Десятая рекомендация

Как-то в мае на одном из последних наших заседаний мы наконец удосужились составить список возможных рекомендаций. Допустим, кто-то говорит:

– Может, нам бы следовало, в частности, обсудить учреждение совета безопасности.

– Хорошо, мы это внесем.

Я думаю: «Наконец-то! У нас все-таки намечается обсуждение!»

Но тут обнаруживается, что это просто преобразуется в рекомендации: чтобы был совет безопасности, чтобы было то, чтобы было это. Обсуждали только, какая рекомендация должна стоять первой, какая второй и так далее.

Я хотел обсудить еще множество всяких вещей. Например, что касается совета безопасности, можно бы спросить: «А не добавит ли такая комиссия только еще один пласт к уже и без того чрезмерной бюрократии?»

Советы безопасности создавались и раньше. В 1967 году после аварии с «Аполлоном» комиссия по расследованию в свое время выдумала специальную группу по безопасности. Какое-то время она функционировала, но долго не протянула.

Мы не обсуждали, почему предыдущие советы по безопасности уже неэффективны; мы лишь пополнили количество этих самых советов и назвали их «Независимая комиссия по контролю конструкций твердотопливных ракетных двигателей», «Консультативная группа по безопасности транспортной системы шаттл» и «Служба безопасности, надежности и обеспечения качества». Мы решали, кто будет курировать каждый совет по безопасности, но не обсуждали при этом, какова вероятность, что созданные нашей комиссией советы будут работать лучше других, – или, может, нам стоит как-то отладить уже существующие советы, чтобы те заработали, или же они не нужны вообще.

Я не столь уж уверен во множестве вещей, как все остальные. Многое ведь надо хоть чуточку обдумать, а вот как раз совместным обдумыванием мы и не занимались в должной мере. В важных делах быстрые решения не очень-то хороши – а при той скорости, с которой мы двигались, мы неизбежно должны были выдать какое-то количество непрактичных рекомендаций.

Закончив перестановку в списке возможных рекомендаций, мы немного их подправили, а потом голосовали «да» или «нет». Это был странный метод, к такому я не привык. На самом деле у меня возникло ощущение, что на нас оказывается давление, что все уже каким-то образом решено и мы этим не вполне управляем.

Как бы то ни было, на последнем нашем заседании мы пришли к согласию по девяти рекомендациям. Многие члены комиссии после того заседания уехали домой, но я собирался в Нью-Йорк на несколько дней позже, а потому остался в Вашингтоне.

На следующий день я случайно оказался в офисе мистера Роджерса вместе с Нилом Армстронгом и еще одним членом комиссии, как раз когда Роджерс сказал: «Я подумал, что нам нужна десятая рекомендация. Все в нашем отчете настолько негативно, что мне кажется, это надо сбалансировать, добавить в конце что-нибудь позитивное».

Он показывает мне лист бумаги. Там написано:

Комиссия настоятельно рекомендует, чтобы НАСА продолжала получать поддержку администрации и народа. Это агентство представляет собой национальный ресурс и играет решающую роль в дальнейшем исследовании и освоении космоса. НАСА – это также символ национальной гордости и технологического превосходства. Комиссия рукоплещет выдающимся достижениям НАСА в прошлом и предвосхищает новые значительные достижения в будущем. Полученные данные и рекомендации, представленные в этом отчете, предназначены способствовать дальнейшим успехам НАСА, которых нация ожидает и требует, ибо приближается XXI век.

За четыре месяца нашей работы в комиссии мы никогда не обсуждали подобного рода политические вопросы, поэтому мне казалось, что нет никакой причины вставлять это в отчет. И хотя я не хочу сказать, что не согласен с этим, но также не очевидно, что это правда.

Я сказал:

– На мой взгляд, эта десятая рекомендация неуместна.

По-моему, я слышал, как Армстронг заметил:

– Что ж, если кто-то не за это, то полагаю, эту рекомендацию вставлять не нужно.

Но Роджерс продолжал меня обрабатывать. Мы немного попрепирались, а потом я должен быть лететь в Нью-Йорк.

В самолете я обдумывал вопрос с десятой рекомендацией. Я хотел тщательно изложить свои аргументы на бумаге, поэтому, добравшись до своего отеля в Нью-Йорке, написал мистеру Роджерсу письмо, в конце которого добавил: «Эта рекомендация напоминает мне смотр готовности полета, проводимый НАСА: есть несколько серьезных проблем, но не беда – продолжайте летать!»

Была суббота, и мне хотелось, чтобы мистер Роджерс прочитал мое письмо до понедельника. Поэтому я позвонил его секретарю – все работали по семь дней в неделю, чтобы вовремя подготовить отчет, – и сказал:

– Мне бы хотелось продиктовать вам письмо; могу ли я это сделать?

Она говорит:

– Конечно! Чтобы сэкономить вам деньги, я прямо сейчас вам перезвоню.

Она перезванивает мне, я диктую письмо, и она вручает его Роджерсу.

Когда я вернулся в понедельник, мистер Роджерс сказал:

– Доктор Фейнман, я прочитал ваше письмо и согласен со всем, что в нем написано. Но вы остались в меньшинстве.

– В меньшинстве? Но как же я мог остаться в меньшинстве, если заседания не было?

Кил тоже присутствовал во время этого разговора. Он говорит:

– Мы позвонили всем, и все согласились с этой рекомендацией. Все проголосовали за нее.

– По-моему, это нечестно! – запротестовал я. – Если бы я мог представить свои аргументы другим членам комиссии, то не думаю, что остался бы в меньшинстве. – Я не знал как быть, и потому сказал: – Я бы хотел сделать копию письма.

Когда я вернулся, Кил говорит:

– Мы только что вспомнили, что не говорили об этом с Хотцем, – он был на каком то заседании. Мы забыли получить его голос.

Я не знал, как это расценивать, но впоследствии выяснил, что мистер Хотц находился в том же здании, неподалеку от копировального аппарата.

Позднее я поговорил о десятой рекомендации с Дэвидом Эчесоном. Он объяснил:

– Это на самом деле ничего не значит; это всего-навсего дань вежливости, обычная сентиментальная чушь.

Я сказал:

– Что ж, если она не имеет никакого значения, значит, в ней нет необходимости.

– Будь это комиссия Государственной академии наук, ваши возражения были бы вполне уместны. Но не забывайте, – говорит он, – это президентская комиссия. Мы должны сказать что-то для президента.

– Не вижу разницы, – сказал я. – Почему я не могу быть объективным и научным, когда пишу отчет для президента?

Наивность не всегда срабатывает: мой аргумент не возымел никакого воздействия. Эчесон продолжал твердить мне, что я раздуваю проблему из ничего, а я продолжал говорить, что это ослабляет наш отчет и рекомендация не должна пойти.

И вот чем все закончилось: «Комиссия настоятельно рекомендует, чтобы НАСА продолжала получать поддержку администрации президента и народа…» – вся эта сентиментальная чушь, «чтобы сбалансировать».

Когда я летел домой, я мысленно говорил себе: «Забавно, что единственная часть отчета, которая действительно сбалансирована, так это мой собственный отчет: я говорил много негативного о двигателе и много позитивного об электронике. И мне пришлось бороться с ними, чтобы его приняли хотя бы как паршивое приложение!»

Я подумал о десятой рекомендации. Все рекомендации были основаны на обнаруженных нами доказательствах, кроме этой последней, не основанной вообще ни на чем. Мне это просто бросалось в глаза. Ведь очевидно, что это ошибка! Из-за нее весь наш отчет выглядел плохо. Я очень беспокоился.

Приехав домой, я поговорил со своей сестрой Джоан. Я рассказал ей о десятой рекомендации и о том, как я остался «в меньшинстве».

– А ты позвонил кому-нибудь из остальных членов комиссии, чтобы поговорить с ними лично? – спросила она.

– Ну, я говорил с Эчесоном, но он был «за».

– А другие?

– Э, нет.

И я позвонил трем другим членам комиссии – назову их А, B и C.

Звоню А – и он говорит: «Какая десятая рекомендация?»

Звоню B – и он говорит: «Десятая рекомендация? Это вы о чем?»

Звоню C – и он говорит: «Разве ты не помнишь, олух? Я был в офисе, когда Роджерс впервые рассказал нам о ней, и я не вижу, что с ней не так».

Оказалось, что о десятой рекомендации знали только те люди, которые находились в офисе Роджерса, когда тот нам о ней сказал. Больше я не стал никому звонить. С меня хватит – не было у меня ощущения, что я должен открывать все сейфы, чтобы убедиться, что все комбинации одинаковы![57]

Потом я рассказал Джоан о своем отчете – насколько его выхолостили, хоть он и шел как приложение.

Она говорит:

– Что ж, если они сотворили такое с твоим отчетом, то чего ты достиг тем, что был в этой комиссии? Каковы результаты твоей работы?

– Ага!

Я отправил мистеру Роджерсу телеграмму:

ПОЖАЛУЙСТА, СНИМИТЕ С ОТЧЕТА МОЮ ПОДПИСЬ В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ НЕ БУДУТ ВЫПОЛНЕНЫ ДВЕ ВЕЩИ: 1) В ОТЧЕТЕ НЕ БУДЕТ ДЕСЯТОЙ РЕКОМЕНДАЦИИ, 2) МОЙ ОТЧЕТ ПОЯВИТСЯ БЕЗ ИЗМЕНЕНИЙ ПО ВАРИАНТУ № 23.

(К тому моменту я уже знал, что следует определять все очень точно.)

Чтобы получить номер нужного варианта отчета, я позвонил мистеру Хотцу, который отвечал за систему документации и издание отчета. Он прислал мне вариант № 23, теперь у меня было что-то определенное, в худшем случае я мог опубликовать это сам.

Эта телеграмма привела к тому, что Роджерс и Кил попытались поторговаться со мной. Они знали, что генерал Кутина мой друг, и попросили его быть посредником. Но вот того, что он мой хороший друг, они не знали.

Кутина говорит:

– Привет, профессор, я просто хотел тебе сказать, что, по-моему, то, что ты делаешь, очень правильно. Но мне поручили попытаться переубедить тебя, поэтому сейчас я буду приводить аргументы.

– Не бойся! – сказал я. – Я свое мнение менять не собираюсь. Просто приводи свои аргументы и не бойся.

Первый аргумент состоял в том, что если я не приму десятую рекомендацию, то они не примут мой отчет, даже в качестве приложения.

Это меня не волновало, так как я всегда мог и сам его опубликовать.

Прочие аргументы были в том же духе: ни один из них не был веским и ни один не возымел никакого действия. Я очень хорошо обдумал что делаю, поэтому просто остался при своем мнении.

Потом Кутина предложил компромисс: они согласны опубликовать мой отчет в том виде, в каком я его написал, за исключением одного предложения ближе к концу.

Я посмотрел на это предложение и понял, что уже выразил свое мнение в предыдущем абзаце. Повторение было равносильно полемике; так что удаление этой фразы делало мой отчет лучше. Я принял этот компромисс.

Потом я предложил компромисс по десятой рекомендации: «Если они хотят сказать в конце что-то хорошее насчет НАСА, пусть просто не называют это рекомендацией, чтобы люди знали, что это не то же самое, что другие рекомендации: назовите это заключительным мнением, если хотите. И чтобы избежать путаницы, не используйте слова «настоятельно рекомендует». Просто скажите: «Комиссия советует, чтобы НАСА продолжала получать поддержку администрации президента и всего народа». Все остальное может остаться без изменений».

Немного спустя мне звонит Кил:

– Можем ли мы сказать «настоятельно советует»?

– Нет. Просто «советует».

– Хорошо, – сказал он.

И это было окончательное решение.