Кто такой Герман, черт возьми?

Однажды мне позвонила по межгороду старая добрая знакомая из Лос-Аламоса и говорит очень серьезным голосом:

– Ричард, у меня для тебя печальная новость. Герман погиб.

Я постоянно испытываю неловкость из-за того, что не запоминаю имен, а еще чувствую себя виноватым, что недостаточно внимателен к людям. Поэтому я произнес только:

– О? – стараясь быть серьезным и сохранять спокойствие (так я мог получить больше информации), но мысленно сказал себе: «Кто такой Герман, черт возьми?»

Она говорит:

– Герман вместе с матерью погиб в автокатастрофе недалеко от Лос-Анджелеса. Мама у него из Лос-Анджелеса, поэтому похороны состоятся там, в морге на Роуз-Хилз, третьего мая, в три часа дня. – И продолжает: – Герману было бы очень, очень приятно, если б он знал, что ты будешь среди тех, кто понесет его гроб.

Я по-прежнему никак не могу его вспомнить и говорю:

– Конечно, я был бы счастлив. – По крайней мере так я узнаю, кто такой этот Герман.

И тут мне приходит в голову мысль позвонить в морг.

– У вас состоятся похороны третьего мая в три часа…

– Какие именно вы имеете в виду: похороны Голдшмидта или похороны Парнелла?

– Ну, м-м, я не знаю. – У меня по-прежнему никаких ассоциаций, не похоже, чтобы это был кто-то из них. Наконец я говорю: – Это, вероятно, двойные похороны. Его мать тоже умерла.

– Ах, да. Значит, это похороны Голдшмидта.

– Герман Голдшмидт?

– Именно так; Герман Голдшмидт и миссис Голдшмидт.

Ладно. Это Герман Голдшмидт. Но я по-прежнему не могу вспомнить Германа Голдшмидта. И никаких догадок, что именно я забыл; судя по словам моей знакомой, она была уверена, что мы с Германом прекрасно друг друга знали.

У меня остается последний шанс – пойти на похороны и заглянуть в гроб. Я иду на похороны, и ко мне подходит женщина, которая ими распоряжаться, вся в черном, и со скорбью в голосе говорит:

– Как я рада, что ты пришел. Если б Герман это знал, он был бы так счастлив, – и так далее, в том же духе. Все оплакивают Германа, а я по-прежнему не знаю, кто он такой – хотя я уверен, что если б знал, то страшно расстроился бы, что он мертв!

Похороны продолжались, и когда настало время подойти к гробу, я подошел. Я заглянул в первый гроб – там была мама Германа. Я заглянул во второй гроб – там был Герман, и, клянусь вам, я видел его впервые!

Настало время нести гроб, и я занял свое место. Я очень заботливо опустил Германа покоиться в могиле, потому что знал: он это оценит. Но я до сих пор понятия не имею, кто это был.

Много лет спустя я наконец набрался храбрости сообщить это моей знакомой.

– Помнишь те похороны, на которые я пошел, лет десять назад, Говарда…

– Германа, ты хочешь сказать.

– Ах, да – Германа. Знаешь, я не знаю, что это за Герман. Я даже не узнал его в гробу.

– Но, Ричард, вы с ним познакомились в Лос-Аламосе сразу после войны. Вы оба были моими добрыми друзьями, и мы много беседовали все вместе.

– Я по-прежнему не могу его вспомнить.

Несколько дней спустя она позвонила мне и сказала, что могло произойти: возможно, она познакомилась с Германом сразу после моего отъезда из Лос-Аламоса – и поэтому у нее как-то все перепуталось во времени, – но поскольку она с каждым из нас была так дружна, то подумала, что мы, должно быть, знали друг друга. И значит, ошиблась она, а не я (как чаще всего случается). А может, это просто была с ее стороны элементарная вежливость?