Царские комплименты
В жизни избранницы поэта, сколь удивительно счастливой, столь и трагичной, было немало таинственных знамений и пророчеств, что ждут еще своей разгадки. И вот одно из них, по времени совпадающее с первым знакомством юной красавицы и поэта.
Небесная покровительница была необычайно щедра к Наталии Гончаровой, одарив ее сполна и божественной красотой, и чуткой душой, и предобрым сердцем. Шестнадцатилетняя Натали, только что увидевшая свет, и, быть может, сама того не желая, затмила редкостной красой всех своих сверстниц – московских дев.
«Веселое и беззаботное было время, – вспоминала современница. – Много было тогда красавиц в Москве: княжна Софья Урусова, княжны Щербатовы, Софи Пушкина, Полина Боборыкина, Гончарова».
Блестит между минутных роз
Неувядаемая роза…
Натали Гончарова, как одна из самых очаровательных московских барышень, приглашалась для участия в живых картинах – весьма модном тогда светском развлечении.
Удивительно, но благодаря воспоминаниям и письмам современников можно узнать ныне, какими картинами восхищались именитые гости в тот предновогодний вечер в генерал-губернаторском особняке на Тверской.
Завсегдатай светских салонов, Александр Булгаков, в будущем московский почт-директор, полагал, что великолепнее всех была живая картина, «изображавшая Дидону»: «Лазарева была восхитительна, хотя ее бесконечно длинные ниспадавшие волосы придавали ей скорее вид прелестной Магдалины. Но кто была очаровательна, – это маленькая Алябьева – красавица; маленькая Гончарова, в роли сестры Дидоны, была восхитительна».
Публика в восторге требовала вновь и вновь повторения изящной сценки…
«А что за картина была в картинах Гончарова!» – восторгается князь Вяземский. В его памяти так свежи впечатления от живых картин, виденных им на святочном балу у московского генерал-губернатора. И пишет он Пушкину в Петербург, словно поддразнивая приятеля, безнадежно влюбленного в первую московскую красавицу.
Натали Гончарова и Александра Алябьева – две восходящие звезды на московском небосклоне, словно вступили меж собой в негласное состязание. Да и Вяземский в письме в Пушкину, сравнивая юных красавиц, отмечал у Алябьевой классическую красоту, а у Гончаровой – романтическую, и заключал: «Тебе, первому нашему романтическому поэту, и следовало жениться на первой романтической красавице нынешнего поколения».
И блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой.
Той далекой ныне весной балы в Первопрестольной шли беспрестанной чередой. Вот что сообщал биограф поэта П.В. Анненков о московских событиях, что предшествовали сватовству Пушкина:
«В 1830 году прибытие части Высочайшего Двора в Москву оживило столицу и сделало ее средоточием веселий и празднеств. Наталия Николаевна принадлежала к тому созвездию красоты, которое в это время обращало внимание и, смеем сказать, удивление общества. Она участвовала во всех удовольствиях, которыми встретила древняя столица августейших своих посетителей, и между прочим – в великолепных живых картинах, данных Московским генерал-губернатором князем Дмитрием Владимировичем Голицыным. Молва об ее красоте и успехах достигла Петербурга, где жил тогда Пушкин. По обыкновению своему он стремительно уехал в Москву, не объяснив никому своих намерений, и возобновил прежние свои искания».
В марте того же года произошло еще одно знаменательное событие – император Николай I, обратив впервые внимание на юную Натали, отметил ее любезность и красоту в беседе с Наталией Кирилловной Загряжской, родственницей Гончаровых.
Знал о царских комплиментах и Пушкин. Чему есть подтверждение – его письмо к невесте, где, описывая свой визит к старой кавалерственной даме, фрейлине двух императриц, Пушкин отмечает, что она «повторила мне комплименты государя на ваш счет – и мы расстались очень добрыми друзьями».
Романтический облик Натали Гончаровой, усиленный образами ее героинь в живых картинах, оставил яркий след в душе и памяти поэта.
И вновь его письмо к невесте. Пушкин только что покинул Москву и уже спешит поделиться дорожными впечатлениями с милой Натали: «…За несколько верст до Новгорода я нагнал вашего Всеволожского… Мы закончили путь вместе, подробно обсуждая картины князя Голицына».
Журнал «Московский телеграф» вышел в свет с литографией картины Пьера Нарцисса Герена, где Эней, спасшийся из горящей Трои и волею судеб оказавшийся в Карфагене, повествует царице о своих странствиях. Там же для читателей модного журнала прилагалось «изъяснение картинки»:
«Московские любители изящных искусств припомнят, что в числе живых картин, представленных нынешнею зимою у князя Д.В. Голицына, была и Геренова Дидона. Карфагенскую царицу представляла М.А. Ушакова; Энея и Аскания – князь А.С. Долгорукий и А.С. Ланской; сестру Дидоны – Н.Н. Гончарова».
В живой картине вместе с юной Наташей участвовал молодой человек Александр Сергеевич Ланской – ему досталась роль сына Энея Аскания. Не правда ли, какое роковое сочетание имени первого мужа Наталии Гончаровой с фамилией ее второго супруга?! Самого же Энея играл князь Долгоруков – тоже Александр Сергеевич!
Будущее подчас, словно позабавясь над смертными, слегка приоткрывает свою завесу, но им не дано распознать тайных знамений.
Ну а живые картины и участие в них первой московской красавицы были тогда поистине у всех на устах.