ДИБ №4, первое кишечное отделение

Устроился сюда спустя месяц поисков. После того, как мне предложили уволиться из «тюремной» психиатрической больницы. Сначала обратился на Металлический завод в цех по изготовлению турбин. Но отсутствие справки о прописке и паспорта не позволило мне стать учеником токаря-расточника. Хотя брали по военному билету.

Детское отделение выгодно контрастировало с мрачными закрытыми палатами-камерами психиатрической больницы. Зарплата, правда, обещана была в полтора раза меньше, хотя работа была намного интенсивнее. Наличие красного диплома из медицинского училища, трудовой книжки пошло на пользу, и вот я числюсь медбратом отделения кишечных инфекций. Первые две недели — испытательный срок, во время которого меня проверяли выполнением различной «черновой» работы. Мойка стен, окон, полов, вынос мусора, переодевание младенцев. Я понимал, что вначале везде тяжело, а работа мне была нужна; терпел и спустя две недели вышел в смену самостоятельно.

Отделение состояло из двух этажей. На первом этаже находятся дети старше года, на втором — дети до года, вместе с мамами, иногда без. Мой путь начался с первого этажа. Отделение работало интенсивно. Иногда в день поступало до шести-восьми человек. Как правило, в состоянии обезвоживания и с симптомами кишечной диспепсии. Если поначалу я лишь присматривался к технике выполнения внутривенной инъекции ребенку (а они имели свои особенности), придерживая его от избыточных движений, то спустя шесть месяцев я уже сам исполнял роль ведущего. Не всегда проходило всё гладко, и на постановку капельницы могло уходить до часу времени. Затем, когда уже лонгету вместе с прибинтованной рукой привяжешь к койке, может произойти, что венозный сосуд по каким-то причинам не выдерживает и жидкость выходит под кожу или игла тромбируется и не промывается никаким растворителем. Иногда матери случайно задевали иглу, иногда ребёнок, изгибаясь в крике, вытаскивал иглу из вены. Тогда вся кропотливая работа повторялась вновь и вновь. Спустя год я научился ставить внутривенные иглы под названием «бабочка», что заметно облегчало проведение манипуляции. Меня стали ставить в смену на этаж с грудными детишками. Сложнее, но не менее интересно. Кроме капельниц необходимо было разнести кормёжку, представленную кашей, кефиром, молоком, рисовым, морковным отваром. Все питались по разным режимам (от пяти до восьми раз в день), начинали в шесть утра и заканчивали в полночь. Пищу необходимо было разогреть в кастрюле с водой и донести до каждого болеющего. Если отсутствовала мама, то и накормить, и перепеленать соответственно. К тому же иногда лечение приносило противоположный эффект, и приходилось матерей обучать технике постановки клизмы их любимому чаду, начиная с тёплых пелёнок, массажа и заканчивая газоотводной трубкой и клизмой. Дополнительно полагалось капли в нос, уши, глаза, смазывание потничек, отсасывание слизи из носа, зева. В качестве постоянного бонуса — внутримышечные инъекции, раздача порошков и таблеток, проверка назначений в истории болезни, выписка аптеки на следующий день. В виду отсутствия младших сестёр прибавлялась и их работа. Иногда её можно было поручить обучающимся студентам, которые часто приходили на практику, но чаще приходилось всё делать самостоятельно.

Работы порой было так много (иногда до двадцати капельниц в сутки), что передышки можно было делать лишь на приём пищи. Сутки пробегали незаметно. После полуночи вспоминал о домашних заданиях и открывал учебники, конспекты.

Дежурство начиналось в четыре вечера, и должно было заканчиваться в девять утра. Но в связи с моей учебой, мне негласно разрешено было уходить в восемь утра, оставляя часть этажа на вторую медсестру.

Порой дежурства пересекались с какими-то нештатными построениями, и тогда мне приходилось на свой страх и риск оставлять отделение под присмотр одной медицинской сёстры и стремглав бежать на Финляндский вокзал. Благо, что больница находилась в четырёх километрах от академии, и, спустя шестнадцать-семнадцать минут, я был на месте. Как-то мне удосужилось за сутки повторить этот маршрут четырежды, к тому же, будучи одетым в шинель и военную одежду. Это позволяло записать лишние набеганные километры в тренировочный график.

В те дни, когда на отделении было относительно спокойно и никакая из мамочек не искала медицинских работников с вопросами о качестве стула её ребенка, я, накормив всех, убегал на Крестовский остров. После пятнадцати километров бега работа спорилась ещё лучше, а об усталости можно было и не вспоминать. В одну из таких пробежек я одолел марафон «Дорога жизни», в котором даже выиграл, отблагодарив страховавших меня на сутках тортом и ликёром.

Самое же трудное суточное дежурство выпало с воскресенья на понедельник в сентябре 1996 года. В три часа ночи я закончил бежать сто километров на соревнованиях «Испытай себя» и, отдохнув пару часов в палатке, отправился заступать на дежурство в детскую больницу. Ноги были, конечно, деревянными и непослушными, мышцы жаждали отдыха, а дети требовали ухода, кормлений, уколов и капельниц. А так как я занял первое место, то ещё вечером этого же дня мне предстояло прибежать на награждение, проходившее на улице Жени Егоровой. В понедельник в пять утра, сделав всем детям необходимые инъекции, я с трудом побежал по Аптекарской набережной, чтобы к семи успеть на еженедельное построение в парке академии.

Периодически меня отправляли на другие отделение (фтизиатрическое, гепатитное, венерических инфекций), но там я подолгу не задерживался. Приятно было осознавать, что в моей помощи больница стала нуждаться. Я научился ставить «бабочки» в капилляры, и меня приглашали выполнить манипуляции в другие отделения.