Тараска

Ночь в воспоминаниях. Иногда нужно чего-нибудь себя лишить, чтобы прочувствовать жизнь.

Сегодня я ничего не везу своему сыну. И не потому, что его мать не приняла подарков, а он не ответил по скайпу. Нет, обида сродни глупости и несёт на себе печать недоразумения. Каждое событие живёт по своим законам. В конце концов, время расставляет всё на свои места.

В марте я позвонил ему.

— Тарасик, поздравляю тебя с днём рождения! Желаю…

— А кто это?

— Это же я, твой папа… не узнал что ли?

— Да у меня телефон новый…

— Бывает… жму руку, учись хорошо.

1999-й год. Бурятский гарнизон. Ноябрьская итоговая проверка закончилась. Медпункту поставили оценку «хорошо». Проверяющий из Читы — полковник Дураков спросил у меня перед отъездом.

— Чего ты хочешь, капитан?

— Я? Хочу в Чечню!

— Так там же война!

— Вот и хочу на войну… В госпиталь не переводят, на учёбу в академию не отпускают. Что мне здесь пропадать? Лбы разбитые зашивать да из запоев офицеров выводить…

— Хорошо подумал?

— А что думать-то?! За погибшего врача Алексея Леуткина, за попавшего в плен Вовку Пахомова… надо кому-то ответить.

— Вот тебе лист бумаги… пиши рапорт на имя командующего округом.

На капоте чёрной комбриговской «Волги» я написал рапорт с просьбой отправить добровольцем. Через два месяца позвонили и пригласили на собеседование в штаб СибВО (Сибирский военный округ). Его проводил командующий округом. Высокий, крепкий, своенравный полковник, который курировал нашу часть. Нас построили, осмотрели внешний вид и ещё раз уточнили: «Никто не передумал?» После генерал обошёл неровный строй, пожал каждому руку и напутственно пообещал жильё и любую должность для тех, кто вернётся обратно через два года.

Я не знал, что меня гнало из этого края, но был уверен, что обратно не вернусь, ни за какие посулы. До сих пор Бурятия приходит ко мне кошмарными сновидениями, в которых я командую медпунктом, ворую картошку на грядках кооператоров под выстрелы дробовиков, охраняю продуктовый магазин и убегаю от волков в тайге… Кричу и просыпаюсь мокрым от напряжения. Край красивый, но жизнь суровая.

Через полтора-два месяца должен был родиться сын, быт только наладился, два аквариума запустил, друзья появились, в гарнизоне стал пользоваться уважением, как врач. Кто лосятины принесёт, кто щук с Байкала, а кто банкой помидоров за капельницу отблагодарит. Но на сердце скреблось от такого покоя.

Неделя на сдачу дел и должности и пять дней на отпуск «по семейным обстоятельствам». Мать и сёстры плакали, отец предлагал остаться в Киеве, но отговаривать было бесполезно. Им была непонятна эта война. Как впрочем, и мне сейчас.

Тамбов. Здесь на базе учебного центра формировался отдельный батальон радиоэлектронной борьбы. Полтора месяца на боевое слаживание. Первые три недели жили в казармах. Пили водку и присматривались друг к другу, получали имущество, заводили документацию. Вторую половину по замыслу командования мы должны были провести в лесу у села Трегуляй.

Я ещё не знал, бывают ли в Чечне двухметровые сугробы, но на Тамбовщине в середине марта это привычное явление. Тридцатилетний комбат выстроил батальон перед площадкой будущего лагеря, по которой утром проехался трактор.

— Наша задача следующая. За сегодняшний день мы должны расчистить лагерь от снега, установить палатки, печки, провести электричество, получить имущество! Всем всё ясно?

— Так точно, товарищ майор!

— Не слышу!

— Так точно, товарищ майор, — в унисон повторил строй из двухсот двадцати семи человек.

— Каждое подразделение разбивает для себя две палатки: жилую и рабочую… Вольно… разойдись…

Медслужба в то время состояла из трёх человек: я, начальник аптеки и водитель-санитар. В качестве помощника выделили хронически хромающего солдата из взвода материального обеспечения. Когда мы вчетвером вытаскивали из грузовика тюк с затхлым брезентом, мне казалось невозможным возвести из неё шатёр-палатку.

Что такое палатка УСБ или палатка унифицированная стандартная большая? Это полевой дом. Высотой три, шириной пять и длиной десять метров. Её и летом-то тяжело ставить, а зимой, то бишь ранней весной, и подавно.

Имущества на всех не хватало, и мы ушли в посёлок за лопатами и ломами. Народ в российской глубинке добрый. Узнав, к чему мы готовимся, делились садовым инвентарём. К обеду мы лишь расчистили плацдарм для пола. К ужину установили палатку и нарубили дров. То и дело солдаты из рот норовили что-нибудь украсть, так как всего не хватало. Даже дрова, которые собственноручно спиливал с деревьев, — и за теми требовался глаз да глаз.

В десять часов итоговое построение под мерцающим фонарём. Доложил, что палатка установлена, печка разожглась, но коптит. Имущество для ночлега не получено, но готовы спать в спальниках, электричество не подключено. Такая же ситуация, несмотря на самоотверженный труд, во всех службах и ротах. Ночевать при минус десяти в спальниках на еловых ветках казалось смертоубийственным. Конечно, есть литр спирта, но на всю ночь не хватит. Я уже не говорю про то, что ни умывальник, ни душевую тыл не развернул, а из трёх дизелей запустился один, да и тот маломощный. Хорошо, что хоть полевая кухня раскочегарилась и на ужин дала промасленную гречку с тушёнкой.

— Ладно, так и быть… сегодня я договорился, что будем спать на нарах в казарме. Но завтра обещаю, что ляжем в лесу, — подводя итоги дня, завершил комбат.

— Урррааа! — шёпотом пронеслось по рядам.

Я был счастлив. За день работы ломом, топором, ножовкой руки не разгибались, спина ныла, кожа обветрилась и зудела. Завтра будет завтра, а сегодня мы не замёрзнем. Мы шли по хрустящему снегу с начальником аптеки, другом психологом и любовались полной луной, мерцающими звёздами, чувствуя себя маленькими детьми, которых угостили конфетами.

— Чего бы ты хотел, док? — спросил меня мой друг Эдик.

— Если честно, — попасть домой. Правда и дома-то у меня теперь не осталось. Лишь во сне вспоминаю родительский…

— Приезжай ко мне в Будённовск… места хватит всем… Я тоже о доме думаю. Эх, выпить бы чего-нибудь… настроения нет совсем… как лошади сегодня пахали.

— У меня есть чуток… отлили в медслужбе.

— С меня тушёнка и хлеб, если возьмёте в компанию, — вставил своё начпрод Сашуля.

Вот и казарма. Это летний лагерь учебного центра. Батареи не предусмотрены, но нам он показался райским местом в сравнении с палатками. Как только разлили спирт, меня разыскал начальник связи — худосочный лейтенант, призванный с «гражданки».

— Док, у тебя сын родился!

— Врёшь… Ему ещё рано появляться… недели через две…

— Он у тебя не спросил… вот, держи телеграмму… да наливай по случаю!

Весть о сыне разлетелась по казарме, и к нам подползали те, кого не сморили усталость и сон. Телеграмма переходила из рук в руки и каждый чего-то да желал. Я был счастлив, но не запомнил ни слова из сказанного! Все мысли были о сыне.

— Ты знаешь, док, тебе ведь отпуск положен теперь, — после тоста сказал начальник строевого.

— Я ведь ещё не заработал, и у нас боевое слаживание.

— Ерунда. Десять дней по семейным обстоятельствам. Завтра напишешь рапорт. Ты имущество получил, документация заведена, начальник аптеки справится и без тебя… Главное — к отправке эшелона в Чечню не опоздай.

Комбат был жаден. Вместо десяти суток дал пять, вместо довольствия за месяц выплатил аванс в тысячу рублей, из которых половина ушла на билет в плацкарте.

Вот я и дома в Питере. Собственно домом я с недавнего времени называл всё, где ночевал. Есть крыша над головой, значит — дом. Тёща волком смотрит на зятя, который решил сбежать от семьи в Чечню. Успокаиваю её и оправдываюсь тем, что устал жить в долг и караулить магазины по ночам. Я ведь на военного врача учился, а не на ночного сторожа.

— Деньги-то есть, чтобы в роддом гостинцы отвезти?

— Есть, аванс дали. На первое время хватит, а там заработаю.

— И скажи на милость, как?

— Вагоны пойду разгружать на Московский вокзал.

— Не смеши… Там таких нахлебников знаешь сколько… очереди на месяц вперёд расписаны. Тут Андрею предложили шабашку на складе в Купчино. Цех по консервированию гороха открывают. У него горло осипло… пойдёшь за него?

— Конечно… а сколько платят?

— Тридцать в час.

— Здорово. В Бурятии двадцатку за ночь хозяин магазина давал.

— Как сына-то решили назвать?

— Тарас!

— Ух, страсти, то какие… не выговоришь.

— Ничего, привыкнете. Да и ему с Богданом будет сподручнее, когда одни останутся.

На следующее утро шурин отвёл меня к своему работодателю, который представился дядей Стёпой, напомнившем мне милиционера из одноимённого мультфильма. В прокуренной кандейке, обклеенной советскими газетами, переодевались десять мужиков. Парочка студентов, два алкоголика, отставник-майор, с которыми поздоровался за руку; остальные держались в стороне и не выделялись.

— Значит так, ребята, — инструктировал нас сквозь пышные седые усы дядя Стёпа, — работа у нас сдельная. Оплата почасовая. Тридцать в час, что по курсу один доллар. Деньги такие на дороге не валяются. Кто устал, расчёт на месте и гудбай!

— А что делать-то будем? — поинтересовался пожилой, но жилистый отставной майор, надевая халат и перчатки. По внешнему виду было заметно, что он разбирался в таких делах.

— Ничего сложного. Будут приходить грузовики с мешками. В них канадский горох. Ваша задача их разбирать и складывать. Здесь скоро запустят линию по упаковке гороха в банки. Так дешевле, чем ввозить готовую продукцию.

Нас завели в просторный металлический ангар, который, судя по запаху краски, был недавно собран. Работа поначалу показалась действительно не сложной. Что такое перенести мешок весом в сорок килограммов? Ерунда! Часы бежали, машины подходили, с шутками да прибаутками мешки перетаскивались. Незаметно наступило время обеда. Видимо шофёры тоже устали баранки крутить.

— Двадцать минут на перерыв… простой не оплачивается, — командовал наш надсмотрщик, которого я окрестил надзирателем. Он даже перекуры вычитал у мужиков.

— Нас можно рассчитать! — первыми сдались грузчики, по лицу шибко пьющие, — на опохмел с закусоном заработали.

К десятиминутному ужину отчалили и студенты, сославшись на завтрашние занятия. Мы с майором работали уже в паре. Он давно предлагал носить один мешок на двоих, но мне казалось, что сил у меня вагон.

В компании работать веселее. Каждый рассказывает что-нибудь о себе и это отвлекает от усталости. Гора мешков неприлично высилась, интенсивность переноски не уменьшалась. Лишь в половину одиннадцатого мы разгрузили последний грузовик и получили расчёт. Тринадцать часов каторги — триста девяносто рублей!

Устроил себе праздник. Купил бутылку «Балтики» и двести грамм «Докторской», а домашним — кекс с изюмом. Скрюченными пальцами и дрожащими от усталости руками с трудом открыл металлическую пробку и, не удержавшись, выпил пиво в полупустом ночном автобусе. В уме калькулировал, сколько я смогу заработать за оставшееся отпускное время и мечтал, как потрачу деньги.

Увы, дома ждал неприятный сюрприз. Андрей сказал, что на завтра мастер поставил другую смену.

Утром же я понял, что работник из меня никакой. Тело ныло от непривычной нагрузки, ногтевые пластинки болели и почернели от переноски мешков, как будто на них нанесли черный лак и постучали молотком.

Из Питера в Тамбов возвращался на электричках с ночёвкой в Москве у друга, работающего агентом по продаже элитной недвижимости. Он смотрел на мои почерневшие ногти и удивлялся.

— Ну ты, Сява, даёшь!

— Тебе не понять… у меня сын родился!

— Пойдём на Тверскую в «Бункер» отметим!

— Да у меня ни одежды подобающей, ни денег нет!

— Форма у тебя самое то… сейчас так модно. Скажу бармену, что ты из Чечни. Он тебя угостит. Бывший афганец.

В эту ночь мы так и не ложились, отмечая рождение сына. Я боялся проспать пятичасовую электричку и в четыре утра, слегка пошатываясь, вышел с Богословского переулка по направлению к Павелецкому вокзалу. В наушниках звучали песни «Наутилуса». Московский народ ещё спал, лишь на Тверской ютились сонные второсортные путаны. На Красной площади из плеера заиграли аккорды «Труби, Гавриил, труби… Хуже уже не будет…», и я не сдержался. Вот она моя детская мечта — главная площадь страны. Впереди Чечня… хуже точно уже не будет. И я замаршировал с равнением направо под сопровождением двух патрульных машин милиции. Вспоминал, что когда родилась Настя, я дежурил на сутках в питерской психбольнице для заключённых, когда появился Богдан, охранял магазин с пистолетом в Бурятии, теперь вот появился Тарасик, а я уезжаю от него. Пусть этот ночной парад будет в твою честь, мой маленький сын, пусть твоя пневмония поскорее разрешится, а папка за тебя повоюет, и за друзей тоже… и мы победим!

В Трегуляе стремительно наступила весна. Снег остался лишь на опушках. Ночью в поисках лагеря я провалился в неглубокую речку под лёд. В итоге битый час обходил её вброд. Комбат пожурил за опоздание на два дня, не поверил, что ехал на электричках, но поздравил за то, что вообще вернулся, так как собирался записать меня в дезертиры. В лагере за неделю всё благоустроилось, и из палаток доносился жилой дух. До отправки в Чечню оставалось две недели…