Л-ну

Дорогой товарищ Л-н,

получил Ваше письмо и стихи. Во-первых, мне показалось по этому письму и стихам, что у Вас есть поэтическая жилка и Вам надо пробовать писать.

Во-вторых, по существу дела. Вы упрекаете меня за стихотворение «Политрук», по-моему, упрекаете несправедливо. Я пишу в нем то, что думаю, а если думаю сейчас о Сталине иначе, чем я думал в 41-м году, то я не чувствую себя виноватым в этом. Я вовсе не стыжусь того, что в 1941 году написал с фронта, из Заполярья, в «Красную звезду» стихи начинавшиеся словами «Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?» Я писал их искренне и глубоко верил в этого человека. Но сейчас я, зная всю ту меру ответственности, которая лежит на Сталине и за разгром наших военных кадров в 1937–1938 годах, и за связанную с этим разгромом неполноценную подготовку к войне, и за то, что война оказалась внезапной, хотя она могла не быть внезапной, если бы не его слепая вера в собственную правоту и полная глухота ко всем предупреждениям, — сейчас, зная все это, я не могу без горечи думать и о своем тогдашнем отношении к Сталину, и о своих тогдашних стихах, написанных о нем. Я не стыжусь их, но думаю о них с горечью. Эта горечь, это ощущение трагедии, связанное в нашей истории с именем Сталина, человека очень большого, но в то же время и очень страшного, заставляет меня сейчас писать так, как я пишу. Именно так я написал своего «Политрука», именно так написал свою последнюю книгу «Живые и мертвые».

Вычеркивать Сталина из нашей истории невозможно и неправильно. Отдавая ему в истории то место, которое он в ней действительно занимает, мы обязаны в то же время оценивать его действия с учетом всего того, что мы о нем знаем. А знаем мы о нем необыкновенно много тяжелого, а может быть, узнаем и еще больше.

Жму Вашу руку.

С товарищеским приветом, Константин Симонов.

1961