Цзяо Е Красноармеец Чжай Юн-тан
Перевод Б. Мудрова
В городе Циньхуандао, что в провинции Хэбэй, существует артель возчиков. Одним из ее членов являлся шестидесятичетырехлетний Чжай Юн-тан. На правой руке у него было три глубоких шрама, от которых рука казалась разделенной на четыре почти равные части. Средний, самый большой шрам, находился как раз в локтевом сгибе. Большой рваный рубец виднелся и на левой ладони, а мизинец левой руки загнулся внутрь и никогда не разгибался.
Прежде, в период господства японцев и гоминьдановцев, Чжай Юн-тан никогда не рассказывал, откуда у него шрамы. В ответ на расспросы он бормотал что-то неопределенное. После освобождения страны Чжай Юн-тан открыл свою тайну, и история происхождения шрамов стала известна.
Чжай Юн-тан родился в семье крестьянина-бедняка в деревне Ляньхуагу, уезда Фэнжунь, провинции Хэбэй. В возрасте двадцати лет уехал он на Кайлуаньские угольные копи, где получал за свой труд буквально гроши. Прослышав, что в России можно зарабатывать больше полутора рублей в день, он в 1916 году вместе с 800 другими рабочими из Таншаня приехал в Россию и попал по распределению на одну из шахт Донбасса забойщиком. На этой шахте работало более 50 рабочих-китайцев. Во время октябрьских событий 1917 года Чжай Юн-тан вместе с 32 другими китайскими рабочими вступил в красногвардейский отряд донецких шахтеров. Затем отряд был преобразован в китайскую роту 14-го полка 5-й армии украинской Красной Армии. Командиром роты был Чжан Да-жэнь. Чжай Юн-тан стал командиром взвода.
Чжай Юн-тан участвовал во многих боевых операциях — освобождал Киев, Харьков, Ростов, оборонял Царицын. Зимой 1917 года в боях за освобождение Украины от буржуазии и за установление там Советской власти Чжай Юн-тан дрался с бандами Каледина и Корнилова, позднее — с немцами и казаками атамана Краснова. Каждая его рана может рассказать о многом.
Шрамы на правой руке Чжай Юн-тана остались после боя с казаками севернее Бахмута (ныне Артемовск) осенью 1918 года. Погода тогда стояла скверная: в течение нескольких дней лил дождь, под ногами — сплошная грязь.
Отряд Красной Армии и белогвардейцев, расположившихся в соседней деревне, разделяло небольшое расстояние — всего на полет пули. Ежедневно приходили известия о зверствах белогвардейцев. А китайцы народ горячий: услышат, что белые кого-нибудь убили, — и хоть сейчас готовы ринуться туда. В такие минуты врагу лучше не попадаться им в руки. Но сколько ни просились они тогда в бой, штаб полка не разрешал, да и командир роты не соглашался. Бойцы себе места не находили.
В этот день по-прежнему лил дождь. Чжай Юн-тан проснулся еще до рассвета. Лежавший рядом с ним Сюй Гэнь-цзы уже не спал.
— Бородавка, ты чего не спишь? (Бородавка — прозвище Чжай Юн-тана.)
— Не спится что-то. В прошлом бою много земляков поранило. Вместе ведь пришли, не отомстим за них — какими глазами на земляков посмотрим, когда на родину вернемся? К тому же погода холодная, а мы в мешковине да лаптях щеголяем. Есть тоже нечего… Разве могу я, командир взвода, спокойно смотреть на тяготы своих бойцов? Пощупать бы этих сволочей: за товарищей бы отомстили да провиантом и одеждой раздобылись. Да только…
— Ну а почему бы не пощупать?
— Начальство не разрешает!
— Ладно, лишь бы в Китай вернуться.
Чжай Юн-тан даже привскочил:
— Что? Ах ты, старый осел! По жене соскучился?
Но Сюй Гэнь-цзы говорил все это, конечно, для того чтобы только подзадорить Чжай Юн-тана; он и сам нервничал от безделья не меньше друга. Видя, что Чжай Юн-тан весь кипит, Сюй Гэнь-цзы попытался успокоить его:
— Попробовал бы ты еще раз с командиром роты потолковать!
И они вместе отправились к Чжан Да-жэню. Глядь — а кровать командира пуста; он давно уже поднялся и теперь прогуливался прямо под моросящим дождем. Друзья сразу выложили ему все, что у них на душе.
— Я и сам думаю, что не мешало бы их тряхануть хорошенько, — понимающе ответил Чжан Да-жэнь, — но командование не дает согласия. Говорят, момент неподходящий и не стоит слишком рисковать.
— При чем тут риск? — перебил его Сюй Гэнь-цзы. — Волков бояться — в лес не ходить.
Но командир роты только покачал головой.
Чжай Юн-тан давно уже распознал своего командира — тот был вспыльчив, словно порох. И Чжай Юн-тан, будто переводя разговор на другую тему, уколол его:
— А, по-моему, дело не в разрешении командования. Просто наш командир трусоват стал.
— Товарищ командир, — подхватил Сюй Гэнь-цзы, — неужели ты нам не доверяешь? Ведь мы в скольких боях побывали, смерти в глаза не раз смотрели!
Так, слово за слово, друзья раззадорили командира роты. Ненависть к врагу, стремление отомстить за друзей, благородный гнев на короткое время ослепили его, и он забыл о воинской дисциплине.
— Да за кого вы меня принимаете?! Ладно, была не была! Разобьем белогвардейцев, потом доложим командованию.
Через несколько минут рота уже выступала. Чжай Юн-тан со своим взводом шел впереди. Бойцы спешили: они хотели уничтожить белогвардейцев до рассвета, пока те крепко спят.
Разделившись на три группы, рота атаковала противника с севера, юга и востока. С востока на направлении главного удара действовали два взвода, в том числе и взвод Чжай Юн-тана. Ими руководил командир роты. Ворвавшись в деревню, бойцы не обнаружили на улицах ни души, даже часовых не было. Все были довольны, полагая, что операция в основном завершена и остается только брать врагов — живыми или мертвыми. Они уже начали окружать два самых богатых дома, как вдруг в тылу раздались выстрелы — это из церкви высыпало более сорока белогвардейцев. Тут же засвистели пули и из домов. Оказалось, что белогвардейцы, наученные горьким опытом встреч с китайскими бойцами, на этот раз заранее приняли меры предосторожности. Возможно, они обнаружили китайскую роту, когда та выступила. Обстановка сложилась так, что Чжай Юн-тану и его бойцам пришлось с боем отходить.
Едва успели выйти из деревни, как заметили окружающую их казачью лаву. Положение еще более осложнилось; дело дошло до рукопашной. Чжай Юн-тан дрался в самой гуще схватки и уже уложил двух вражеских солдат, как вдруг заметил, что три белогвардейца насели на Сюй Гэнь-цзы. Он тотчас бросился на выручку товарищу. Но не успел. Сюй Гэнь-цзы упал, а три белогвардейца налетели на Чжай Юн-тана, и его правая рука повисла, проколотая штыками сразу в нескольких местах. «Конец! — мелькнуло в сознании. — Но умирать, так не зря!»
Перехватив винтовку в левую руку, Чжай Юн-тан начал бешено размахивать ею вокруг себя. Враги не решались приблизиться к нему. И как раз в тот момент, когда он остался один против десятка вражеских солдат, в тылу ударила артиллерия. Казаки бросились врассыпную, и китайская рота вырвалась из окружения.
Ввиду того, что китайская рота ввязалась в опасную схватку только потому, что не прошла серьезной политической подготовки, командование на этот раз простило ей ее единственную ошибку и одновременно помогло бойцам роты извлечь уроки из этого боя.
Чжай Юн-тан пролежал в госпитале пять месяцев, а после выздоровления вернулся в строй.
В левую руку он был ранен осенью 1920 года. К тому времени его перевели в Екатеринослав (ныне Днепропетровск) на борьбу с бандитизмом и контрреволюцией. Однажды на рассвете Чжай Юн-тана разбудил командир роты товарищ Андрей. Как обычно, сообщив задание, товарищ Андрей напоследок сказал:
— Товарищ Василий (так по-русски звали Чжай Юн-тана в отряде), дело серьезное, врагов немало, сегодня будь особенно осторожен.
Получив задание, Чжай Юн-тан взял с собой около тридцати бойцов (из них двадцать — китайцев) и выступил. Пришли на какую-то глухую улицу. Среди других зданий одиноко стоял небольшой красный дом, выходивший сразу на две улицы. Приблизившись к дому, бойцы по заранее намеченному плану рассыпались в цепь и окружили здание. Два пулемета системы Максима нацелились на обе улицы, а третий глядел прямо в дверь. Восемь бойцов попарно держали под наблюдением четыре больших окна.
Когда дом был плотно оцеплен, один из русских бойцов по приказанию Чжай Юн-тана прокричал:
— Эй, там, в доме, слушайте! Вы окружены. Хотите жить — выходите и сдавайтесь. Будете сопротивляться — пощады не ждите! Выходите!
Но дверь не раскрывалась. Прошло несколько минут. Никакого движения. Чжай Юн-тан приказал крикнуть еще раз. Снова безрезультатно. Он разозлился, подошел к двери и ногой распахнул ее:
— Быстрее выходите, а то хуже будет. Товарищи, приготовиться!
Подождал минуту. В доме — ни звука. И никто не появляется. Не иначе, как уже удрали. Неужели мы пришли напрасно? А вдруг враг подготовил ловушку? Ведь тогда живыми из дома не уйдешь.
— Подождите, — обратился он к бойцам, — я сначала сам войду. В крайнем случае погибнет один.
Сжимая маузер, он одним прыжком очутился в прихожей. Обернулся — а белобандит, спрятавшийся за дверью, уже подскочил к нему и приставил к его виску наган. Решение пришло мгновенно: сделав резкое движение головой вбок, Чжай Юн-тан одновременно схватил левой рукой дуло вражеского нагана. Выстрелы прозвучали почти одновременно. Но пуля Чжай Юн-тана угодила врагу прямо в висок, а вражеская пуля прошла через левую ладонь Чжай Юн-тана.
Бойцы, оставшиеся снаружи, при звуке выстрелов ринулись внутрь. Начался обыск помещения. Однако, обыскав оба этажа здания, не обнаружили ни души. Еще раз просмотрели все уголки дома — опять безрезультатно.
— Товарищ командир взвода, — говорит один из русских красноармейцев, — на небо они унестись, конечно, не могли. А вот здесь… — И он указал на пол.
Чжай Юн-тана вдруг словно осенило. В самом деле, не могли же они под землю уйти! Он постучал каблуком в пол.
По звуку слышно, что внизу пусто, — значит подполье есть.
— А ну-ка, товарищи, отдерем доски да бросим туда парочку гранат для пробы!
Поднатужились, отодрали три доски. Но гранаты бросать не пришлось: из-под пола запросили о пощаде. Затем поднялись люки, скрытые под столами в углах комнаты, и наверх один за другим выбрались семь человек, которых тут же связали.
А потом из погреба достали пять пулеметов, десятка полтора револьверов, несколько ящиков патронов и пачки контрреволюционных листовок, которые враги не успели разбросать.
Так была ликвидирована подпольная контрреволюционная группа.
Шесть лет, которые провел Чжай Юн-тан в Советской России, были самыми бурными в жизни советского народа. Чжай Юн-тан дрался плечом к плечу вместе с советскими людьми, и его боевая жизнь была богата событиями.
Я собирался при следующей встрече с Чжай Юн-таном записать его рассказ об участии китайцев в обороне Царицына, но случилось непоправимое несчастье: через восемь дней после нашей первой беседы Чжай Юн-тан, последнее время чувствовавший себя плохо, навсегда ушел от нас.