Любовь Полищук

Жизнь и судьба подарили мне встречи с огромным количеством выдающихся людей театра. Конечно, Люба Полищук – Любочка, Любовь, Любка – одна из самых главных встреч. Как говорили в советские времена – определяющая встреча.

Тридцать лет назад. Идем по Киеву. Я веду за руку свою 4-хлетнюю дочь, Люба свою. Обе Маши. Мы разговариваем: Люба рассказывает что-то важное. Дождь. Обе Маши падают в лужи. Но Люба не обращает на это внимание – она должна договорить свои слова.

Люба – пример того, как правильно постигать актерскую профессию, когда личность абсолютно сформирована. Причем, какая личность! Противоречивая, разнообразная, острая, поразительная, обольстительная, необъяснимая. В некоторых проявлениях – чудовищная.

Познакомились мы в Театре Миниатюр, которым руководил Рудольф Рудин. Михаил Левитин позвал Любовь Полищук на роль в спектакле по Жванецкому «Когда мы отдыхали». Вместе с Романом Карцевым и Ильей Ильченко – такую чисто одесскую историю. А меня тоже позвали в этот театр поставить триптих, в котором должны были соединиться «Предложение» Чехова, «Свадьба» Зощенко и «Любовь» Петрушевской. И я, увидев Любу на репетициях Левитина, предложил ей сыграть всех трех невест. Надо сказать, что она не любила читать пьесы. Предпочитала, чтобы режиссеры ей рассказывали. Тем не менее, прочла и призналась, что не знает, как это играть. Она рассказала мне свою биографию – только что пришла из Мюзик-холла. И кроме опыта работы на эстраде в качестве исполнительницы скетчей Жванецкого, ничего в театре не пробовала. Театрального образования у нее не было. В тот год Олег Павлович Табаков впервые набирал заочную мастерскую в ГИТИСе. Я попросил Олега Павловича прослушать ее. Придумал программу для поступления. И вот так уже в довольно солидном возрасте она стала студенткой.

Главное в ее природе – врожденная чуткость, нюх. Она разговаривала с разными людьми и точно знала, кто и что из себя представляет. Когда в Америке, поставив «Чайку», я решил поставить ее в Москве, то предложил Любе сыграть Аркадину. До этого момента она «Чайку» не читала. Прочла и сказала – херня. Я ответил: давай расскажу. Через день или через два увидел по одному из каналов ее интервью: «Сейчас я с главным режиссером репетирую «Чайку». «Какую роль?» – спрашивает журналист. «Главную». «А какую именно? Для Аркадиной вы молоды, а Нину, пожалуй, переросли…» На что Люба, в упор посмотрев на ведущего, сказала: «Я буду играть ГЛАВНУЮ роль.» Но это было уже много позже. А тогда в театре Миниатюр наша совместная работа не состоялась.

Дальше была пауза.

В течение нескольких лет мы виделись, здоровались. В 1988 году ко мне в «Современник» пришел Альберт Филозов. Мы с Альбертом Леонидовичем решили сделать пьесу, которую когда-то начали с Верой Алентовой и бросили – «Пришел мужчина к женщине» по пьесе Семена Злотникова. Филозов сообщил что из театра Миниатюр ушла Полищук. Мы в маленькой комнатке «Современника» стали репетировать. Готовили это по договоренности с Галиной Борисовной Волчек для «Современника». И первые спектакли играли именно там. Потом мне предложили снять фильм по этому спектаклю. А потом «Пришел мужчина к женщине» стал началом театра «Школа современной пьесы», который мы «замутили» – вместе с Альбертом Леонидовичем и Любой.

С «Современником» связано и рождение еще одного спектакля, в котором Люба сыграла, возможно, главную свою театральную роль. Во дворе «Современника» – буквально в соседнем доме – жила актриса Людмила Иванова. Ее муж Валерий Миляев был директором Института физики Земли. Как-то отмечался день его рождения, на который пришел его близкий друг – Сергей Никитин. Никитин под гитару напевал что-то совершенно замечательное – оказалось, музыку к «Предложению» Чехова. Я пришел на следующий день к Полищук и Филозову и сказал, если у нас будет третий, то мы бы это сыграли и спели. Надо отдать должное нюху Любы, которая сказала: «Это я бы не только спела, но даже станцевала». Филозов привел «третьего» – своего друга Алексея Петренко, и мы начали репетировать «А чой-то ты во фраке?» Работала Люба с азартом и отдачей. Она всегда хотела научиться делать то, чего не умеет. Хотела петь оперным голосом – мы пригласили педагога по вокалу. Хотела танцевать на пуантах. Даже я понимал, что размер ноги Любы не способствовал классической хореографии. Но она настояла – мы пригласили балетмейстера из училища Большого театра Елену Ключареву. Люба была счастлива, с восторгом показывая кровавые мозоли.

Когда Любе нужно было что-то доходчиво объяснить, она пользовалась ненормативной лексикой. Мы уже стали популярными, на нас пошли зрители, часто брали интервью. Я просил: «Люба, ты известная, основатель театра, не ругайся матом!». «Я постараюсь», – отвечала она.

Шла репетиция «Фрака». Тяжелая, сложная репетиция. Зашла подружка Любы Лариса Удовиченко. В перерыве артисты спустились в зал. Лариса стала говорить, как ей все здесь нравится. И начала рассказывать байку о Мосфильме, употребляя нецензурные слова. Люба вкрадчивым воспитательским голосом сказала: «Лариса, не ругайся матом, потому что Райхельгауз за это ужасно е…т».

Любу можно определить как данность, объем, составленный из противоречий, несочетаемых вещей. Иногда – тонкость, нежность, интеллигентность, казалось, вот-вот заговорит стихами Северянина. Я считал ее недостаточно образованной. Иногда говорил – почитай, узнай. Но она порой в каких-то явлениях жизни, литературы, философии неожиданно проявляла глубину и знания. Могла быть предельно скромной, а иногда – грубой и наглой. В театр часто приходили богатые люди образца 90-х годов, приглашали нас в ресторан. И Люба, Филозов, Петренко пели, что-то рассказывали – развлекали. А иногда приезжал на спектакль, скажем, посол Израиля. И Люба становилась совершенно иной – вела себя как настоящая интеллектуалка.

Она, конечно же, в некоторых своих проявлениях оказывалась непредсказуемой. Иногда в плохом смысле. Летим на первые гастроли в Израиль. Тогда не было прямых рейсов. Летим через Кипр, затем пересаживаемся на паром. В самолете Аэрофлота на международных рейсах почему-то мужчинам выдавали рюмку водки, а женщинам вино. Люба попросила принести ей вместо вина водки. Ей сказали: нет, вам полагается вино. Люба жутко обиделась. И проявила это так, что через минуту все мужчины стали передавать ей свою водку. Она выпивала одну рюмку за другой, я был в ужасе. Когда мы сели в Никосии, Люба не хотела выходить из самолета. С трудом удалось ей объяснить, что самолет дальше не полетит…

Самый грандиозный случай тоже был связан с Израилем. Первый же вечер. Тепло, берег моря. Мы в ресторане на берегу. Принесли зелень, помидоры, огурцы. Выпиваем. За соседним столом группа военных, говорящих на иврите под руководством какого-то начальника. Периодически смотрят в нашу сторону. Наконец, через какое-то время официантка приносит Любе шампанское от того стола. Потом букет цветов. Наконец, сообщает, что высокий военный чин, начальник ВВС Израильской Армии – выходец из России и хотел бы познакомиться с замечательной артисткой Любовью Полищук. Он подошел и заговорил по-русски. Оказывается, самое сильное впечатление от Любиной актерской игры – эпизод из фильма «12 стульев», в котором Андрей Миронов разбивает Любой витрину. И сейчас он потрясен, что она сидит рядом. Когда израильтянин разошелся по полной программе – типа: «Я сделаю все, что ты скажешь», – Люба, не долго думая, заявила: «Если ты такой начальник, то пусть сюда прилетит вертолет – я бы сделала с тобой круг над морем». Через 40 минут рядом с нами приземлился вертолет. И Люба взлетела над Средиземным морем.

С Любой репетировать было очень легко, что возможно только с очень хорошим артистом. Люба воспринимала роль как часть себя. Тогда еще не было такой формулировки – присвоить роль. Но она это действительно делала. После Любы кто только не играл Дину Федоровну в спектакле «Пришел мужчина к женщине», но Люба настолько замотивировала каждую фразу и каждый поступок, что я все время слышу ее интонации. Дина Федоровна – это и есть Люба Полищук.

Каким-то нюхом она понимала, что здесь нужно сделать именно то, что она делала. Когда мы начали снимать фильм по «Пришел мужчина к женщине», я хотел, чтобы у Любы был длинный проход по улице – домой. Запустил фонограмму песни Окуджавы «Он, наконец, явился в дом», там есть текст: «Я клянусь, что это любовь была». «Когда ты услышишь свое имя, – сказал я Любе, – посмотри прямо в камеру». Я этот фильм снимал, озвучивал, монтировал, видел его много раз и всегда убеждаюсь: когда она смотрит, в этом взгляде, в этой пронзительности более содержательной паузы я ни у кого не видел.

Зрители очаровывались ею сразу. Мы как-то гастролировали по Германии – Бонн, Дюссельдорф, Кельн. Уже во втором городе я обратил внимание, что вижу знакомые лица. В третьем – это было уже очевидно: группа зрителей, похоже, перемещалась за нами из города в город. И когда переезжали из Германии в Люксембург, за нашим автобусом ехал целый эскорт: несколько машин, мотоциклы. На каждой остановке поклонники почтительно смотрели на Любу, которая выходила из автобуса покурить. И всегда они каким-то образом попадали в театр и дарили Любе цветы.

Мы много ездили по России, Украине. Проход с Любой по Привозу – отдельный номер. Мы комментировали каждого продавца. Она тут же схватывала акцент. Не зная украинского языка, она имитировала его очень смешно. Все пробовала – сало, колбасу, творог. Я любил ходить с ней по рынкам и барахолкам – что в Киеве, что в Стокгольме. Она могла из кучи хлама извлечь какую-то тряпку или вещицу, на которую я бы даже не обратил внимания, а в руках Любы она обретала некий театральный смысл.

Мы расстались по простой причине. Люба кинулась зарабатывать деньги – уходить на заработки. Она стала играть в антрепризном спектакле «Там же, тогда же». На вопрос «зачем», отвечала: «Там я за один вечер купила кожаную куртку, а здесь должна работать за нее месяц». У нас не было конфликта. Просто я – за репертуарный театр, театр-дом. И поначалу Люба была в этом доме. Но она человек свободный, независимый и не всегда разборчивый. Ей неважно было с кем играть, что, ей должно было быть интересным – не обязательно материально: интересные люди или место, куда нужно ехать. Однажды у нас готовились гастроли в Таллинне. Она не хотела ехать, потому что в этот момент ей предложили какое-то выступление, где она могла заработать много денег. Я стал ее убеждать – рассказывать про Таллинн, про средневековые улочки. И она согласилась. Гуляя по старому городу, сказала: «Ты правильно сделал, что настоял. Хорошо, что поехала». Она вообще не стеснялась признаться, что была неправа – и в жизни, и в работе…

Люба из очень простой семьи. Она много рассказывала про папу и маму. Показывала их. Пародировала. И было ощущение, что я с ними хорошо знаком. Мы даже иногда так шутили: «Люба, твой папа этого бы не одобрил».

Так же, как менялась манера ее поведения, могла меняться и внешность. Иногда она казалась совершенством – просто Нефертити. Но могла повернуться как-то, взять сигарету и стать странной или вульгарной.

Со временем у нее все больше болел позвоночник. Мы стали делать увеличенные антракты, во время которых она лежала на кушетке из фанеры, которую сделали специально для нее монтировщики.

Как-то я предложил Филозову и Любе сыграть спектакль «Уходил старик от старухи». Но Люба отказалась: не хочу быть старой. Так и не стала…