Руслан

Вся эта история закончилась для меня без последствий. Уже под отъезд я попал на прием к замначальнику СИЗО. Как зовут, не помню, но он был похож на инструктора из «Цельнометаллической оболочки» Стэнли Кубрика. Я все время ждал, что он заорет: «Херня, я вас не слышу!» Но он хорошо держался. Возможно, оттого, что на встрече были еще двое правозащитников.

Он сказал мне:

— Мы же можем полосу тебе влепить.

Не расшифровываю тут, что это значит, так как на тот момент о полосе я имел такое же представление, как и любой не сидевший человек. На всякий случай я ответил:

— Можете, но это докажет, что у вас нет чувства юмора.

Это была сильная аргументация с моей стороны, так как в итоге никакой полосы мне не влепили и даже не объяснили, что это такое, а тетрадь отдали, нежно срезав лезвием листы с планом доставки мобильного телефона силами БПЛА (а заодно и с описанием коррупционных бутырских схем).

Для моего соседа Руслана последствий было больше. Но прежде чем рассказывать об этих последствиях, пара слов о нем самом. Лет сорока, брит под двоечку по всему периметру головы, высок, грузен и частично сед, носитель прозвища (aka погремуха) Дядька. Рот на треть в железных зубах, на треть — в своих, оставшаяся треть отсутствует.

В 90-е Руслан воевал на юге России и по совместительству севере Кавказа, а потом был в бригаде и нежно «заботился» о предпринимателях трех вокзалов, за что получил условный срок. После этого тихо-мирно жил во Владимирской области, работал сварщиком продвинутого уровня. Но тяжелая экономическая ситуация в стране лишила его жену работы, и он взялся подхалтурить. Работал в схеме мошенничества со страховкой. Собственно, его роль была достаточно проста: он возил фиктивных покупателей в автосалоны Москвы и обратно в их родные городки и деревни. В самой схеме, понятное дело, участвует больше людей. Кто-то ищет покупателей, кто-то подделывает документы, кто-то в автосалоне одобряет кредит, кто-то сбывает купленные таким образом машины. Для самого Руслана экономический эффект от мероприятия не был грандиозным, зато все казалось достаточно безопасным: знай себе вози людей туда-сюда.

Через год следствия Руслану светило участие в организованном преступном сообществе, и это ввергало его в печаль, поскольку санкция за это была внушительная. За то, что Руслан попал в тюрьму, он ругал себя, своих подельников (в особенности сотрудничавшего со следствием), но больше всего — государство, которое, как он считал, толкнуло его на путь преступления. В чем-то он, безусловно, прав. Заработок сварщика не так мал, но недостаточен для того, чтобы обеспечить достойный уровень жизни семьи, будучи единственным кормильцем. Плюс ко всему ипотека. Ну, не совсем ипотека. Ипотечного кредита не дали, поэтому они позанимали денег у знакомых, остальную часть взяли потребительским кредитом, проценты по которому подросли после обвала рубля. В результате Руслан без работы и в тюрьме, а его жена без работы, на воле, с двумя детьми и кредитом.

Уже позже, из лагеря, я помог его жене устроиться на работу. Очень печально, когда женщина с высшим образованием готова ездить на сменную работу из Владимирской области в Московскую за 30 тысяч рублей в месяц. В целом это подтверждает тезис о косвенной виновности государства в том, что люди идут на преступления. Понятное дело, кроме Руслана, никто не виноват в том, что он попал за решетку. Но его мысли о государстве позволили нам вступить в мощную идейную коллаборацию.

Конечно, я читал книжки про политзэков и знал, что к ним постоянно подсаживают стукачей, провокаторов и прочее. Поэтому я был настороже, но не очень долго, так как политзэк я понарошечный. Сижу из-за политики, но не из-за своей. Поэтому интерес для власти представляю примерно такой же, как уровень жизни в Еврейской автономной области. Стукачей приставляют либо в интересах внешних потребителей (например, ФСБ, но им до меня особого дела не было), либо в интересах потребителей внутренних, то есть администрации «Бутырки». Им я тоже был до фени: очевидно, они знали, что пробуду я у них очень недолго, и вся их деятельность была направлена на мою максимальную изоляцию и дистанцирование. Кроме того, жители моей и соседней хаты, которые также были лишены прелестей мобильной связи, сильно подозревали, что камеры на прослушке. Конечно, можно договориться с авторитетами, чтобы телефоны в камеру не передавали, но по понятиям обмануть мента не западло, да и без ведома авторитетов получить телефон можно. Однако если в других камерах обыски были основательные и регулярные — с пробиванием полов и стен в поисках тайников и так далее, то за два месяца, что я провел в «Бутырке», ни нас, ни соседей не обыскали ни разу, ну почти. Поэтому я не сильно переживал, что Руслан может оказаться шпионом, — тайн у меня не было все равно.

Так как сел я аккурат в Новый год, следующие 12 дней праздников тянулись достаточно долго. Телевизора нет, радио нет, телефонов нет, читать почти нечего, есть только Руслан. Передачи не передают, адвокаты не ходят, библиотекарша заболела, а Руслан, опять же, — вот он. Поэтому мы очень много говорили и нехило подружились.

Руслан мне рассказывал про Владимирскую область, работу сварщика и, помимо прочего, внушил сильное недоверие к конструктивным особенностям железобетонных колец, которые использовались при прокладке Московского метрополитена и в производстве которых он принимал непосредственное участие. Я же рассказывал ему про оппозиционное движение, чем сильно его удивил, так как о существовании оного он не знал, и одновременно обрадовал, так как борьба с супостатами показалась ему делом благородным. Он даже выражал готовность возглавить боевую ячейку подполья после освобождения. Это, кстати, мне частенько предлагали. Самое забавное было, когда меня попросили, чтобы брат поспособствовал отжиму какого-то комбината, за что обещали поставить под ружье двадцать тысяч черкесов. Я даже поржать над предложением не смог, так как делалось оно очень серьезно. На вопрос, как мой брат соотносится с захватом комбината где-то на Кавказе, мне ответили, что он же где-то около власти. Ну в целом, конечно, да. Я тоже в данный момент около власти, вон она — в виде инспектора, гремя ключами, шастает по коридору.

Точно помню момент, когда я понял, что я не обычный, а специальный арестант. Когда сложились в единую картину все эти элитарные вывозы в пустых автозаках, быстрый поход к адвокату, часто заглядывающие в гости правозащитники и т. д. Конечно, я отдавал себе отчет в том, что моя посадка — некоторое медийное событие. Но все-таки я не политик, а брат политика, поэтому был уверен, что в тюрьме буду на общих основаниях, как все. Правда открылась мне во взгляде Руслана. Руслан смотрел на принесенный мне матрас.

С матрасом случилась вот какая история. Второе января. Ничего не происходит. Вдруг открывается дверь (aka раскоцываются тормоза) и заходит целая делегация. Сотрудник администрации, которого я уже знаю, с ним чудесная Зоя Светова, которой я давал интервью буквально несколько недель назад, и очень деятельный мужичок небольшого роста. Поздоровались, я предложил гостям отведать яблок. Деятельный мужичок отказался, сославшись на то, что он сам из партии «Яблоко». Так я познакомился с Андреем Бабушкиным — паладином в царстве мрачного УФСИНа и защитником з/к всея Руси.

Бабушкин обвел камеру глазами (это получилось быстро — всего двенадцать квадратных метров) и выразил мнение, что мой матрас тонковат. Я засомневался и застенчиво сказал, что вроде матрас как матрас. Но Бабушкин был непреклонен: определенно тонковат. Жалоб на содержание у меня еще не успело появиться, на просьбу поставить нам телевизор администрация ответила, что, к сожалению, работающих телевизоров сейчас нет (для справки: во всем корпусе у нас у единственных не было телика). Поэтому мы мило поболтали о пустяках, а чудесная Зоя Светова дала мне книгу и номер National Geographic, что было очень кстати. На этом гости — со взаимными пожеланиями доброго дня — отбыли.

Позже принесли матрас. Честно говоря, не знаю, как его несли и сколько человек принимали в этом участие, но в камеру я его втащил с трудом. Он не сворачивался в рулон — просто не мог. Как слон не может профессионально играть в классики.

В тюрьме есть традиция. Перед уходом на этап зэк выдергивает из своего матраса половину ваты и допихивает ее в матрасы тех, кто остался, а похудевший матрас сдает. Мой матрас был крестным отцом всех матрасов. Уверен, что он был буквально плотью от плоти матрасов, знавших тела легендарных бандитов СССР и ранних 90-х. Я спал на верхнем ярусе и теперь испытывал определенный дискомфорт. Хоть потолок — метра четыре с половиной, мне казалось, что он стал разительно ближе.

Руслан смотрел на матрас глазами агента Фокса Малдера, заставшего у себя на кухне пришельца за поеданием холодца.