Летом 1943 г. работы у пилотов 34-го иап было немного?

В одной из книг по истории самолета МиГ-3 помещена фотография этого истребителя с подписью: «Последний из могикан. Летчики 34-го иап у МиГа в 1943 г.». Георгий Урвачев в соответствии с курсом боевой подготовки в последний раз в летной жизни выполнил на одном из таких «могикан» учебно-тренировочный полет:

«7.05.43. МиГ-3. КБП-43ТС, упр. 25 26, 27, Клин – Алферьево,1 полет, 20 минут».

Тогда же специальная комиссия проверила все пятнадцать МиГов, остававшиеся в полку, и пришла к выводу, что только на четырех из них можно выполнять фигуры высшего пилотажа. На других это было запрещено делать вследствие их износа.

У старшего лейтенанта Урвачева в мае только один боевой вылет:

«12.05.43, Як-1. На перехват противника, 1 полет, 1 час 19 мин., 7000 м».

В этот день Виктор Коробов и Сергей Гозин тоже вылетали на перехват противника, и каждый из них сбил по «Юнкерсу-88». Виктору для этого потребовалось пять атак. А Гозин, будучи ведомым летчиком у Петухова, первым обнаружил и атаковал «Юнкерса», который скрылся в облаках. Но Сергей нашел его там и лобовой атакой сбил. В журнале боевых действий отмечено: «Бой велся в сложных метеоусловиях, и только удачная атака Гозина возымела успех». Петухов в это время покружил над облаками и вернулся на аэродром.

Тем временем обстановка в гарнизоне потребовала вмешательства его начальника: «За последнее время на территории авиагарнизона участились случаи беспорядочной стрельбы из винтовок и личного оружия, производимой военнослужащими гарнизона по собственному почину на аэродроме, в авиагородке, в местах расквартирования личного состава». Начальник гарнизона резонно отметил, что это ведет к бесцельному расходованию боеприпасов, вызывает ложные тревоги и «создает благоприятную почву для совершения диверсий и других актов со стороны враждебных элементов. <…> Кроме того, при беспорядочной и бессистемной стрельбе не исключена возможность несчастного случая».

В связи с этим он потребовал «прекратить стрельбу личным составом в неуказанное время и в неположенных местах <…> на виновных в этом налагать самые строгие меры». Между тем выяснилась и одна из причин стрельбы: «Командиру 661-го бао майору Шевченко установить сигнализацию между постами и караульными помещениями, отменив сигнализацию выстрелами».

В гарнизоне стало тише, но, кажется, продолжали постреливать. Менее чем через год командир полка, он же начальник гарнизона, вновь констатировал: «Имеют место случаи стрельбы офицерским составом из личного оружия в общественных местах». Так, старший лейтенант Тараканчиков открыл стрельбу в парке по дороге в гарнизонный Дом Красной армии, а лейтенант Казанцев, «будучи выпивши, вышел из столовой и с крыльца, увидев собаку, произвел выстрел».

В результате проверки выяснилось, что, при установленном комплекте по шестнадцать патронов на каждый пистолет, у младшего лейтенанта Лисогора патронов к пистолету не оказалось вовсе. А у младших лейтенантов Шишлова и Шелехова осталась половина комплекта. Сразу было видно, что вчерашние летчики-сержанты заматерели и рвались в бой, но при этом у многих из них пистолеты нечищеные и, «хуже того, не имеются при себе».

Командир полка приказал: «Недостающий комплект патронов восполнить (все-таки война идет. – В. У.) и в последующем докладывать немедленно об израсходовании патронов не по назначению для принятия мер». А Виктору Казанцеву и Ивану Лисогору – выговор. Но нарушитель парковой тишины Тараканчиков остался в стороне от командирских взысканий.

Тем не менее через два дня Николай свое получил сполна при проверке парашютного хозяйства. Оказалось, что у него и младшего лейтенанта Коптилкина парашюты «ввиду плохого ухода со стороны летчиков <…> пришли в негодность». А посему: «За вывод парашютов из строя в результате небрежного их сбережения удержать 25 % оклада денежного содержания в течение двух месяцев с каждого».

А через месяц при переукладке парашюта младшего лейтенанта Соловьева было обнаружено, что в нем отсутствует вытяжной парашют, похищенный неизвестным злодеем. За халатное отношение к его хранению Алексею объявили выговор. Поразительно беспечное отношение летчиков к тому, что должно было спасать и часто спасало им жизнь.

В упомянутой книге есть также фотография, на которой изображены политзанятия у самолета МиГ-3 с подписью: «Летом 1943 г. работы у пилотов 34-го иап было немного». Но, видимо, когда боевой работы немного, партийно-политической – через край. Тем не менее для летчиков каждый, хоть и нечастый уже, бой с опытными экипажами высотных разведчиков был труден и смертельно опасен.

Так, 4 июня старший лейтенант Виктор Коробов и сержант Лев Пономарев на высоте 8000 м в районе Гжатска атаковали Ю-88, подожгли его правый мотор и повредили левый. Летчики поочередно трижды пытались таранить противника, но их каждый раз отбрасывало воздушной волной. «Юнкерс» пикированием снизился до бреющего полета, а у перехватчиков перегрелись моторы, и они прекратили преследование. Виктор с заклинившим двигателем сел на свой аэродром, а Лев совершил вынужденную посадку на «живот» в районе Вязьмы. Он получил сильные ушибы лица и был отправлен в госпиталь, а его подожженный в бою самолет на земле сгорел.

В полку был сделан вывод: «Попытка тарана Коробова и Пономарева с наличием боекомплекта у истребителей вызвана тем, что противник начал снижаться пикированием и мог уйти от истребителей. Таран не увенчался успехом, истребители рано входили в плоскость полета Ю-88».

У старшего лейтенанта Урвачева в июне четыре боевых вылета на патрулирование над аэродромом и перехват высотных разведчиков:

«11.06.43, Як-1. Перехват противника, 1 полет, 1 час 11 минут. Сбил самолет противника Ю-88, 6 500 м».

Он выполнял один из множества перелетов между аэродромами полка Клин и Алферьево, когда получил по радио сообщение, что в воздухе находится противник, и был на него наведен. Дальнейшее отражено в журнале боевых действий: «Атака была тактически грамотной, стремительной, огонь прицельный, что привело к быстрому завершению воздушного боя и малому расходу боеприпасов».

После этого в корпусной газете «За храбрость» вновь появилась фотография летчика, в котором с трудом можно было узнать героя расположенной под ней короткой заметки: «Рано утром посты ВНОС обнаружили в районе П. вражеский самолет. Это был фашистский разведчик. На перехват его вылетел старший лейтенант Урвачев. Летчика все время наводили на противника с земли. Встреча с разведчиком произошла на высоте 6500 метров. Трех атак советского летчика было достаточно, чтобы завершить бой победой истребителя. В этом сражении старший лейтенант Урвачев увеличил свой счет сбитых фашистских самолетов до 11».

Под этой заметкой еще одна: «В этот же день младшие лейтенанты Петухов и Гозин на высоте 6000 метров были наведены на «Юнкерс-88». После преследования и нескольких атак самолет противника был сбит лейтенантом Петуховым».

Сергей Гозин в том вылете погиб. После первой атаки летчиков «Юнкерс» перешел в крутое пикирование, а у Петухова сорвало фонарь кабины, и от удара по голове пилот на время потерял сознание. Сергей, догнав «Юнкерс», атаковал его, а затем, как сказано в донесении, «находясь рядом с противником, перевернулся, и с работающим двигателем без попытки выброситься с парашютом в районе деревни Никольское <…> врезался в землю. <…> Самолет сгорел вместе с телом погибшего». Можно предположить, что Сергей поджег «Юнкерс», но был убит его стрелком.

Петухов, придя в себя, якобы обнаружил рядом горящий «Юнкерс» и добил его. Это был самолет из 14-й разведывательной группы люфтваффе. Командир полка в донесении написал, что «причина гибели младшего лейтенанта Гозина не установлена». Но в приказе он прямо указал, что в этом вылете была проявлена «недостаточная слетанность и взаимная выручка в бою, в результате чего погиб младший лейтенант Гозин, ведущий которого младший лейтенант Петухов не видел своего ведомого на протяжении всего боя».

Кажется, Урвачев всю оставшуюся жизнь не мог простить случившегося Петухову. Дело в том, что, по его словам, Сергей был у него одним из двух ведомых, которые погибли при вылетах в паре с другими летчиками. Он сам не потерял на войне ни одного ведомого. Об этом в 1997 г. в день похорон Урвачева сказал один из летчиков Летно-испытательной станции вертолетного завода, где он работал после увольнения с военной службы. На вопрос «Откуда это вам известно?» его бывший сослуживец ответил, что среди летчиков такие вещи твердо знают, долго помнят и ценят больше, чем сбитые самолеты противника.

Одновременно случалось, что кое-кто должен был покинуть полк и продолжить воевать в иных родах войск. Так, техник-лейтенант Барбаш в нетрезвом виде затеял драку с товарищем по службе, «при которой были нанесены физические оскорбления друг другу». Ранее техник самолета Барбаш за «пьянку» уже дважды был под судом чести командного состава, но «показал образцы в работе. Его самолет имеет 121 безотказный вылет», и командир полка снял с него судимость.

Но Барбаш вновь взялся за старое, и из-за его плохой подготовки самолетов к вылетам летчики трижды совершали вынужденные посадки. Схватка у столовой положила конец терпению командира полка, и он «за халатное отношение к служебным обязанностям <…>, недисциплинированность, дискредитацию командирской чести, пьянку и дебош в пьяном виде» ходатайствовал о переводе Барбаша «в пехоту с посылкой на передовые позиции».

Другое место дальнейшего прохождения воинской службы заработал себе и старший сержант Балабанников, который попался на воровстве «личных вещей, предметов военного и летного обмундирования». Так, он злодейски похитил у майора Фирсова шелковый шарф, у капитана Козлова хромовые сапоги, у техника-лейтенанта Столярова – яловые, а у старшего лейтенанта Урвачева – меховые кожаные перчатки. За эти и другие подобные деяния старший сержант был осужден трибуналом и направлен в штрафную роту на три месяца.

Менее года спустя на краже личных вещей у однополчан попался еще один старший сержант, и командир полка решил «ограничиться дисциплинарным взысканием – 5 суток ареста с содержанием на гауптвахте». Возможно, на это повлияло то, что среди пострадавших не было офицеров, а в похищенном имуществе – «предметов военного и летного обмундирования».

21 июня 6-й истребительный авиакорпус был преобразован в 1-ю воздушную истребительную армию ПВО, командующий – генерал-майор А. В. Борман, ранее бывший командиром смешанной авиационной дивизии на Северо-Кавказском фронте. В армии были сформированы три истребительные авиационные дивизии, и 34-й иап вошел в одну из них, 317-ю, командиром которой стал Герой Советского Союза полковник Н. Ф. Баланов, до того командовавший истребительной авиадивизией на Юго-Западном фронте.

Наверное, для знакомства с одним из полков своей дивизии полковник Баланов без уведомления прибыл в авиационный гарнизон Клин. На КПП полковника пропустили в гарнизон, не проверив документы. Дальше больше, часовой у самолетного ангара показал ему дорогу на аэродром и командный пункт полка через дыру в проволочном заграждении. Тем же путем следовали гражданские лица мимо позиций зенитных батарей, а их расчеты не принимали меры к выяснению личности этих граждан и их задержанию.

Прибыв на КП, возмущенный полковник Баланов указал на эти недпустимые факты командиру полка и начальнику гарнизона майору Александрову, который в тот же день констатировал в своем приказе: «Дело с охраной аэродрома и несением караульной службы в отдельных случаях имеет ненормальности и требует незамедлительной перестройки». И в целях «изжития ненормальностей» дал необходимые указания, в соответствии с одним из которых командир бао майор Шевченко должен был «обеспечить посты свистками».

Но помимо наличия свистков на постах охраны аэродрома командир истребительного авиационного полка был озабочен его готовностью к отражению воздушного противника и поэтому приказал своему заместителю майору Шокуну провести проверку эскадрильи капитана Сельдякова, результаты которой тоже обнаружили серьезные недостатки.

Заступая на дежурство, экипажи допускали опоздания, задачи им не ставились, сигнал «я свой самолет» летчики не знали. Летчик, находившийся в готовности № 1, не знал, кто у него ведомый, и назвал пилота, дежурившего в готовности № 3. Между ними не было договоренности о совместных действиях в воздушном бою и вариантах его ведения.

От острого глаза летчика-истребителя Андрея Шокуна не укрылось и то, что красноармеец Фунтикова, проходя мимо, не приветствовала его, офицера-командира, в блиндажах грязь, дневальный не знает о наличии винтовок в палатке дежурного техсостава, а на все-таки обнаруженных трехлинейках была ржавчина. И как верх распущенности: «Летный состав <…> в столовую ходит без строя».

Вывод командира полка: «Все эти факты свидетельствуют, что командир эскадрильи капитан Сельдяков от своих обязанностей самоустранился, перепоручив свою работу подчиненным, не контролируя их выполнение». Порок должен быть наказан: «Капитана Сельдякова арестовываю домашним арестом на 2 суток с удержанием 50 % денежного содержания за каждый день ареста».

Тем временем у старшего лейтенанта Урвачева кроме инструкторских полетов с летчиками полка в Клину и Алферьево выполнение не совсем обычного задания:

«12.07.43, Як-1. Сбитие аэростата, 1 полет, 40 минут, 1700 метров».

Привязные заградительные аэростаты использовались в ПВО как препятствие для самолетов противника. Но случалось, что и наши летчики сталкивались с ними. Так, в августе 1941 г. летчик 34-го иап младший лейтенант Владимир Фокин в ночном вылете, атакуя самолет противника, врезался в трос аэростата, был выброшен из самолета и приземлился на парашюте в районе станции Царицыно. Поэтому, если иногда аэростат срывался с привязи, летчики-истребители по лучали задание сбить его, которое они выполняли с удо вольствием, поскольку это была хорошая тренировка и даже развлечение, но главное – из прорезиненной оболочки аэростата можно было сшить шикарные плащи.

Урвачев вспоминал связанную с этим историю:

«У нас один такой соискатель плаща долго ждал счастливого случая и надоедал всем: «Не видел ли кто-нибудь сорвавшийся аэростат?» Наконец случай представился, и он, упросив командира полка, вылетел на «сбитие аэростата». Вернулся он с пустыми патронными ящиками и злой: «Заколдованный попался! Улетел, гад!». В тот же вечер в летной столовой я оказался за столом с тремя незнакомыми летчиками странного вида – пожилыми и даже седыми, но с погонами старших лейтенантов, которые раздраженно обратились ко мне:

– Наверное, ты из «таких-растаких» пилотов Як-1?

– Да, а вы-то из «каких-этаких»?

Оказалось, что это штатские воздухоплаватели, призванные в ВВС, чтобы летать для какой-то надобности на дирижаблях и аэростатах. По их словам, днем они мирно проплывали на аэростате неподалеку, и на них напал Як-1. Несмотря на отчаянные сигналы: «Здесь люди! Свои!!», он произвел несколько заходов, поливая их огнем пулеметов.

– К счастью, этот летчик оказался не ахти каким истребителем. Видно, расстрелял весь боезапас, а мы отделались только несколькими пулевыми дырками в оболочке. Все равно до своей площадки не дотянули и сели здесь невдалеке. Так это был не ты?

После моих заверений, что если бы они попались мне, то так легко не отделались бы, мы дружески выпили каждый свои сто граммов и мирно поужинали».