6. РИМ (1510-1511)

6.

РИМ (1510-1511)

Вскоре он получил диплом бакалавра второй ступени — sententiaire — и намеревался продолжить свое богословское образование и дальше. Но руководители его рассудили иначе. В Эрфуртском университете не оказалось подходящего специалиста для разбора со студентами богословского факультета «Сентенций». В Виттенберге же недостатка в ученых теологах не ощущалось, потому что в тамошнем университете преподавали августинцы. И Мартин получил приказание перебираться в Эрфурт. Здесь его встретили весьма прохладно. По правилам бакалавр получал право самостоятельно вести курс только после того, как в торжественной обстановке прочитает перед университетской аудиторией свою вводную лекцию. Августинцы довольно строго следили за соблюдением этого правила, и потому вокруг кандидатуры Лютера разгорелась жаркая полемика. В конце концов молодому бакалавру второй ступени все-таки дали позволение вести курс.

Последствия расставания со Штаупицем могли оказаться для Мартина катастрофическими, ведь он только-только начинал осознавать свое заблуждение и соглашаться, пока хотя бы умом, с объяснениями своего старшего коллеги. Впрочем, они ведь разлучались не навсегда: Штаупиц регулярно наведывался в Эрфурт. Самое же важное заключалось в том, что для молодого профессора наступила пора самоутверждения. С одной стороны, посвящая достаточно времени ученикам, он волей-неволей отвлекался бы от внутренних своих проблем, с другой — самостоятельность и независимость от духовника открывали перед ним прекрасную возможность убедить наконец самого себя в справедливости тех истин, которые он проповедовал другим. Не имея досуга для ставшего ему привычным самокопания, он получал шанс проникнуться идеями, которые сам же провозглашал внимательным слушателям, постичь их как нечто самоочевидное. Таким образом, отсутствие стороннего авторитета могло, пожалуй, сыграть благотворную роль.

Новоиспеченный толкователь «Сентенций» с жаром окунулся в новую для себя деятельность. Ни один из разбираемых авторов не уберегся от его суровой критики. Он громил Аристотеля, высмеивал его логику, развенчивал схоластиков и настойчиво подчеркивал противоречия средневековых мудрецов. Всем этим мыслителям он противопоставлял теперь

Отцов — основателей Церкви времен первохристианства, уже забыв, что всего несколько месяцев тому назад их авторитет не значил для него ровным счетом ничего. Он принялся изучать сочинения св. Августина, затем в поисках аргументов для спора с философами обратился к Священному Писанию, в частности к Посланию святого апостола Павла к Римлянам. Он охотно принимал участие во внутримонастырских диспутах. Так, преподобного Вимфелинга, осмелившегося заявить, что св. Августин плохо знал условия жизни монахов-отшельников, назвавших его именем свой орден, он публично назвал «безмозглым болтуном».

Только-только он начал входить во вкус новой работы, как его от нее оторвали. Причиной послужила распря, разгоревшаяся в конгрегации августинцев. Иоганн фон Штаупиц выступил с предложением подчинить своей власти все саксонские монастыри, входящие в орден св. Августина, но не считающие себя последователями строгого устава. Часть монахов поддержала его, полагая, что подобная мера будет способствовать оживлению религиозного усердия и единству братства. Другая часть высказалась резко против, утверждая, что эта авантюра принесет конгрегации только бремя новых забот, не обогатив ее ни одним убежденным сторонником реформы.

Против предложения Штаупица выступили семь монастырей, в том числе и Эрфуртский. Лютеру выпало блеснуть красноречием, поскольку защищать точку зрения общины перед церковными властями поручили им с Натхином. Следует отметить, что в ту пору в монастыре его ценили не слишком высоко: у монахов еще свежи были воспоминания о вечно насупленном брате Мартине до его отъезда в Виттенберг. Да и потом, когда он вернулся назад, ему доверили вести курс, хотя формально он не имел на это никакого права. Наконец, все считали его занудой. Так, Ольдекоп утверждает, что «в спорах он до последнего держался своей точки зрения, не слушая собеседника».

Зато теперь это его качество могло очень пригодиться в наметившемся конфликте. Переживал ли Лютер по поводу того, что оказался втянут в него на стороне противников своего любимого Штаупица? Или, напротив, поспешил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы доказать себе, что окончательно достиг духовной независимости? Действительно, он сам теперь учил других и больше не нуждался в руководителе. Вполне вероятно поэтому, что он согласился на это задание с целью продемонстрировать своему бывшему наставнику, что отныне он сам себе голова.

Хотя спор не выходил за рамки Саксонии, Лютеру и еще одному монаху, Иоганну фон Мехельну, поручили отправиться прямиком в Рим, чтобы привлечь на сторону противников Штаупица старшего приора (возглавлявшего и до- и пореформенные конгрегации) и папскую курию. Осенью 1510 года (Меланхтон называет 1511 год, но в его расчеты, очевидно, вкралась ошибка) они пешком тронулись в путь. Сегодня такое путешествие многим показалось бы сопряженным с риском, на самом же деле никаких особенных опасностей оно не таило. Отправляясь поутру в дорогу, путники знали, что к вечеру непременно найдут ночлег в одном из бесчисленных монастырей, разбросанных по всей стране, — не своего ордена, так чужого, — а то и в доме епископа.

Тем не менее путешествие оказалось долгим и утомительным. Монахи избрали для себя самый оживленный маршрут, которым до них прошло столько армий, проехало столько купцов, прошагало столько паломников... Он вел через Тирольскую область, Бреннер, Милан и Флоренцию. Многое из виденного вокруг изумляло их, многое вызывало оторопь и неприязнь. Им попадались монастыри, выстроенные из мрамора, украшенные портиками и колоннами, — не монастыри, а самые настоящие дворцы. В одном из них, куда они приплелись вечером пятницы, им подали на ужин мясо. В другом пришлось задержаться на несколько дней, потому что брата Мартина свалила жестокая лихорадка, и он даже думал, что умирает.

Наконец они добрались до Священного города. Счастье переполняло паломников. Весь первый день они ходили по церквам, в каждой вознося Господу благодарственную молитву. Но уже на следующий день энтузиазм их начал угасать. Им сразу бросилось в глаза, что священники ведут себя совсем не так, как положено, мессу «ужимают» до нескольких минут. Зато по всему городу высились величественные дворцы, в которых на самую широкую ногу жили кардиналы и прочие церковные иерархи. Наслушались они и разговоров. Оказалось, многие церковные деятели даже не имели духовного сана! В Риме жаловались на суверенных правителей, узаконивших светскую инвеституру, но сам папа раздавал епископские должности мирянам. Что же говорить о том, что прелатами он назначал своих 20-летних племянников! Некоторые высокопоставленные клирики содержали любовниц, имели детей, а мессы не служили вообще. У себя в Германии они и ведать не ведали, что предыдущий папа Александр VI (папу Пия III, занимавшего этот высокий пост не более месяца, в расчет не принимали) открыто практиковал симонию, сожительствовал с женщиной, родившей ему четверых детей, и аннулировал брак своей дочери, чтобы вторично выдать ее замуж за сына неаполитанского короля. Нынешний же папа Юлий II, хоть и обладал безукоризненной личной репутацией, прежде всего был воителем и любителем изящного и окружил себя художниками и музыкантами.

Брата Мартина при виде всех этих безобразий охватила глубочайшая скорбь. Он, всегда идеализировавший образ папы и папства, испытал самый настоящий шок. Во всяком случае, именно это утверждал он впоследствии. Впрочем, ряд историков склоняется к мнению, что эти эмоциональные оценки и впечатления были сформулированы задним числом. «Давайте, — призывает Люсьен Февр, — раз и навсегда прекратим обсуждать Рим периода власти Борджа и оставим в покое те анекдоты, сами по себе достаточно банальные, которые во славу великого человека собирали его добровольные хроникеры. Предельно ясно выразился в этой связи Шеель, утверждавший, что в Риме наш августинец не увидел и не услышал ничего из ряда вон выходящего. Он добросовестно исполнил свою миссию паломника, притом паломника, начисто лишенного критического подхода к действительности, который никогда не входил в число его достоинств». Последним своим замечанием Февр намекает на те фантастические бредни, которыми наверняка забивали голову молодому монаху словоохотливые дьячки и паломники, с которыми общался Лютер.

Между тем его действительно постигло глубокое разочарование, хотя и совсем другого рода. Сразу по прибытии выяснилось, что выполнить поручение не удастся. Славные саксонские августинцы понятия не имели, что простой монах не мог обращаться в римскую курию без рекомендательного письма, выданного высшим представителем местной церковной власти. В данном случае речь шла о письме, подписанном Штаупицем или старшим приором. Очевидно, что первый вряд ли снабдил бы своих противников необходимым документом, а второй вообще отказался потворствовать этому предприятию, потому что не верил в его успех. Вместе с провалом миссии рухнула и еще одна задумка Лютера, в которой он не признавался никому и которая, не исключено, и стала одной из причин, подвигших его к путешествию в Рим. Он собирался испросить у курии позволения продолжить образование в одном из университетских городов, где не было монастыря его ордена, вследствие чего ему не пришлось бы носить во время учебы монашескую рясу.

Что за планы вынашивал отчаявшийся священник? Может быть, он мечтал порвать со своим орденом, поселившись где-нибудь подальше, где его никто не знал. Может быть, просто хотел избавиться от опеки и общества поднадоевших ему саксонских августинцев. Впрочем, в последнем случае ему ничего не стоило попросить приюта в одном из зарубежных монастырей ордена, чего он не сделал. Ольдекоп, от которого мы узнаем обо всей этой истории, ни слова не сообщает о побудительных мотивах друга, — вполне возможно, они и для него оставались загадкой. Так или иначе, но попытка тайком от начальства добиться в Риме привилегии весьма красноречива. Она доказывает, что в ту пору монастырское житье настолько опротивело Лютеру, что он готовил самый настоящий побег, правда, для очистки совести предпочитая не выходить за рамки установленных правил. Итак, его путешествие оказалось не только печальным, но и совершенно бесполезным. Слабое утешение он нашел в уроках древнееврейского языка, которые согласился давать ему один немецкий еврей.

Четыре недели в Вечном городе пролетели, и Лютер собрался в обратный путь. Дорога к дому заняла еще больше времени, и вот почему. Папа и император беспрестанно воевали друг с другом, и папская армия, усиленная венецианским войском, постоянно вступала в вооруженные стычки с отрядами германского императора. Осторожный Лютер решил избрать наиболее безопасный маршрут, а потому двинулся долиной Рейна, пересек Швейцарию и очутился в Австрии. В Зальцбурге он встретился со Штаупицем. Неизвестно, произошла ли эта встреча случайно или они договорились заранее, но обрадовались оба. Очевидно, религиозный дух братской любви не покинул ни того, ни другого. Мартин сейчас же излил старшему товарищу всю горечь своих разочарований; тот утешал его как мог. Возможно, Штаупиц тоже воспользовался доверительностью обстановки, в которой оба оказались, чтобы с глазу на глаз изложить бывшему ученику свою позицию в вопросе монастырей. Впрочем, за время отсутствия Мартина и его компаньона в деле произошли серьезные изменения. Викарий епископа собрал в Иене совещание, на которое пригласил и представителей семи оппозиционно настроенных монастырей. Здесь, проявив известную гибкость, он открыто и, вполне возможно, искренне заявил, что отказывается от своего первоначального плана. Так что поход Мартина, как ни крути, выходил бесполезным.

Сам молодой богослов совершенно охладел к этому делу. Возможно, он потерял к нему интерес после того, как его миссия провалилась; возможно, затея с самого начала казалась ему унизительной; возможно также, он вообще согласился взять на себя роль ходатая, только имея в виду тайные личные планы, которые тоже бесславно рухнули. Наконец Штаупиц сообщил Лютеру, что его с нетерпением ждут в Виттенберге. Мартин нисколько не расстроился оттого, что в Эрфурт ему возвращаться не нужно. Тамошняя братия всегда вызывала у него неприязнь своими строгостями в соблюдении устава, тогда как Штаупиц по-прежнему настаивал, что Мартин должен занять после него кафедру. Таким образом, и для того и для другого дела оборачивались совсем неплохо. Разумеется, Мартин для проформы сделал вид, что не согласен с решением. «Я болен, я глуп, — заявил он. — Вам бы следовало поискать кого-нибудь другого». Но викарий только поощрительно улыбался, давая понять, что Церкви нужны именно такие люди, как Лютер, ибо за ними будущее. Нет никаких сомнений, что в ту минуту Штаупиц вполне искренне верил, что, помогая брату Мартину избавиться от меланхолии, он открывал перед ним возможность послужить своими талантами во благо Церкви.

Между тем распря, расколовшая августинцев, приняла неожиданный оборот. Наверное, Штаупиц почуял, откуда ветер дует, потому-то он и постарался как можно быстрее урегулировать свои отношения с монастырями, справедливо рассчитав, что люди, сегодня выступающие против него, завтра могут стать его союзниками. Одного из таких потенциальных союзников он видел и в Мартине Лютере. В самом деле, спор, вначале разгоревшийся вокруг проблемы взаимоотношений с саксонскими августинцами, не придерживающимися строгого устава, в конце концов перекинулся на внутренние проблемы ордена. Конгрегация вступила в полосу кризиса, тем более острого, что далеко не все члены братства изначально выражали согласие с проводимыми реформами. Штаупиц не только добился существенного смягчения правил, установленных Пролесом (что само по себе весьма мало напоминало реформу), но и попытался в дальнейшем пересмотреть самые основы монастырского устава, так что становилось непонятно, чем же последователи строгого устава должны отличаться от остальных братств августинского ордена.

В монастырях началось брожение умов. Многие монахи открыто возражали против некоторых дополнительных требований, введенных в строгий устав. Возможно, Лютер, известный своим неодобрительным отношением к «делам», сыграл в развитии этого процесса определенную роль. Конечно, пока он был рядовым послушником или излишне нервозным студентом, мало кто обращал внимание на его стенания и жалобы, впрочем, никогда не выходившие за достаточно скромные рамки. Другое дело теперь, когда он начинал пользоваться репутацией интеллектуала. К тому же изменилось и его поведение: он все чаще стал подавать голос.

Постепенно сформировались два лагеря, представители которых первое время вели себя по отношению друг к другу вполне терпимо, но уже очень скоро начали демонстрировать взаимное неприятие. В одном лагере объединились те, кто считал необходимым сохранить без малейших изменений все правила, введенные Пролесом, потому что поблажки, которые проталкивал Штаупиц, подрывали религиозное усердие монахов. К другому лагерю примкнули те, кто полагал, что буква убивает дух, что в Германии совсем другой климат, нежели в Италии, поэтому слепое подражание итальянцам приведет не только к массовым болезням среди монахов, но и к нарушению добродетели умеренности. Разумеется, Штаупиц, как автор «Установлений», целиком и полностью поддерживал именно последнюю группировку. Лютер, постепенно склонявшийся к мнению, что чрезмерная аскеза нисколько не приближает к спасению, но, напротив, способна поколебать веру, стал его союзником.

Капитул конгрегации, собравшийся в Кельне в мае 1512 года, показал, что большинство придерживалось взглядов Штаупица. Его снова избрали на пост викария епископа. Сохранил за собой место настоятеля Виттенбергского монастыря и Венцеслав Линк, один из горячих сторонников Штаупица. Лютера, которому едва исполнилось 29 лет, но который успел зарекомендовать себя в качестве яростного защитника идей викария, назначили помощником настоятеля все в том же Виттенберге. Таким образом, монастырь, который возглавили сразу два наиболее убежденных поборника новых веяний, превращался в оплот борьбы против радетелей строгого устава.

При таких обстоятельствах успешная сдача Лютером экзаменов не вызывала ни малейших сомнений. Вернувшись в университет после трехлетнего отсутствия, он не посетил ни одной лекции, но 4 октября 1512 года получил степень лиценциата богословия. Пятнадцать дней спустя, 19 октября того же года, ему присвоили и докторскую степень. Экзаменационную комиссию возглавил Карлштадт, а одним из поручителей выступил настоятель Линк.