Позиционная война
Позиционная война
Семья не разделилась надвое, а удвоилась. Зина за непрошенное, неожиданое счастье должна была заплатить, Жене за отказ в просимом стали выплачивать компенсацию. Зина готовилась к счастью и не мелочилась, Женя проверяла, на сколько ей дадут продвигаться.
«В то время в другом, лучшем флигеле Дома Герцена жили жена и маленький сын Пастернака. Это был период известной семейной драмы Бориса Леонидовича, когда он расходится с Евгенией Владимировной, чтобы жениться на Зинаиде Николаевне Нейгауз. Я не раз видела, как из писательской столовой с суетливой озабоченностью выходил Пастернак, обе руки у него были заняты полными судками – он нес обед своей оставленной семье. При встречах с друзьями он ставил кастрюльки куда-нибудь на приступок и долго, почти со слезами рассказывал о своих семейных делах. Иногда его собеседниками оказывались не друзья, а просто знакомые. Потом его стенания и откровенности передавались из уст в уста».
ГЕРШТЕЙН Э.Г. Мемуары. Стр. 29.
«За четыре дня, на которые папа ездил в Ленинград, чтобы окупить летние долги (включая, естественно, Женин Кисловодск) серией авторских вечеров, Зинаида Николаевна позвала стекольщика вставить стекла, выбитые зимой (Женя с ребенком так и жила) взрывной волной при разрушении Храма Христа, сама перетянула продавленные диваны и натерла пол».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 377.
Е.Б. (будем так называть здесь биографа) честен и добросовестен: заслуги Зинаиды Николаевны не проигнорированы. Единственное: их описание – это пересказ письма Пастернака к родителям: «На Волхонке, куда мы переехали, не было ни одного целого стекла в оконных рамах, плинтусы не только прогрызены, но и сорваны крысами, в одной из комнат (крыша худая) текло с потолка и во время дождей пришлось подставлять ванну; <> нельзя было добиться ничего от домоуправленья за совершенным отсутствием стекол и прочих нужных матерьялов. <> Я это говорю для того, чтобы вам понятна была моя озадаченность, когда я, вернувшись через четыре дня домой, застал квартиру неузнаваемой и особенно комнату, отведенную Зиной для моей работы. Все это сделала она сама с той только поправкой, что стекла вставлял стекольщик. Все же остальное было сделано ее руками, – раздвигающиеся портьеры на шнурах, ремонт матрацев, совершенно расползшихся (из одного она сделала диван). Сама натерла полы в комнатах, сама вымыла и замазала на зиму окна».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 549—550.
«Наша семья теперь состояла из Елены Петровны, которая готовила еду (питались в литфондовской столовой, стало быть, Елене Петровне, кухарке, приходилось резать бутерброды и ставить чай – то, что делал раньше Пастернак) и убирала – благодаря ей мамочка могла заниматься живописью, ежедневно приходившей Елизаветы Михайловны (няни), мамы и меня».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 377.
Жененок всегда оправдывается. А было бы пусть снобистски и вызывающе – но в полной силе своей правоты справедливо, если откровенно сказать: «Мамочка была не из таких, чтобы стоять у примуса».
Зинаида Николаевна имела возражение: «В Ирпене <> мне все меньше нравилась Евгения Владимировна. Она всегда была бездеятельна, ленива, и мне казалось, что она не обладает никакими данными для такой избалованности».
Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.
З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 264.
Но Зинаида Николаевна в свое время как-то очень быстро «осоветилась»: а почему обязательно женщине иметь какие-то «данные», чтобы сделать свой выбор из альтернативы – стоять у примуса или не стоять? «Ленива» – вот это, конечно, уже безвкусно. От этого и защищает ее Же-ненок.
«Женин заграничный заработок» – о таком таинственном предмете пишет Пастернак родителям, и Е. Б. поясняет: «"Жениным заграничным заработком"Пастернак называет деньги, оставшиеся в Берлине после возвращения Евгении Владимировны в 1931 году. Они были накоплены из посылавшихся Борисом Пастернаком по просьбе родителей регулярных переводов по России».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 579. Нормальное исполнение уложения семейного кодекса – деньги, заработанные в семье, считаются общей собственностью обоих супругов. Правда, не заработком одного, не работавшего.
«Заработанное» в семье остается собственностью Жени, Пастернак распоряжается только тем, что зарабатывает при Зине. Иногда распоряжается тоже только в пользу Жени. «Не было ли каких-нибудь новых поступлений мне сверх Жениной, неприкосновенной суммы? Если были, то переведите ей на Торгсин, у Женички опять нарывы, но это не страшно, это только в виде роскоши пожеланье».
Там же. Стр. 569.
Е.Б. все видится по-другому: «…просьбой о деньгах на Торгсин: мальчик (это он о себе) худ и истощен, у него авитаминоз и фурункулы, нужны продукты и фрукты, которые можно было купить только на валюту в специальном магазине».
Там же. Стр. 568 (текст составителя Е.Б. Пастернака).
Сейчас, без Торгсинов видя изобилие «фруктов и продуктов», все знают, что от авитаминоза в январе самое первое средство – квашеная капуста, из доступных в Москве еще продуктов – мороженая клюква, сухофрукты из подмосковных плодов – отнюдь не переложенные папиросной бумагой импортные ватные яблоки. А впрочем, если мальчик «худ и истощен» до нарывов, то мать начинает кормить не няньку и «опытную домработницу», а берется за домашнее хозяйство сама и на освободившиеся деньги питает ребенка. Если, разумеется, при отлаженном гарантированном довольствии в писательской столовой все-таки действительно дошло до истощения и фурункулов. Если нет, то, конечно, посылки из Торгсина от виноватого супруга очень уместны – но по другим причинам.
«Женя, уступи, пожалуйста, если возможно, иждивенческую промтоварную свою книжку Зине. Если можно, сделай это в границах просимого: то есть только эту книжку, без отказа от всяких других, от встреч со мной и пр. <> Прошу тебя об этом без тревоги за тебя, потому что если бы узнал, что отдача этой книжки оставляет тебя без выхода, постарался бы найти какой-нибудь другой. И не делай из этого истории».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 366.
«Старая квартира пришла в окончательный упадок, и я рад, что Женю удалось переместить в лучшие условия (созданные малопоэтичным ломовым трудом Зинаиды Николаевны, которой же и предстояло из упадка возрождать и старую квартиру. Пастернак рад, что это УДАЛОСЬ, – что Женя не капризничала и не гордилась, а трезво оценила, где лучшие условия, и показала пальцем: „Хочу“. Родители Пастернака, для Жени потрудиться не захотевшие (справедливо), от сына, на расстоянии, требовали безукоризненной озабоченности ее комфортом, и он с удовольствием отчитывается. <> Желанье переехать на Тверской бульвар исходило от нее, и выбора у меня не было, пришлось совершить полный обмен, то есть поставить ее в отношенье питанья в наши (то есть мои с Зиной и ее мальчиками) прежние условья, потому что, если бы я отказался от столовой и от прод. книжки, то есть оставил последнюю у нее, нам не из чего было бы наладить питанье».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 548—549. И они вместе с Зиниными мальчиками умерли бы от голода. Оправдание со скрипом приняли.
«Полученье новой квартиры <> затрудняется тем, что я должен был бы сдать мою часть Волхонской квартиры в обмен на новую. Но это значило бы Женю с Жененком на будущее время ограничить одной комнатой. Мне при всяких условьях было бы непобедимо трудно отнимать у них теперь что бы то ни было свое, однажды бывшее их и общим. <…> Поэтому я прописан у ней, персональный паек, пищевой и вещевой, отдал ей, живу непрописанный, как при нашей системе регистрации немыслимо… <…> И все это в такое время, когда мою деятельность объявили бессознательной вылазкой классового врага… »
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 534.
Материальное обеспечение Жени не было для Пастернака чем-то обозначающим его эксклюзивное отношение к бывшей жене. Такая пожизненная забота – случай довольно редкий хоть в писательской, хоть в какой другой среде. Но он не был выражением специфических чувств Пастернака к Евгении Владимировне, хоть она ценила факт регулярной присылки денег ничуть не меньше, чем сами деньги. Алименты на западный манер – находившейся на иждивении бывшей жене. В Советской России, впрочем, формальный закон тоже вроде был, да только жен, находившихся на доказанном иждивении, мало, да и алименты поди стребуй. У известных людей, у писателя Тарковского вон, дети с голоду пухнут, при самых элегантных по Москве новых женах, а уж с бывшими-то кто будет разбираться…
Кормление Пастернак имел от толмачного дела. Подрядчиком был рьяным, незлобливым, искательным и безотказным.
Вот он пишет деловое письмо ( «Дорогой Саша!») председателю Союза писателей, соседу Александру Фадееву, просит заказа на перевод – напористо требует, апеллируя к заслугам перед Россией, русской литературой, называя имена: «улица Горького и площади Маяковского, <> дурачок (это ерничая) Достоевский. И в какой-то доле, где-то между Блоком и Есениным, и тобою – (Александром Фадеевым, отнюдь не дурачком) и еще кем-нибудь, этому способствовал, как это мне самому ни кажется непредставимым, потрясающим и незаслуженно-невероятным, – и я».
ПАСТЕРНАК БЛ. Полн. собр. соч. Т. 9. Стр. 566.
Согласен или нет Фадеев, чтобы Пастернак втирался в компанию с ним, председателем правления, – но заказы распределяет он. Еще Александр Зиновьев в своих, из научной среды, романах писал, что диссертацию сработать – это самое плевое дело. Но кто тебе даст ее защитить? И Фауста у нас кто хочешь переведет – ты, главное, получи заказ.
Пастернаку нужны деньги.
«Жизнь довольно запутанная. Ты не представляешь себе, в какое количество рук приходится мне раздавать заработок и сколько зарабатывать». Возможно, такой аргумент сильно раздражил Фадеева. Какое ему дело до того, что Пастернак приучил многих тянуть руки? Да, он помогал родным Цветаевой, Нине Табидзе и прочим, обиженным властью, от которой сейчас он просит заработка, обещаясь выслужиться, – логика с большим ущербом. Фадеев для себя выстроил другую цепочку и не собирался чувствовать себя пристыженным пастернаковским сомнительным благородством. Да и в 1949 году вся Москва знала о совсем других руках, которые запутали жизненные обстоятельства Пастернака.
В сорок девятом году вся Москва гудела, обсуждая, с каким смаком села на пастернаковские хлеба голодная и алчная, бесшабашная попрыгунья Ольга Ивинская, – какие тут Ариадны Эфрон!
«Я <> заботу обо всех людях на свете, долг каждого, кто не животное, должен символизировать в лице Жени, Нины и Марины…» – пишет Пастернак.
Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.
З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 180.
Фадеев за собой таких долгов не знал. От него родила Маргарита Алигер – он и думать забыл про эту дочь. Он не писал Пастернаку писем. Он приходил к нему пьяный на дачу вести разговоры, «оскорблявшие Пастернака своей откровенностью», – можно представить, сколь безудержны и из какой области были эти откровения. Но очевидно, Фадеев считал их равными просьбам Пастернака о деньгах для Ивинской с семьей, гусары ведь не бесплатно, – разве Фадееву не понять!
И Женя Пастернак получала конверты и переводы – просто деньги, вовсе не признания в вечной любви.
Елизавета Борисовна Черняк, жена литературного критика и историка: «В январе 1955 года Яша заболел. <> (Пастернак ни навестить друга, ни хоронить не пришел.) Однажды утром появился шофер Б.Л. и передал мне письмо и довольно значительную сумму денег. Меня от денег покоробило, захотелось тут же их вернуть. Но меня отговорила Лидия Корнеевна Чуковская (она очень дружила с Б.Л.), сказав, что Б.Л. широко и легко всем помогает, что это от души и что он обидится, если я откажусь».
Воспоминания о Борисе Пастернаке. Сост. Е.В. Пастернак, М.И. Фейнберг. Стр. 140—141.
«Брошенная жена, Женя, однажды захотела стоять на трибуне во время демонстрации (одно время была такая мода) и потребовала у Бориса, чтобы он достал ей пропуск».
МАНДЕЛЬШТАМ Н.Я. Вторая книга. Стр. 340.
Надежда Мандельштам знает все о мужчинах и женщинах. Она знает, что брошенная Женя – требует.