ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

С того дня как молодожёны Франческо и Елизавета вынуждены были жить в семье Вивальди, отчий дом снова стал тесен. Даже после кончины Камиллы, чью комнату отдали молодой супружеской паре, ожидающей ребёнка, остальные домочадцы размещались с большим трудом. Семейство Вивальди ждала ещё одна новость, внёсшая сумятицу в умы прежде всего Джован Баттисты и Антонио. Однажды за ужином Франческо признался, что за время своего вынужденного пребывания на чужбине он перепробовал множество разных занятий, в результате чего окончательно утратил интерес к профессии брадобрея. Так что теперь после женитьбы ему надоело прозябать в цирюльне и хотелось бы заняться более прибыльным и интересным делом — изданием книг, особенно музыкальной литературы. По его мнению, такого издателя, как Роже из Амстердама, в Венеции пока нет. И он был прав. Однако этот шаг сопряжён с большим риском, хотя можно рассчитывать на помощь двух славных музыкантов в семье. Но как приступить к делу на пустом месте? Нужен начальный капитал. Чтобы успокоить домашних, Франческо заверил их, что пока не оставит цирюльню. Поскольку дома с деньгами всегда туго, он решил побороться на объявленном конкурсе за подряд на мощение площади и набережной. Недавно им получена лицензия на доставку камня, щебня, гранита, то есть необходимого материала для работ по ремонту и обновлению покрытия Сан-Марко и набережной Скьявони, которое заметно повреждено последним сильным наводнением.

И всё-таки наиболее болезненным продолжал оставаться вопрос о новом жилье. Найти его поблизости от Пьета было не так просто, а это бы облегчило жизнь Антонио, который снова приглашён попечительским советом Пьета для возобновления контракта. На этот раз выручил Джован Баттиста. У себя в оркестре он проведал, что прокуратор Фоскари, владеющий большой недвижимостью, располагает свободным особняком в приходе Сан-Сальвадор близ Риальто. Уже в начале мая был подписан контракт на аренду за 136 дукатов в год. Вход в новый дом был с переулка, но почти все окна выходили на Большой канал. 4 мая 1730 года семья Вивальди во главе с отцом, старшим сыном и двумя дочерьми переехала в новое жилище, а в старом доме остался Франческо с семьей. Маргарита с Дзанеттой так и не вышли замуж. Одной вековухе исполнилось пятьдесят, другой — сорок три, и им ничего в жизни не оставалось, как ворчливо прислуживать старому отцу и дону Антонио. «Чтоб без дела не остаться, надобно с прелатом знаться», — любила повторять Маргарита, терпеливо приводя в порядок комнату брата.

Однажды утреннюю репетицию в Пьета нарушил запыхавшийся Джован Баттиста. Ему не терпелось дождаться сына к обеду, так как Антонио часто обедал с ученицами в приютской трапезной. Но новость, которую Джован узнал от знакомого музыканта, вернувшегося из Парижа, настолько его взволновала, что, не выдержав, он помчался в Пьета, хотя знал, что Антонио может рассердиться.

— Что же стряслось такого важного? — холодно спросил Антонио отца, прервав репетицию.

Тот рассказал, что в газете «Le Mercure de France» появилось сообщение о том, что король Франции на одном из вечерних концертов во дворце попросил исполнить ему «Весну», сочинённую неким венецианцем по имени Вивальди. Он однажды уже слушал её и пожелал, чтобы музыканты сыграли по памяти. Опытный маэстро Гильо сумел собраться и исполнить неожиданную просьбу монарха.

Но это ещё не всё, оказывается, знаменитый французский скрипач Жак Обер заявил о своём желании включить в сборник «Лучших концертных сюит и симфоний» музыку Корелли и Вивальди «за их фацию, чистоту и завидную простоту стиля в истинно французском духе». Последнюю фразу для Джован Баттисты перевёл из той же газеты знакомый коллега, знающий французский. Выслушав отца, Антонио никак не отреагировал на сообщение и довольно сухо с ним распрощался, продолжив прерванную репетицию.

На закате он отправился на гондоле к театру Сан-Мозе’ и, не найдя там Анну, пошёл к ней домой. На тройной стук молоточка дверь открыла сестра Паолина, а Анна за клавесином репетировала арию из оперы Адольфа Хассе, поставленную в театре Гримани Сан-Самуэле. Закончив пение, девушка встала и, обняв Антонио, принялась, как всегда, мило щебетать. Оказывается, пока он был в Вене, ей удалось спеть в одной из опер Галуппи, сорвав аплодисменты всего зала.

— А как прошла опера Хассе? — спросил Вивальди.

— Мне столько же хлопали, — ответила она, — как и его жене, сопрано Фаустине Бордони.

Немного подумав, Анна добавила:

— Ей повезло выйти замуж за Хассе. А я вот не могу женить на себе Вивальди! — и залилась своим серебристым смехом.

Он смутился от её слов и перевёл разговор на другую тему, поскольку сам не мог толком разобраться в своих чувствах. Что это — протекция наставника, болеющего сердцем за ученицу, или отеческая привязанность к бедной беззащитной девушке? А может быть… Нет, не стоит сейчас бередить душу и думать об этом. Пока ему хотелось бы пригласить её отправиться с ним в Павию, где в театре Омодео готовится постановка оперы «Фарначе», и она могла бы, как и четыре года назад в Венеции, вновь блеснуть в партии Тамиры.

— Поеду на неделю в Павию, — объявил он домашним. — Возьму с собой Жиро и её сестру Паолину.

В ответ воцарилось ледяное молчание, возникающее всякий раз, когда в доме произносилось имя француженки, к чему он начал уже привыкать. Но такое отношение домашних его неимоверно огорчало. Однако затевать с ними серьёзный разговор, чтобы раз и навсегда внести ясность, Антонио не решался.

Для театральной программки он выбрал иное, более богатое оформление, в котором представил себя как «маэстро капеллы светлейшего герцога Лорены». Листая либретто, Анна спросила, с каких это пор он стал капельмейстером герцога. Да он никогда им не был, но для него важно держать на прицеле этого французского герцога, обосновавшегося теперь во Флоренции.

— Никогда не знаешь, как поступить правильно, — пояснил он. — Вот и с Мантуей надо поддерживать тесные связи.

— Вернее, с принцем Филиппом! — уточнила Анна и рассмеялась.

Именно из Мантуи ему пришёл запрос на новую оперу для театра Арчидукале. На обратном пути из Вены Вивальди с интересом прочёл либретто «Семирамида» венецианца Сильвани. Правда, пару лет назад в театре Гримани была уже поставлена одноименная опера Порпоры на либретто Метастазио. Но это его нисколько не смутило. Чтобы насолить нелюбимому им неаполитанцу, Вивальди твёрдо решил взяться за оперу на тот же сюжет о легендарной ассирийской царице, который так понравился венецианцам. Считая, что Жиро выглядит на сцене вполне окрепшей певицей, способной исполнить главную партию, он намеревался поручить ей роль Семирамиды. Когда он сообщил Анне о своём намерении, зардевшись от радости, девушка порывисто его обняла. Её примеру последовала и сестра. По характеру Паолина была сдержаннее темпераментной Анны. Это была спокойная, приветливая девушка, полная доброты и почтения к дону Антонио. Когда он появлялся в их доме, Паолина, видя его усталый вид, спешила приготовить для него особый отвар из трав, который, как она считала, чудесным образом очищает кровь и бодрит. Этот рецепт ей передал один мантуанский травник. А однажды, когда тот случайно порвал карман сутаны, зацепившись за бронзовую голову одной из двух лошадей, украшающих по бокам гондолу, Паолина предложила ему присесть и в один миг заштопала образовавшуюся прореху, пока Анна за клавесином распевала арию Тамиры.

В этом доме, где при его появлении мать девушек синьора Бартоломея тут же скрывалась в своей комнате, Вивальди находил тепло и заботу, какой был постоянно окружён при жизни Камиллы. Как же мало общался он с матерью, будучи вечно занят, и как теперь ему её недостаёт! Его сёстры Маргарита и Дзанетта хотя и проявляют о нём заботу, но без особой теплоты. С ними он постоянно настороже, ловя их косые взгляды или очередную колкость по поводу Жиро. Здесь же, едва Анна запевает своим нежным голосом одну из его арий, в скромной гостиной устанавливается атмосфера душевного спокойствия, близости, а деликатная Паолина уходит к себе, оставляя их наедине.

Однажды он сообщил девушкам, что у него появился племянник, названный Карлом. Они тут же побежали в лавку и купили в подарок новорождённому красивый вышитый чепчик. Став отцом, Франческо находился в крайнем возбуждении. Имея подряд на поставку строительного камня, он закусив удила, как пришпоренная лошадь, упрямо шёл к заветной цели — получению лицензии на издание и печатание книг. Полученный ответ на запрос его не удовлетворил. В нём говорилось, что для издания небольших книг, содержащих сонеты и канцоны, достаточно обратиться к общественному цензору. В иных случаях следует подавать более подробную заявку в специальную канцелярию. Джован Баттиста посоветовал сыну повторить запрос, добавив:

— А пока отправляйся-ка в лавку, где тебя заждались новые заказы на парики!

* * *

Оказавшись снова в Мантуе, Вивальди предпочёл меблированным комнатам гостиницу. Придётся в городе задержаться, так как он выступал также и в роли импресарио. В той же гостинице разместились Анна и Паолина. Для репетиций времени было достаточно, и о финансовых затратах на постановку не надо было ломать голову, так как в Арчидукале с пониманием относились к его запросам и не скупились. Жиро находилась в хорошей форме, и на репетициях как с труппой, так и с оркестром всё прошло гладко. На премьере «Семирамиды» театр был переполнен и, как всегда, выглядел празднично благодаря присутствию блестящих дам и кавалеров. Имя Вивальди в Мантуе было хорошо известно, и новая его работа вызвала большой интерес. Опера понравилась публике, но наибольший успех выпал на долю Жиро в роли ассирийской царицы. Она вновь вышла победительницей в нелёгком для себя испытании. Как же был горд Вивальди своей протеже, в голос которой поверил, несмотря на сомнения, Джован Баттиста! Сколько терпения и старания ему пришлось проявить в работе с ней, пока она не стала поистине настоящей певицей! Он был безмерно счастлив, видя, что оправдалась его вера в природный артистизм Анны.

Вернувшись в Венецию, он сразу направился в Пьета, чтобы узнать, не было ли каких неожиданных новостей от попечительского совета. Там на его имя уже несколько дней лежало письмо от Филармонической академии Вероны. В нём содержалась настоятельная просьба срочно прибыть в город Скалигеров, бывших его правителей, где архитектор Франческо Бибьена давно построил театр, ждущий своей инаугурации. Письмо подписал поэт и учёный Шипионе Маффей, отпрыск знатного рода, автор знаменитой трагедии «Меропа» и исторического исследования «Иллюстрированная Верона».

Вивальди не стал мешкать и на следующий день оказался в Вероне. В академии тот же Маффей посвятил его в весьма запутанную историю, связанную с театром, который был возведён ещё в 1712 году и двадцать лет простоял закрытым. Вначале его открытие не состоялось из-за финансовых трудностей, так как четыре бравых подрядчика, сменявших друг друга, незаметно растратили отпущенные средства, а знатные члены Филармонической академии не спешили раскрыть собственные кошельки. Маффей написал либретто «Верность нимфы», а сочинение музыки было поручено болонскому композитору Орландини.

Неожиданно из Венеции пришло распоряжение цензурного комитета отложить открытие театра на неопределённое время по причине вскрывшихся чрезмерных расходов на его оформление.

— Но истинная причина совсем в другом, — уточнил Маффей.

Как ни странно, но высшие чины из канцелярии Дворца дожей были напуганы растущим могуществом соседней Австрии. А у страха глаза велики, и чиновники явно опасались, что с открытием театра начнётся паломничество на его спектакли скучающих в бездействии австрийских офицеров из гарнизонов, расквартированных в соседней Ломбардии, и те якобы смогут воочию убедиться, насколько в действительности ограничено военное присутствие Святейшей республики на материке.

— К счастью, — признался Маффей, — приказ из Венеции освободил меня от обязательств перед певцами, а среди них была известная Фаустина Бордони.

— А как же Орландини? — спросил с понятной обеспокоенностью Вивальди.

Оказывается, болонский маэстро едва взялся за работу, как из Венеции пришёл отказ, а руководство Филармонического театра в этой неразберихе не сразу вспомнило о великом Вивальди и теперь приносит ему свои искренние извинения за то, что в своё время не обратилось сразу к нему.

У рыжего священника под сутаной билось чуткое сердце, которому ничто человеческое не было чуждо. Поэтому слово «великий», сказанное о его персоне, помогло тут же забыть об Орландини и принять извинения театра и академии. Прежде чем взяться за музыку к «Верности нимфы», он решил почитать либретто и познакомиться с самим театром.

Просторный театральный зал поражал великолепием. Пять ярусов лож были богато украшены золотым орнаментом и лепниной. Сами ложи были довольно вместительны. Здесь же располагались небольшие раздевалки. Удобны были коридоры и лестницы, облицованные каменными плитами, что выгодно отличало их от скрипучих деревянных лестниц и полов в венецианских театрах, создающих неприятные помехи во время спектакля. Театр — колоколообразный и напоминает венский Хофмузиккапелле, построенный тем же Бибьеной. Превосходен занавес с изображёнными на нём тремя музами: трагедии, комедии и гармонии.

— Голоса звучат превосходно, — заметил Вивальди и попросил Маффея пригласить на сцену скрипача или флейтиста, чтобы оценить чистоту звучания в зале с его внушительной кубатурой. Переходя с одного места нижнего яруса на другое и поднимаясь всё выше, он смог убедиться, сколь совершенна акустика зала. Маффей обратил его внимание на особую конструкцию двойного потолка с широким отверстием посредине.

— Потолок служит мощным резонатором, — пояснил Маффей. — Он, как полость гигантской скрипки, усиливает звук.

Возвратясь из Вероны, Вивальди застал в доме на Сан-Сальвадор одного отца. Все остальные были на дружеской вечеринке, устроенной Франческо по случаю получения им долгожданного официального разрешения на издательскую деятельность. Других новостей не было, в том числе и от находящегося в бегах Изеппо.

— Так чего же хотят веронцы? — спросил Джован Баттиста, приглашая сына к накрытому столу. — Концерт, ораторию или серенаду?

— Нет. Мне заказана опера, — последовал ответ.

На следующий день Вивальди сел за чтение либретто «Верность нимфы» — незамысловатой пасторальной истории с шестью действующими лицами и неизменным переплетением любовных коллизий. Работа над новой оперой его увлекла. Пожалуй, иначе и быть не могло, ибо в его руках находилось добротное либретто известного поэта, а премьера приурочена к долгожданному событию для веронцев — открытию нового театра. Над сценическим оформлением работал сам строитель театра архитектор Бибьена, а дивертисмент ставил хореограф Каттани, солист польского королевского театра. Вивальди хотелось, чтобы в новой опере хотя бы одна партия была поручена его протеже Анне. Но Маффей уже ангажировал на главные роли других певцов. И еще одно огорчало маэстро — репетиций было не столько, как того хотелось бы автору. День торжественного открытия театра был заранее установлен, и невозможно сдвинуть дату — Верона заждалась этого события.

Премьера оперы «Верность нимфы» состоялась 6 июня 1732 года. Театр был переполнен. В каждую ложу набилось по десять человек, а в партере все кресла были проданы, так что многим зрителям достались лишь стоячие места.

— Даже из Мантуи прибыли послушать Вивальди, — рассказывал довольный Маффей, один из главных устроителей торжественного события.

Духота в зале стояла невыносимая от зажжённых свечей большой люстры в центре и множества подсвечников в ложах. Руководство не поскупилось на освещение, поскольку долгожданное открытие нового театра наконец свершилось. Исполненное уже в первом акте трио вызвало общее одобрение зала. Во втором акте пришлось повторить полную новизны мелодичную арию «Нет, не могу любовь оставить!», а в конце спектакля дружные аплодисменты сопровождались топаньем ног, как в Венеции.

Если местных хроникёров прежде всего потрясли великолепие и акустика зала, то рецензент мантуанской газеты отметил, что опера вызвала восторженный приём зрителей своей поразительной музыкой, блестящим исполнением солистов и превосходными декорациями. После большого приёма по случаю открытия театра уставший от всего пережитого Вивальди вернулся в гостиницу «Две башни». Как же тоскливо одному без Аннины! Ему так бы хотелось поделиться с ней переполнявшими его чувствами после удачно прошедшей премьеры и великолепного приёма, на котором было высказано столько хвалебных слов в его адрес. Но милая плутовка, обидевшись, не пожелала поехать с ним в Верону, как он ни упрашивал её и ни доказывал, что солисты загодя были наняты Маффеем и он тут был бессилен что-либо сделать. Всё было тщетно. «Ничего, — думал он, готовясь ко сну, — дело вполне поправимое. Когда появится новый заказ, всё образуется и Аннина перестанет на меня дуться».

Он не ошибся. Через несколько дней после триумфа в Вероне последовало предложение театра Арчидукале, изъявившего желание видеть у себя Вивальди как автора новой оперы и как импресарио. По-видимому, причиной явились восторженные отзывы в газетах или то, что на веронской премьере побывал кто-то из влиятельных лиц Мантуи. Поэтому он недолго думая решил показать в Мантуе «Фарначе» с Жиро в роли Тамиры, с блеском исполненной ею в Венеции и Павии. Казалось, опера написана специально для неё, настолько она органично вжилась в образ молодой царицы. Когда о своём решении он сообщил Анне, та пылко обняла его, забыв о прежней ссоре.

Премьера «Фарначе» в Мантуе прошла успешно. Самые громкие аплодисменты выпали на долю Жиро, особенно после арии «Остыла в жилах кровь» и в заключительном квартете, когда Тамира умоляет мать о пощаде.

— Она бесподобна в этой роли, — заявил Антонио отцу, когда тот заговорил о Жиро, по поводу которой по городу распускаются сплетни. Джован Баттиста больно переживал, что некоторые знакомые, хитро улыбаясь, намекали на интрижку дона Антонио с молодой певицей.

— Да её теперь никто иначе не называет, как подружка рыжего священника! — с горечью воскликнул он. — Чем всё это может обернуться?

Как убедить отца, что две сестры для него лишь добрые подруги, спасительная отдушина в его одиночестве, отягощаемом неизлечимой болезнью? Кроме того, он не раз объяснял, что не может отказаться от талантливой певицы Жиро, её необыкновенного голоса, от которого во многом зависит успех музыки самого Вивальди.

— Отец, это наветы злых и завистливых людей, — заключил Антонио.

Чтобы закончить неприятный разговор, он решил сменить тему, сказав, что не хочет больше отсылать свои сочинения издателю в Амстердам и будет сам продавать рукописи различным музыкантам и иностранцам, поклонникам его музыки. Тем самым он сможет зарабатывать гораздо больше, чем в ситуации, когда он связан обязательствами перед издателем Ле Женом.

Джован Баттиста был ошеломлен. И дело даже не в деньгах. Но ведь грешно забывать, что известностью в Европе Антонио целиком обязан изданию своих сочинений в Амстердаме. Издательский дом Этьена Роже и его зятя Шарля Ле Жена пользуется большим авторитетом. Его ежегодные каталоги способствуют широкому распространению издаваемых нот по почте в разные страны.

— Но как я могу проверить, — возразил Антонио, — сколько нот издатель Ле Жен выпустил и сколько продал?

О нет, отныне он сам будет время от времени договариваться с покупателями и назначать свою цену. Сколько ему удалось заработать от продажи рукописей графу Мурзину и принцу Людвигу Фридриху? А недавно работающий на итальянском рынке английский коллекционер Йенненс через своего агента сообщил, что хотел бы приобрести рукописи некоторых его концертов.

— Уверен, что смогу ему всучить то, что сочту нужным! — заявил Антонио.

Но он ошибался. Для английского коллекционера установленные Вивальди тарифы были неоправданно высоки. Так, в одном из венецианских салонов кто-то заметил по этому поводу: «Самонадеянность рыжего священника вполне под стать его характеру». К счастью, не все придерживались такого мнения. Например, английский консул в Венеции мистер Смит, большой друг Каналетто и собиратель его картин, приобрёл за хорошую плату рукописи нескольких скрипичных концертов Вивальди.