ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Казалось, над семьей Вивальди довлеет некий злой рок.

Вначале Джован Паоло, затем Франческо, а ныне Изеппо. На рассвете 9 ноября удары медного молоточка разбудили обитателей особняка у моста Парадизо. От сильного стука в дверь всполошились все Вивальди.

На пороге показался глава криминального сыска со сбирами, объявивший, что цель раннего визита — арестовать Изеппо Вивальди тридцати шести лет, родившегося в Венеции, сына Джован Баттисты Вивальди и Камиллы Каликкьо. Но Изеппо не было — он не ночевал дома.

По просьбе отца и на этот раз Антонио отправился во Дворец дожей, чтобы выяснить, почему разыскивается младший брат и что он такого натворил. Там ему пояснили, что накануне ночью Изеппо ранил ножом продавца бакалейной лавки, некоего Джакомо Креспана.

«Вероятно, он был пьян, — думал Антонио, возвращаясь домой из дворца. — Слава богу, что мама не видит этого позора». Несмотря на стремление стать священником, Изеппо, к сожалению, пристрастился к спиртному и часто не знал меры. За это пагубное пристрастие настоятель церкви Сан-Франческо делла Винья строго наказывал его, запирая на несколько дней в келье. Стараниями Камиллы у всех домашних с годами создалось о младшем Изеппо представление как о смиренном монахе или будущем священнике, который жил скромно. Ему до времени удавалось скрывать свою пагубную страсть.

Не прошло и полугода после смерти матери, как новое несчастье обрушилось на семью Вивальди, нарушив её спокойствие и особенно планы Антонио. Ему предстояло срочно закончить сочинение op. XI и XII по шесть концертов в каждом для издателя из Амстердама. Кроме того, для флорентийского карнавала театр Делла Пергола с нетерпением ждал партитуру давно обещанной оперы «Атенаида» на либретто поэта Дзено, плодотворно работающего при дворе Карла VI. Как и ожидалось, в новой опере была партия, специально написанная для Анны Жиро.

Вивальди не смог выехать во Флоренцию вместе со своей ученицей, так как начинался процесс по делу Изеппо и он не мог оставить отца в столь печальные для семьи дни. Но театр заверил его, что в спектакле будут заняты все намеченные им певцы. Премьера состоялась 29 декабря. Как отметила местная газета, опера была тепло принята флорентийской публикой, а среди исполнителей она особо выделила синьорину Жиро.

Суд над сбежавшим Изеппо состоялся в мае 1729 года. Процесс привлёк внимание многих, так как судили брата известного в городе композитора, а с недавних пор почётного кавалера австрийского двора. Дон Антонио не захотел да и не мог на нём присутствовать, так как разыгравшаяся в эти дни не на шутку астма не позволила ему подвергать себя такому испытанию. На суд пошла сестра Маргарита, которая вернулась вне себя от расстройства и рассказала, что всё закончилось вынесением приговора брату заочно.

Вызванные на суд свидетели хорошо знали потерпевшего Креспана из бакалейной лавки на рынке Риальто, парня тихого и ничем не приметного. По их показаниям, часа в два ночи на улочке близ церкви Святого Иоанна Златоуста Креспан случайно столкнулся в темноте с проходившим мимо подвыпившим Изеппо Вивальди со шпагой. После взаимных чертыханий и угроз между ними завязалась драка. Случайные прохожие пытались их разнять. Разозлившийся Изеппо выхватил нож и пырнул Креспана. Увидев, что тот упал, обливаясь кровью, Изеппо тотчас убежал. На суде было зачитано свидетельство врача, к которому утром обратился за помощью раненый Креспан.

Все свидетели, а их было трое, в один голос подтвердили, что именно Изеппо Вивальди, брат всем известного в городе рыжего священника, первым затеял драку и пустил в ход нож.

В доме Вивальди надеялись, что решение суда не будет слишком строгим. Ведь стычка — без смертельного исхода, рана оказалась незначительной, потерпевшим был не какой-то знатный синьор, а всего лишь простой бедолага из бакалейной лавки. Но приговор суда был суров: изгнание на три года за пределы Святейшей республики. Если же сбежавший Изеппо в течение двух дней после оглашения вердикта добровольно сдастся властям и добьётся прощения от потерпевшего, уплатив штраф в размере трёх дукатов, то в этом случае приговор будет отменён.

Однако, как когда-то случилось с двоюродным братом Джован Паоло, Изеппо той же ночью, когда произошла поножовщина, отплыл на лодке за пределы Венецианской республики.

* * *

С некоторых пор и хорошие вести, к счастью, стали приходить в дом Вивальди. Из Амстердама Антонио получил известие об издании op. XI и XII, а в Пьета ему выдали 26 цехинов за данные им два концерта ежемесячно в течение года. Театр Дольфин в городе Тревизо поставил его первую оперу «Отгон в деревне», написанную им для Виченцы. Но самой радостной вестью оказалось приглашение посетить Вену.

— Да ведь это приглашение от императорского двора! Я бы тоже туда поехал, если в Сан-Марко дадут разрешение, — с радостью заявил Джован Баттиста, читая и перечитывая гербовую бумагу, скреплённую имперскими печатями, которую Антонио, вернувшись из Пьета, положил перед ним на стол.

Его желание было продиктовано не столько подвернувшейся вдруг возможностью повидать Вену, сколько беспокойством за сына, у которого обычно болезнь обострялась осенью, а приход осеннего ненастья был не за горами. А вот Антонио, наоборот, беспокоился за отца, которому недавно исполнилось семьдесят три года, и вряд ли дальняя дорога теперь ему по силам. Кроме того, дома за ним постоянный присмотр сестёр Маргариты и Дзанетты. Однако его опасения были совершенно напрасны, поскольку привязанность Джован Баттисты к сыну и гордость за него придавали ему столько сил и бодрости, что он не чувствовал бремени прожитых лет и мог бы вполне вынести дальнюю дорогу. Через несколько дней Джован Баттиста без труда получил в правительственной канцелярии освобождение на год от игры в оркестре Сан-Марко при условии, что, если через год он не приступит к своим обязанностям, его имя будет изъято из платёжной ведомости. Он специально попросил целый год на отлучку, поскольку путь предстоял не близкий, да и с Антонио, не дай бог, всякое может произойти в Вене, как это было когда-то в Мантуе.

Теперь уже Дзанетте пришлось готовить для отъезжающих дорожную корзину.

— Я вам положила горшочек с жареной рыбой под луковым соусом с уксусом и каперсами. Не беспокойтесь — с такой приправой рыба может храниться до десяти дней.

Кроме того, заботливая дочь вложила в корзину дорожную подушку и пару шерстяных пледов, которые сгодятся при переезде через заснеженные горные перевалы.

Едва забрезжил рассвет, сын и отец погрузились в гондолу Меми с двумя небольшими баулами, в одном из которых было больше нот, как всегда, нежели одежды. Нашлось место и для приготовленной Дзанеттой корзины. За день до отъезда Антонио удалось убедить свою подружку француженку отказаться от мысли ехать с ним вместе, тем более что отправлялся он в Вену не один, а с отцом. Кто знает, сколько там придётся задержаться? А за это время она может потерять выгодное предложение в театре.

Джован Баттиста разузнал, что обычно почтовый дилижанс до Удины бывает переполнен, поэтому и решено было пораньше выехать из Венеции. Им предстоит провести в пути дней шесть-семь, если не больше. Всё зависит от погоды, а она в горах неустойчивая. Заняв места друг против друга у окошка, они огляделись. Дилижанс был полон. Здесь ехали прокуратор из Сан-Марко, узнавший обоих Вивальди, пять мужчин, с виду коммерсанты, четыре женщины и два ребёнка, которые, к общей радости, вскоре уснули.

Антонио по привычке взял с собой молитвенник и несколько либретто. Кроме того, при нём были неизменный флакончик с териакой, табакерка и кисет с rape’ про запас. Джован Баттиста удобно устроился, подложив под голову подушку. В полудрёме под стук колёс он представил себе, какие бы на сей раз Камилла дала ему советы: «Будь осторожен. Там волки всюду рыщут, а в горах лёд». А может быть, подняла бы его на смех, сказав: «В семьдесят три сидят дома и не пускаются очертя голову в путь!»

В Удине пришлось пересесть в другой дилижанс, идущий прямо до Вены. Он был намного удобнее и не так загружен. Ночью в гостинице им предоставили отдельную комнату с одной скрипучей кроватью на двоих.

Октябрь выдался мягким и ласковым. В пути они не повстречали ни «волков», ни «льда», лишь немного поморосил дождь. Им никогда не приходилось видеть такие высокие горы, сквозь толщу которых пробивалась дорога. Они казались неприступными, враждебными человеку и без признаков жизни среди скалистых уступов и кустарника. Оставив позади горы и полосу дождя, дилижанс неожиданно вынырнул из полумрака, оказавшись на просторах австрийской равнины, освещённой солнцем. «Эта поездка несколько отличается от предыдущей в Рим, — подумал Антонио. — Правда, и здесь кучера безбожно упиваются пивом». Так, под вечер на узкой горной дороге у одного из них лошади вдруг вздыбились и чуть не опрокинули в пропасть дилижанс, перепугав насмерть всех пассажиров. При воспоминании об оплошности возницы Антонио посетила мысль написать концерт, назвав его «Почтовый курьер». Чтобы не заснуть, он брал в руки молитвенник или либретто, предложив как-то и отцу почитать одно из них, например «Альдивива, готская царица». Но сюжет не понравился Джован Баттисте, и он сказал:

— Зачем ты взял либретто с собой? Ведь сам же во всеуслышание заявил, что с театром покончено.

— Взял, чтобы убить время, — сухо ответил Антонио.

Вена встретила их великолепным закатом, позолотившим своими лучами кресты церковных куполов и медные крыши самых высоких зданий. Остановились в лучшей гостинице австрийской столицы «Золотой вол». Сам город предстал их взору процветающим и полным жизни. После разгрома турок, осадивших город в конце прошлого века, Вена всё больше стала обретать облик подлинно имперской столицы. Здесь бурно развивались культура и искусства. Катаясь в пролётке, отец и сын не переставали удивляться, что даже ночью город весь освещён, не чета Венеции, где даже центр пребывает в темноте и лишь горящие лампады перед изображением Девы Марии или святого Антонио дают какой-то проблеск света в кромешной тьме. Извозчики в любую минуту готовы везти, куда прикажут. Но и кошелёк, как заметил Джован Баттиста, должен быть платёжеспособным.

— Здесь за всё плати, — ворчал он, — даже за проезд через ворота.

По сравнению с Венецией и Римом иностранцев здесь было немного и почти никто не говорил по-итальянски. К счастью, через пару дней в гостинице «Золотой вол» они познакомились с графом Арконати и графом Колальто Винчигуэрра. Оба охотно предложили показать им город. Многие дворцы — недавней постройки, как, например, два бельведера, соединённых прекрасным парком. По мнению Антонио, они похожи на лучшие архитектурные ансамбли Италии XVI–XVII веков. Музыка также испытала сильное влияние итальянцев. Вкус к итальянской опере привила австрийцам в первой половине прошлого века Элеонора Мантуанская, супруга Фердинанда III, страстного меломана, а от него любовь к итальянской музыке передалась Леопольду I, отцу нынешнего императора.

Отец и сын Вивальди обратили внимание на то, что в отличие от Венеции, где театры принадлежат знатным патрициям Гримани, Трону или Марчелло, здесь предприниматели организуют общедоступные концерты с привлечением очень хороших профессиональных музыкантов. Вивальди посетили Опернхаус, построенный лет двадцать назад по воле императора. Театр в истинно итальянском стиле был великолепен.

— В нём могут разместиться наши Сан-Мозе’, Сант-Агостино, а также Сан-Самуэле одновременно, — восхищённо заметил Джован Баттиста.

Над оформлением готовящихся к постановке опер, как пояснил сопровождающий их Арконати, работают два итальянца, Бибьена и Бедуцци, увлекающиеся излишней роскошью. Но Карл VI не стесняет их в средствах. Такое же положение и в Хофмузиккапелле. Поговаривают, что каждый год только на этот театр он затрачивает свыше 200 тысяч флоринов.

— Можно ли вообразить, чтобы наш дож потратил такую сумму на оперу? — не переставал удивляться Джован Баттиста.

Антонио не удалось встретиться с либреттистом Дзено, который с 1718 года состоял на службе австрийского двора. Возможно, по завершении контракта он вернулся на родину, так как есть сведения, что вместо него уже приглашён из Рима знаменитый Метастазио.

Наконец настал момент встречи с Карлом VI. Граф Арконати заранее поинтересовался, может ли на аудиенции присутствовать отец дона Антонио — превосходный скрипач из оркестра Сан-Марко. Ответ был положительный. Во внутреннем дворе их встретил статный офицер имперской гвардии дворца Хофбург. Затем гостей провели через другой, более широкий двор в окружении дворцов эпохи ренессанса и барокко. Пройдя великолепный портал, они оказались в небольшом внутреннем дворике, где Антонио вдруг остановился, услышав издалека нежное пение а капелла.

— Это хор мальчиков из дворцовой часовни, — объяснил Арконати.

— Жаль, что в Венеции нет подобного хора, — сказал Антонио, обернувшись к отцу.

Поднявшись по лестнице, называемой Посольской, они проследовали через анфиладу дворцовых комнат, украшенных коврами, гобеленами, картинами, зеркалами, вазами, пока не оказались в небольшом салоне с позолоченными креслами и клавесином, инкрустированным перламутром.

Здесь их попросили подождать императора. Через пару минут открылась боковая дверь, и появился Карл VI, который подошёл к Антонио с протянутой рукой. Казалось, это была встреча старых друзей, чему невольно поразился не только Джован Баттиста, но и граф Арконати. Естественно, что разговор зашёл о музыке, в частности об оркестре Сан-Марко. Император поинтересовался, сохранился ли среди духовых инструментов корнет. Но более всего его интересовала опера, ибо ему хорошо было известно о страсти к ней итальянцев, а тем более в Венеции.

— Уже много лет, — заметил он, — в Вене сохраняется добрая традиция приглашать к себе лучших представителей итальянской оперной школы.

Карл VI напомнил гостям, что его отец Леопольд I совместно с тосканцем Чести трудился над созданием оперы «Золотое яблоко», пользовавшейся громким успехом в прошлом веке. Вспомнили поэтов Дзено и Метастазио, многих художников и певцов, которые как никто способствовали громкой славе итальянской оперы. Под конец встречи император выразил давнишнее желание побывать на воскресных концертах в консерватории Пьета, о которых он слышал самые восторженные отзывы. На прощание Карл VI пригласил Вивальди посетить Шёнбрунн.

Через несколько дней за Вивальди заехали граф Арконати и граф Колальто, и они отправились в старинный замок, где недавно завершились реставрационные работы по проекту двух немецких архитекторов. Их приняли просто без всякого этикета, и там же в Шёнбрунне они познакомились с известным музыкальным теоретиком Йозефом Фуксом, которого считали последователем Корелли. Как раз в эти дни в кругах венской интеллигенции и аристократических салонах велись оживлённые обсуждения вышедшего в свет последнего фундаментального сочинения Фукса по контрапункту, представляющего собой диалог-спор на латыни между автором и великим композитором Джованни Пьерлуиджи да Палестриной, главой римской полифонической школы XVI века. Было ещё немало приятных встреч. Антонио с радостью повидался со старым знакомым Карлом Людвигом герцогом Мекленбургским, которому в Венеции он давал уроки музыки и продал несколько своих концертов.

Вскоре Вивальди распрощались с новыми друзьями и знакомыми и покинули гостеприимную Вену, увозя с собой незабываемые впечатления и радужные надежды. На обратном пути можно всё хорошенько обдумать.

За время их отсутствия в театрах Венеции ставили всё новые и новые оперы. Сезон уже начался, а для карнавала наверняка намечены оперы buffa и оперы seria. По всей видимости, публика уже перевернула страницу своих симпатий, горя желанием увидеть и услышать что-то новое. Театры Сант’Анджело и Сан-Мозе’ забыли своего автора, чьи произведения пользовались неизменным успехом. Ни один венецианский театр не вспомнил об операх рыжего священника. Публика аплодировала мелодрамам Поллароло, Хассе, Порпоры и двадцатичетырёхлетнего Галуппи, которому Вивальди до отъезда в Вену обещал поставить его оперу «Зло не насытилось местью кровавой».