ТИЦИАН

ТИЦИАН

Стояли холода и шел «Тристан»…

М. Кузмин

Стояли холода. Шел Тициан

в паршивом зале окнами на Невский.

Я выступал, и вдруг она вошла

и села во втором ряду направо.

И вместе с ней сорок девятый год,

черника, можжевельник и остаток

той финской дачи, где скрывали нас,

детей поры блокадной и военной.

А сорок шесть прошло немалых лет.

Она вошла в каком-то темном платье,

почти совсем седая голова,

лиловым чуть подкрашенные губы.

И рядом муж, приличный человек,

костюм и галстук, желтые ботинки.

Я надрываясь кончил «Окроканы»

выкрикивать в благополучный зал

и сел в президиуме во втором ряду.

А через час нас вызвали к банкету.

Тогда-то я и подошел, и вышло

как раз удобно, ведь они пришли

меня проведать — гостя из столицы.

Как можжевельник цвел, черника спела,

залив чувствительно мелел к закату,

и обнажалось дно, и валуны

дофинской эры выставлялись глыбой.

Вот на такой-то глыбе мы сидели,

глядели на Кронштадт и говорили

о пионерских праздничных делах:

«Костер сегодня — праздник пионерский,

но нам туда идти запрещено.

Нас засмеют, поскольку мы уже

попали под такое подозренье,

как парочка, игравшая в любовь».

Я так всмотрелся в пепельный затылок,

что все забыл — костер и дачный поезд,

который завтра нас доставит в город.

И в тот же пепельный пучок глядел сейчас.

Совсем такой же. Две или три пряди

седые. Вот и все. Как хорошо. Как складно

получилось: вы пришли, и мы увиделись,

а то до смерти можно не поглядеть

друг другу в те глаза, что нынче

стеклами оптически прикрыты.

А рядом муж — приличный человек,

перед которым мы не погрешили,

а если погрешили — то чуть-чуть.

Была зима, и индевелый Невский

железом синим за душу хватал.

Ее я встретил возле «Квисисаны»,

два кофе, два пирожных — что еще?

Студент своей стипендией не беден.

Мы вышли из кафе и на скамейку

на боковой Перовской вдруг уселись.

Тогда она меня поцеловала.

Я снял ей шапочку и в пепельный затылок

уткнулся ртом, я не хотел дышать,

и мы сидели так минут пятнадцать.

— Ну как Москва? — Москва? Да что сказать,

я, в общем, переехал бы обратно,

когда бы не провинция такая,

как Петербург, куда податься тут?

— Ах, ферт московский, постыдился бы… —

А Тициан на масляном портрете

сиял пунцовою гвоздикой из петлицы.

Уборщица посудой загремела —

пора, пора, пора, пора, пора!