ТРАВА НА СТЕНАХ ХРАМА

ТРАВА НА СТЕНАХ ХРАМА

Счастлив и благодарен должен быть Оренбургский край, что он имел у себя такого бытописателя, как Петр Иванович Рычков.

В. Витевский

Страшно подумать, как заброшен мир, как парализована в нем деятельность лучших представителей человечества…

Л. Толстой

Едва Петр Иванович успел порадоваться признательности, с какою в Академии наук и правительстве встретили новое многотрудное творение его, как всполошились оренбургские чиновники, обливая ученого черной завистью и сплетнями. Разнузданную травлю подогревали местные вершители судеб — городской прокурор и сам губернатор, его превосходительство генерал-поручик Рейнсдорп. Под Рычкова стали всячески подкапываться, выискивать в его службе промашки, упущения. Но в главную вину ему по-прежнему возводилось не что иное, как научные занятия, на которые он тратится якобы в ущерб благополучию вверенной ему губернской конторе соляных дел. И хотя в течение семи лет Рычков почти в десять раз увеличил на Илецком руднике добычу соли, он результатами своей литературной и научной работы как бы уличал себя в том, что еще не весь, еще не сполна отдается административной службе, отвлекает себя ненужными, лишь потешающими честолюбие хартиями.

Эти несправедливые упреки побудили Рычкова через Миллера обратиться непосредственно к своему начальнику, управляющему Главной соляной комиссии, влиятельному при дворе тайному советнику Михаилу Яковлевичу Маслову, чтобы тот посовестил Рейнсдорпа и других хулителей, образумя их документами честной службы его, Рычкова, управителя конторы соляных дел. Предпринял ли Маслов какие-либо меры — не ведомо. Известно лишь, что Рейнсдорп своих интриг и козней не прекратил, выискивая способ избавиться от Рычкова.

Петр Иванович все острее и печальнее осознает гибельную несуразность своего положения: дни должен тратить на конторские дела, на административную текучку, а ночами творить главное дело души — составлять, выписывать образ великой Истории государства Российского. И если прежде, лет пятнадцать-двадцать тому назад, ему как-то удавалось служебные дела с занятиями наукой совмещать, то теперь сие стало не по силам, а если и делалось, то ценой окончательного разрушения здоровья. В те дни он писал Миллеру: «Весьма я уже начал оскудевать в моих силах по причине вверенных мне соляных дел…»

Рычкову шел 65-й год, и он подумывал об отставке — уйти бы от суетных конторских хлопот, которые всякому грамотному чиновнику по плечу, и отдать оставшееся время и силы творчеству, незавершенным рукописям… Доделать то, что может только он, и никто другой.

Но… однажды он уже дерзал на такой шаг, да вскоре вынужден был сызнова проситься на должность, поскольку не смог содержать безбедно большую свою семью. Помоложе был, сильнее, а не сдюжил. Теперь же где ему, полубольному старику, набраться отваги и дерзать… Как вырваться из круговой осады Рейнсдорпа и его соратников?.. Вот если бы послать челобитную императрице, робко помышлял Рычков, да попросить определить пенсион, подобно тому, каким был пожалован писатель-драматург господин Сумароков. Указом императрицы от 13 июня 1761 года директор первого российского театра Александр Сумароков уволен был со службы по его собственному желанию с оставлением за ним пенсиона в размере получаемого жалованья. В указе, в частности, подчеркивалось: «Господин Сумароков, пользуясь высочайшею Ея императорского Величества милости, будет стараться, имея свободу от должности (курсив мой. — И. У.), усугубить свое прилежание в сочинениях, которые сколь ему чести, столь всем любящим чтение, удовольствия приносить будут».

Жаль, что никому недосуг было патриотически озадачиться тем, какую бы пользу мог принести Отечеству ученый и писатель Рычков, создай ему сносные условия для несуетного творчества, приветь достойно, обласкай его бескорыстный талант и неиссякаемое трудолюбие. Сам же он по причине врожденной совестливости своей, скромности и появившейся с возрастом старческой осторожности не смел даже намекнуть о том, опасаясь быть понятым превратно: то добивался-де отставки, то вскоре же просил какой-нибудь должности, а теперь вот, глядите-ка, службой отягощен!.. Да как же Рычкову было не тяготиться службой, если еще шестнадцать лет назад медицинская Канцелярия засвидетельствовала, «что он за болезнями ни у каких дел быть не способен». Правительствующий сенат тогда же приказал: «…онаго Рычкова за показанными болезнями отставить от всех дел и, дав пашпорт, отпустить в дом его и ни к каким делам не определять, а за службу о награждении его статским советником подать Ея императорскому Величеству доклад»…

Копия этого сенатского указа лежала в домашних бумагах Рычкова и могла быть в любое время представлена им губернаторскому начальству как веский повод для решения вопроса об отставке. Но Рычков прекрасно знал: такой документ Рейнсдорп незамедлительно использует против него — отстранит от должности, уволив «по собственному желанию». Петр Иванович, возможно, и рискнул бы оставить службу, имей он высокого и мудрого покровителя, который бы взял под добрый пригляд его судьбу и не дал бы пропасть ему в далекой провинции. Но искать защиты в правительстве и Академии наук, кишащей его недругами — немцами, среди которых был и ученый Герард Фридрих Миллер, едва ли стоило.

Рейнсдорп по-прежнему поносил его в разговорах и служебных письмах, все менее соблюдая нормы приличия. Ни как ученый, создатель полезнейших для страны и прежде всего для обустройства Оренбургского края экономических, географических и исторических трудов, ни как толковый администратор, сумевший поднять до небывалого уровня производство соляного рудника, Рычков не устраивал Рейнсдорпа Не устраивал тем, что слишком горяч, самостоятелен был в каждом деле, обнажая тем самым халатность и ничегонеделание других, привыкших к косной обыденщине и вялому житейскому однообразию; не устраивал потому, что слишком пристрастно радел за государственные интересы, внося во всякую работу преобразовательский дух, созидательное начало, делом и через дело претворяя в жизнь новые свои замыслы и мироустроительские идеи.

Несколько лет тлел, разгораясь, конфликт между местным властелином и выдающимся просветителем, и никому недосуг было заглянуть в далекий пограничный край и с доброжелательным вниманием осмыслить происходящее.

Петр Иванович порадовался, когда почта доставила ему письмо из Берлина. Издатель многотомной Экономической энциклопедии запрашивал его портрет. Рисовал Рычкова художник Н. Брезе. Всемирно известная Берлинская экономическая энциклопедия вышла в свет в 1784 году, в тридцатом томе ее был помещен гравированный портрет Петра Ивановича Рычкова с подробным рассказом о его научном творчестве.

То был первый и последний портрет Рычкова. Опубликованным его он уже не увидел.

Не дожил.

В феврале 1777 года он писал Миллеру: «Я весьма слаб здоровьем. Сверх болезни в ноге моей, мучит меня и лихорадка; однако ж, не взирая на оную, выезжаю еще к моим должностям. Мое здоровье теперь не столько уж нужно для меня и для моих домашних, сколько… для Отечества».

Но Отечество представляли чаще всего люди, помышлявшие лишь о собственном благе, жившие не интересами державы, а своекорыстными соображениями. Вот они-то и решали, кто важнее и полезнее для государства — талантливый ученый, создающий известные в стране и за рубежом труды, или разбитной администратор, предприимчиво наладивший работу той или иной конторы.

И они решили, что ученый и писатель Рычков более годится им как провинциальный столоначальник. 14 марта указом Правительствующего сената он назначается в Екатеринбург начальником тамошнего заводского правления.

Вместе с большою семьей и немалым домашним скрабом Рычкову, иссякающему в физических и духовных силах, предстоял тысячекилометровый путь на восток в провинциальный городишко, где, унимая распри и казнокрадство алчных заводчиков, надломил себя его духовный наставник Татищев.

Требовалось покинуть обжитой дом в Оренбурге и имение в Спасском со всеми опытными пчельниками, медеплавильными печками-лабораториями, могилами детей — вообще землю, стократно исхоженную, изъезженную за сорок три года службы и творчества.

Тяжко было на сердце Петра Ивановича. Но как человек на редкость учтивый, он написал в Сенат и самому князю Вяземскому, благодаря за «возложенную доверенность». Сам же, заехав по пути из Оренбурга в Спасское, простился с родным имением, дворовыми своими людьми, печально завещав похоронить его, где бы ни умер, здесь, в Спасской церкви. В Екатеринбург он отравился один, чуть погодя к нему приехала жена.

В июле 1777 года Рычков приступил к новой должности. Поправляя на уральских заводах дела, «в некоторую расстройку приведенные», он одновременно пишет продолжение «Истории Оренбургской». Однако 17 августа и 9 сентября в письмах к Миллеру сообщает, что здоровье его совсем поослабло и не дает чинить ни то, ни другое, а только все чаще держит в постели.

11 ноября Алена Денисьевна, отвечая вместо мужа на письмо Миллера, с прискорбием уведомляла, что 15 октября Петр Иванович скончался, оставив осиротелыми многие труды свои и желания.

Тело Рычкова из Екатеринбурга было перевезено в Спасское и похоронено в каменной церкви рядом с могилой старшего сына Андрея — близ арки, отделяющей трапезную от основной части храма.

Исполнилось последнее желание Петра Ивановича.

Кирилов, Татищев, Рычков… Лишенные в юности средств и условий приобрести основательное, или, как говорят теперь, систематическое высшее образование и почти всегда «окруженные неблагоприятными для духовного развития обстоятельствами», они трудом и талантом проложили себе путь к вершинам знаний, став верными поборниками русского просвещения. Содействуя его успехам «всеми зависящими от них способами», они, не числясь учеными по должностной обязанности, денно и нощно трудились на поприще науки, безоглядно жгли себя в борьбе с рутиной и косностью, с надменной бездарностью себялюбивых чинуш.

Не для себя они старались и хотели многого, оттого и не гнались за наживой, оттого и не теряли в любых обстоятельствах душевную высоту и гражданское мужество.

Разве славолюбие, как считали завистники, питало долговременные творческие хлопоты Ивана Кирилова, помимо службы занимавшегося картографией и в итоге создавшего за свой счет в основном и оттого влезшего в посмертные долги, первую Генеральную карту и Атлас российского государства?

Не объяснить славолюбием и гражданский подвиг Василия Татищева, который и государственную службу нес строго, и находил бог весть где и как силы для просветительских трудов. Написав семитомную «Историю Российскую», он не только не получил за нее ни копейки, но даже не увидел ее опубликованной!

А что десятилетиями двигало многогранную работу Рычкова, исполняемую не за страх и не за вознаграждение? Тщеславие и себялюбие ли, в которых подозревал его Рейнсдорп? Нет, не это давало мощный заряд созидающей силе и каждоневному кропотливому упорству. Рычков работал по 15–18 часов в сутки и притом считал себя недостаточно загруженным и деятельным.

Полную историю России, как ни мечтал и как ни старался, он не написал. Или вернее — не дописал: не хватило сил, жизни… Но такие, как он, положили начало этому великому делу.

Обращаясь в автобиографических «Записках» к своим детям, он писал: «Я вам, как ваш отец и друг, советую не нажитков и богатства искать, но простираться в честности и в добродетели». Советовал им не стыдиться простого происхождения, ибо истинное достоинство человека не в породе состоит, а в благодеяниях для своего народа, да ведь и «не все генералы от генералов родятся».

Петр Рычков…

Это имя с почтением и благодарностью называли Ломоносов и Пушкин, выдающиеся естествоиспытатели Лепехин и Паллас, видные ученые Мильков, Каратаев, Бак, издатели почти всех всемирно известных энциклопедий и словарей.

И все-таки о Петре Рычкове не сказано еще полного слова. А главная печаль — не нашелся у нас издатель, который бы собрал воедино рассеянное по тысячам журнальных и книжных страниц литературное наследие Рычкова и представил его народу.

Мы должны знать аттестованного Пушкиным автора «многих умных и полезных книг».

В селе Спасском Бугульминского района перед новым зданием восьмилетней школы в уютном сквере возвышается памятник. Сразу же узнаются мужественные спокойные черты… В школе есть крохотная комнатка — музей П. И. Рычкова, где экспонируются его скульптурный портрет, два полотна художника Н. Осокина, запечатлевших ученого среди местной природы, памятная медаль и юбилейная плакетка «П. И. Рычков — ученый и путешественник. К 275-летию со дня рождения», книги, брошюры, газетные вырезки о знаменитом земляке. Здесь же лежит пьеса о Рычкове «Оренбургский тракт», написанная местным учителем, кандидатом педагогических наук Анатолием Ефремовым. Отмечая юбилей ученого, школьный театр поставил по ней несколько спектаклей в районном центре и в некоторых селах.

На фасадной стене школы, словно уравновешивая весьма скромное содержание музея, поблескивает большая мемориальная доска с надписью: «В селе Спасском в 1760–1770 гг. жил и работал выдающийся русский ученый, первый член-корреспондент Российской Академии наук ПЕТР ИВАНОВИЧ РЫЧКОВ».

Напротив школы, метрах в стах, стоит одноэтажная, с крепкой башней-шестериком и традиционной маковкой, кирпичная церковь. Приземистая, толстое генная, вся в выбоинах и щербинках, с пустыми глазницами окон, она похожа на старую крепостцу, выдюжившую многолетний осадный огонь и силу разного вида орудий. Все в ней — внутри и снаружи — являет собой картины давней беспризорности и запустения.

Но если здание отреставрировать?.. Так родилась идея открыть в селе Спасском музей с мемориалом П. И. Рычкова. Прекраснее места не найти — вокруг на редкость сохранившаяся природа: с востока село окаймляют пологие, обросшие соснами и березняком, горы, у подножия которых звенит веселая речушка Шайтанка, с запада, от самого горизонта, стелется равнинная ширь полей…

Есть проектная документация, выделены деньги, но районная власть и Министерство культуры Татарии давно, многие годы ищут и никак не найдут реставраторов. Не заглядывают сюда и ответственные люди из Оренбурга, где, кстати сказать, среди названий площадей, скверов, бульваров, сотен улиц, переулков не встретить имя человека, поставившего на месте нынешнего города первый колышек и затем отдавшего уральской земле многогранный талант, ум, любовь, здоровье — более сорока лет кипучей своей жизни.

Повествование о замечательном человеке хотелось бы закончить заздравием, без примеси грустного недоумения и тревоги. Но… как часто, рассказывая о выдающейся личности, приходится говорить не только о подвижничестве ее, но и мученичестве при жизни и забвении после смерти…

Доколь же напоминать нам самим себе о том, что История Отечества только тогда учит, образовывает, очищает и одухотворяет, когда она оживает для нас в конкретных людях, в страстях и борениях ее творивших, когда люди эти становятся самыми родными и святыми в нашей памяти?!

…Как наяву видятся на зеленом взлобышке посреди приметного русского села белокаменный храм-музей, люди, почтительно входящие в него, чудятся горьковатые запахи любимых им полевых цветов, возложенных к барельефу бюста, слышатся теплые голоса о нем… Увы, пока еще только грезы.

Заслуги Рычкова опередили славу его. Она лишь теперь, спустя столетия, неспешно, не вдруг, но неуклонно начинает восходить к нему, российскому ученому и писателю, сумевшему самым скромным и самым достойным образом проявить себя, сделать фактом жизни свои программные слова* «Мое намерение и желание ни к чему иному не клонится, как токмо усердно служить Отечеству».