ДИЗРАЭЛИ СВЕРГАЕТ ПИЛЯ

ДИЗРАЭЛИ СВЕРГАЕТ ПИЛЯ

Этот весьма важный эпизод в политической жизни Дизраэли историческая литература интерпретирует по-разному. Соответствующие главы имеют различные заголовки: «Свержение Пиля» или «Падение Пиля». Первый вариант несет в себе тот смысл, что Дизраэли сверг премьер-министра тори, второй — что сумма обстоятельств привела к уходу Пиля. Второй вариант ближе к истине при условии, что будет признана важнейшая роль Дизраэли в разыгравшихся событиях. Во-первых, обстановка в стране сложилась для правительства крайне трудная. Неурожай картофеля в Ирландии — главного продукта питания ирландцев, — захвативший также ряд районов Англии, вызвал голод населения. Это требовало от правительства принятия решительных мер, а их поиски наталкивались на важнейшие интересы партии и, следовательно, доктрины, которых она придерживалась многие годы. Межпартийная и внутрипартийная борьба крайне обострилась, что дало возможность активным людям строить и реализовывать различные комбинации. Во-вторых, Дизраэли совершенно неожиданно приобрел в борьбе против Пиля мощного союзника — лорда Джорджа Бентинка, сына герцога Портленда, члена парламента с 16-летним стажем, человека богатого и влиятельного.

В 1844 г. в Америке возникла болезнь картофеля, погубившая почти весь урожай; через год она была занесена в Европу. Ирландию постигла страшная катастрофа. Из 8-миллионного населения страны половина питалась только картофелем, так как не было средств для покупки хлеба. Ситуация сложилась такая, что вряд ли можно было предотвратить массовый голод. Пиля ужасала эта перспектива, он ее достаточно хорошо понимал. Он предложил отменить хлебные законы, предусматривавшие высокие пошлины на ввозимое зерно, разрешил свободный ввоз хлеба в Англию и, следовательно, в Ирландию. Тори всегда были партией протекционизма, а теперь ее лидер порывал с важнейшим политическим принципом, выгодным землевладельцам, и предлагал политику, идущую вразрез с интересами земельной знати. Пиль выдвинул программу, которую традиционно отстаивали виги, мотивируя свою позицию чрезвычайными обстоятельствами — голодом в Ирландии. Все смешалось на политической сцене, парламент бурлил. По существу борьба шла между различными классами и партиями, а также между амбициозными политиками, рвавшимися к власти.

Пилю трудно было убедительно отстаивать поворот в своей позиции на 180 градусов. И он пошел на маневр — подал в отставку, чтобы решение сложной ситуации возложить на вигов и их лидера лорда Джона Рассела, который сам не так давно стал сторонником свободной торговли.

Пиль поймал Рассела на слове. С целью дискредитировать Пиля Рассел 22 ноября 1845 г. обратился с письмом к своим избирателям в Сити, обвинив Пиля в том, что тот до сих пор не вмешался в вопросы ввоза продуктов питания в Ирландию. Пиль тут же подал в отставку, написав королеве письмо, в котором обещал Расселу свою поддержку, если тот возьмется осуществить отмену хлебных законов. Королева вызвала Рассела и поручила ему сформировать кабинет. Тот думал шесть дней, затем согласился, но через два дня отказался из-за разброда в руководстве вигов. Королева обратилась к Пилю, и тот с готовностью сформировал кабинет.

Во время этих событий Дизраэли находился в Париже, наслаждался близостью с французским двором и не очень хорошо понимал происходящее в Лондоне. «Молодая Англия» в это время была, по оценке Р. Блэйка, «вряд ли более чем мечтой». Пиль сформировал новый кабинет в декабре, и Смис — самая яркая после Дизраэли фигура в «Молодой Англии» — по настоянию отца согласился занять пост заместителя министра иностранных дел. Это означало, что из противника Пиля он становился его сторонником. Чувствуя большую неловкость, Смис попытался оправдаться перед Дизраэли: «Все складывается так, чтобы вы сочли меня подлецом», «Извините, что я причиняю вам боль». Но пойти на окончательный разрыв с отцом, виконтом Стрэнгфордом, он не мог. «Молодая Англия» распадалась. Дизраэли отнесся с пониманием к «предательству» Смиса, и дружеские отношения между ними сохранились.

В это время «Молодая Англия» для Дизраэли уже стала пройденным этапом. Она использовалась им для партизанских действий в политике, вдохновляла при написании романов, но средством достижения власти служить не могла. Как замечает X. Пирсон, «Дизраэли не мог удовлетвориться ролью капитана ограниченной группки… Он хотел и намерен был стать премьер-министром Англии и поэтому начал операции по достижению этой цели, предприняв сокрушительную атаку на действовавшего тогда премьер-министра, наиболее сильного и популярного политического деятеля как в стране, так и в палате общин».

Переходя в генеральное наступление против Пиля, Дизраэли воспользовался тем, что, когда стало известно о намерении премьер-министра отменить хлебные законы, в среде землевладельцев возникло сильное движение за сохранение существующего положения. Появились соответствующие организации: Антилига (против лиги, выступавшей за отмену хлебных законов), Центральное сельскохозяйственное протекционистское общество и др. Они содействовали консолидации в парламенте протекционистской партии и тому, что Дизраэли получал такого союзника, как Бентинк.

Выступления Дизраэли в парламенте были выдержаны в крайне резких, язвительных, граничащих с оскорблениями выражениях. Он стремился полностью дискредитировать Пиля как партийного и государственного деятеля, остро критиковал и саму партию тори в том виде, который она приобрела под лидерством Пиля. Дизраэли не мешало это делать то обстоятельство, что он сам принадлежал к этой же партии. Для Дизраэли «это была просто враждебность, — замечает Пирсон, — испытываемая амбициозным человеком против любого, кто стоит на его пути и препятствует его продвижению».

Дизраэли обвинял Пиля в том, что он перехватил у вигов их программу. Формулировалось это следующим образом: «Достопочтенный джентльмен захватил вигов в момент купания и унес с собой их одежду». Эта образная форма такого обвинения впоследствии часто встречалась в политических речах в Англии и в XX в. Пиля справедливо упрекали в том, что, до того как он стал премьер-министром, он придерживался протекционистских принципов, а теперь занимает прямо противоположную позицию. Возразить против этого было нечего.

В своих выступлениях Дизраэли дал характеристику консервативного правительства, с восторгом встреченную вигами. Она была настолько яркой, что впоследствии неоднократно использовалась в Англии либералами и лейбористами для оценки других консервативных правительств. «Что касается меня, — говорил он, — то, если мы действительно нуждаемся в свободной торговле, я, отнесясь с уважением ко всякому гению, предпочел бы, чтобы такая мера была предложена Кобденом, а не человеком, который, применяя ловкое парламентское маневрирование, обманывает благородное доверие великого народа и великой партии. Что касается меня, то мне безразлично, какой будет результат. Распустите, если вам так нравится, парламент, который мы предали, и апеллируйте к народу, который, я уверен, не доверяет вам. Мне остается по крайней мере возможность публично изложить свою уверенность в том, что консервативное правительство — это организованное лицемерие».

Впечатление от этой речи было настолько сильным, что рядовые тори — члены парламента, хотя и несколько застенчиво, приветствовали Дизраэли. Одни министры-тори сидели с каменными лицами. К этому времени Дизраэли стал прекрасным оратором в палате общин. В Англии ораторское парламентское искусство — важное условие для того, чтобы занять видное положение в политической и государственной жизни страны, оно создает авторитет тому, кто им владеет. Дизраэли владел им в совершенстве. Он всегда досконально знал обсуждаемый вопрос, представлял себе юридические и процедурные правила, которые встретятся на пути его предложений или соображений. Его речь всегда была строго логичной, живой, образной, построенной так, чтобы постепенно, по нарастающей возбуждать интерес слушателей, даже самых пассивных и недалеких (такие встречались, и в немалом количестве, в палате общин). Неотразимая логика в сочетании со строго продуманной эмоциональной подачей материала производила очень сильное впечатление. Знание человеческой натуры и дремлющих в ней эмоций, умение разбудить их, апеллировать к ним и привлечь на свою сторону было сильной стороной ораторского искусства Дизраэли. Хорошую службу в этом сослужили ему глубокое знание истории, опыт талантливого литератора, способного глубоко понять души своих героев, и, конечно, актерские способности. Каждый по-настоящему видный политический деятель в той или иной мере актер. Именно актерские данные помогают ему эмоционально довести до слушателей свои идеи, внушить им согласие со своей позицией, наконец, сформировать в их воображении свой благоприятный образ. Каждый человек, как правило, стремится предстать перед другими с лучшей стороны. У политиков это стремление превращается в целеустремленную линию поведения.

Во время дискуссии о хлебных законах Дизраэли уже полностью владел вниманием членов палаты общин — как своих единомышленников, так и противников. Когда объявлялось, что он собирается выступить, члены парламента терпеливо сносили скуку обычных дебатов, с тем чтобы не оказаться без места на скамье в тот момент, когда будет выступать Дизраэли. В палате общин наблюдается странное явление: мест на скамьях меньше, чем депутатов. Обычно многие из них во время бесконечных неинтересных прений пребывают в буфете за двойным виски или в курилке, обмениваясь новостями, сплетнями и анекдотами. Когда начинается выступление интересного оратора, все бросаются в зал заседаний, и тому, кто не очень торопится, придется, стоять в проходе или сидеть на ступеньках лестницы. Так бывало на выступлениях Дизраэли. В общем к этому времени он как оратор был уже сильнее Пиля.

Атаки Дизраэли на Пиля поражают своей бесцеремонностью и резкостью. Его обвинения не всегда были справедливы, но всегда эффективны. «Люди должны отстаивать принципы, которых они придерживались, когда возвышались, независимо от того, верные это принципы или нет. Я не допускаю исключений. Если эти деятели оказываются неправыми, они должны уйти в отставку и посвятить себя личной жизни, чем нынешние правители так часто нам угрожали», — говорил Дизраэли. Он призывал вернуть палате общин ее утраченное влияние: «Давайте сделаем это немедленно и тем способом, который необходим, а именно: сбросим с трона эту династию обмана и положим конец невыносимому ярму официального деспотизма и парламентского обмана». Услышав эти слова, Пиль изменился в лице, уронил голову и закрыл глаза шляпой. (Еще деталь английского парламента — депутаты заседают в цилиндрах.)

Пиль пытался игнорировать нападки Дизраэли, но ему просто нечего было сказать: логика и факты восстали против него. За свою долгую парламентскую карьеру с таким неблагоприятным стечением обстоятельств и с таким сильным врагом он столкнулся впервые. Это — общепринятое мнение. Даже У. Гладстон, устойчиво неприязненно относившийся к Дизраэли, признавал, что «ответ Пиля был совершенно беспомощным. Он отвечал своему противнику поразительно скучно».

Однако в конце концов Пиль нанес противнику удар, который привел последнего в смятение, а в палате вызвал оживление. Он объяснил нападки Дизраэли личными мотивами, тем, что при формировании правительства Дизраэли просил Пиля дать ему пост, но получил отказ. Этот неприятный эпизод, действительно имевший место, был изложен Пилем в спокойно-вежливой парламентской форме. У Дизраэли имелась возможность спокойно объяснить, как было дело. Ничего позорящего его старая просьба собой не представляла, такие действия встречались в жизни многих депутатов. Еще проще и лучше было бы просто проигнорировать сказанное Пилем, поскольку обстановка в палате допускала такой вариант.

Но у Дизраэли отказали нервы. Он поднялся и категорически заявил: «Я заверяю палату, что ничего подобного никогда не имело места. Я никогда не буду просить о каком-либо назначении, это совершенно противоречит моему характеру… Я никогда прямо или косвенно не добивался для себя какого-либо назначения». Это была заведомая неправда, ведь у Пиля могли быть письма самого Дизраэли и его жены с просьбой включить его в формируемое правительство. Более того, здесь же сидели министры, к которым Дизраэли обращался с просьбой дать какую-либо приличную должность в государственном аппарате его брату. Дизраэли, демонстративно выдавая заведомую ложь, шел на огромный риск. Доказав, что он лжет, Пиль навсегда загубил бы его карьеру. Есть данные, что письмо Дизраэли, о котором идет речь, Пиль имел в тот момент при себе. На что мог рассчитывать Дизраэли? На джентльменское поведение Пиля, который не станет оглашать частную переписку? Но борьба шла не на жизнь, а на смерть, и полагаться на подобное соображение означало вести азартнейшую игру.

Было бы неверно полагать, что Дизраэли все рассчитал и взвесил. Если бы он сделал это, то никогда не поставил бы себя на край политической гибели. Он действовал в состоянии крайнего нервного возбуждения, растерянности и паники, что и не позволило ему трезво и верно оценить ситуацию и принять правильное решение. Поспешность в подобных ситуациях крайне вредна.

Судьба спасла Дизраэли в безнадежной ситуации. Пиль не огласил его письмо. Вероятно, сработало «гипертрофированное понятие Пилем вопросов джентльменской чести». Другие видные политики тех дней, безусловно, поступили бы по-иному. И все равно репутации Дизраэли был нанесен некоторый ущерб: ведь, отрицая сказанное Пилем, он по существу обвинил последнего во лжи. Люди, знавшие Пиля, а их было много, поверить этому не могли. И в кулуарах парламента, и в Карлтон-клубе шли невыгодные для Дизраэли разговоры, но большого скандала не случилось.

Дизраэли стал крупной фигурой, выступавшей против Пиля. Но своей цели он смог добиться, лишь получив мощную поддержку с неожиданной стороны — от лорда Бентинка. Лорд был оригинальной и сильной личностью. Сын герцога, богат, с волевым характером. В палате общин он не стремился активничать. Его главный интерес — лошади. В трех графствах он содержал конюшни, где тренировались породистые лошади для скачек. Его скакуны брали хорошие призы, и Бентинк был известен в обществе как король ипподрома, но его голубая мечта взять первый приз на главных скачках страны — дерби — казалась недосягаемой. Бентинк даже в парламенте появлялся в длинном белом плаще — балахоне, который должен был скрывать надетый под ним костюм для верховой езды. Человек он был прямолинейный, придерживался раз и навсегда усвоенных принципов, в политике и в жизни знал только белое и черное, презирал всякое маневрирование, компромиссы и сделки. Оратор он был плохой, но всегда выступал без записок. Вообще в английском парламенте считалось верхом неприличия чтение заранее написанного текста. Бентинк держал в уме большое количество цифр и других данных и всегда употреблял их к месту, никогда не путая.

И когда Пиль — вопреки традиционной консервативной политике протекционизма — предложил переход к фритредерству, Бентинк воспринял это как вызов консерватизму и себе лично. И он заговорил твердым тоном, осуждая намерение Пиля. Сразу же обнаружилось большое число его единомышленников в палате общин. Дизраэли был хорошим оратором против линии Пиля, но теперь появился настоящий лидер, происхождением и бесчисленными родственными и иными нитями связанный с земледельческой знатью, кровно заинтересованной в сохранении хлебных законов. Обсуждался даже вопрос о создании в парламенте третьей партии со своей самостоятельной структурой по примеру двух основных партий, но идея осталась нереализованной.

У Дизраэли ранее не было никаких связей с Бентинком, но теперь единство цели свело вместе двух политиков. Сближение было медленным, нелегким: оба были очень разными людьми. Бентинк внимательно слушал аргументы Дизраэли, усваивал их, затем стал советоваться с ним, но в своем поведении был определенно самостоятелен.

В феврале 1846 г. состоялись решающие дебаты в палате общин. Дизраэли выступил с идеей, что, поскольку в стране существуют две важнейшие отрасли производства — сельское хозяйство и промышленность, преимущество должно быть отдано сельскому хозяйству и, следовательно, хлебные законы сохранены. Здесь же он заговорил о необходимости укрепить монархию: «Мы должны найти новые силы, чтобы поддержать древний трон и существующую в Англии с незапамятных времен монархию».

В этой речи Дизраэли впервые употребил выражение «Манчестерская школа», ссылаясь на взгляды Кобдена и Брайта и их единомышленников. С тех пор это выражение прочно вошло в английскую политическую терминологию, и не только английскую. Манчестерская школа — это группа английских экономистов, фритредеров, стоявших за свободу торговли и невмешательство государства в частную предпринимательскую деятельность. В этом политико-экономическом течении наиболее активную роль играли фабриканты Манчестера. Фритредеры защищали интересы промышленной и торговой буржуазии. С целью заручиться поддержкой народных масс манчестерцы апеллировали к ним, демонстративно выступая против привилегий аристократии. Они стремились к непосредственному преобладанию буржуазии, добивались подчинения всего общества законам современного буржуазного производства и господства тех людей, которые руководят этим производством. Под свободой торговли ими понималась нестесняемая свобода движения капитала, освобожденного от всяких политических, национальных и религиозных пут.

Затем выступил Бентинк и подвел итоги дебатам, продолжавшимся более 12 дней и ночей. У Бентинка была странная привычка — ничего не есть в день выступления до тех пор, пока речь не будет произнесена. А если выступать приходилось, как на этот раз, заполночь, то физическая слабость не содействовала успеху оратора, в особенности если речь была длинной.

Бентинк не так восторженно относился к монархии, как Дизраэли. И он начал свою речь с выговора королеве. Причина была в том, что ее супруг, принц Альберт, — рьяный сторонник политики фритреда — явился в палату общин в первый день дебатов и присутствовал на выступлении Роберта Пиля. Это была демонстрация симпатий двора к предложению премьер-министра, идущая вразрез с традицией. Бентинк отчитал королеву, заявив, что это было «выражением санкционирования ее величеством меры, которую огромное большинство земельной аристократии Англии, Шотландии и Ирландии воспринимает как чреватую огромным ущербом для них, если не полной гибелью».

Состоялось голосование, и Пиль одержал победу. Это была странная победа: ее обеспечили оппозиция, т. е. виги, и радикалы, отдавшие Пилю 227 голосов. 242 из прежних сторонников Пиля голосовали за позицию Бентинка — Дизраэли. Таким образом, партия тори раскололась, что предвещало Пилю крупные неприятности. Раскол распространился на групповые, личные и даже семейные отношения, настолько велико было значение для страны проведенной Пилем меры. Проходили месяцы, а страсти не унимались. В Виндзоре на королевском обеде престарелый и больной бывший премьер-министр лорд Мельбурн, пользуясь привилегией старости, прокричал через стол королеве Виктории: «Мадам, это подлый, бесчестный акт».

Сторонники сохранения хлебных законов, а их было немало, считали Пиля предателем, провозглашали это вслух и требовали мести. Случай вскоре представился. Почти одновременно с предложением об отмене хлебных законов в парламенте обсуждался билль об отмене конституционных гарантий в Ирландии, т. е. о расширении прав властей силой подавлять протесты голодающего местного населения. Бентинк и Дизраэли развернули большую активность с целью наказать «архипредателя Пиля». 25 июня состоялось голосование по ирландскому биллю. Конечно, все консерваторы в душе были за эту меру, но жажда мести сыграла свою роль. 242 консерватора, голосовавшие ранее против отмены хлебных законов, теперь блокировались с вигами, радикалами и ирландцами и провалили ирландский билль. С политической и социальной точек зрения это была противоестественная комбинация, но она сработала. Это между прочим было убедительное свидетельство того, что эмоции в соответствующих условиях играют в политике немаловажную роль.

Потерпев поражение в парламенте, Пиль был вынужден подать в отставку, что он и сделал через четыре дня. Королева поручила формирование нового правительства лидеру вигов лорду Джону Расселу. В марте 1846 г. Рассел опрокинул правительство Пиля, вступив в коалицию с тори, которые горели желанием наказать своего лидера за отступничество в вопросе о хлебных законах.

Закончилась большая эпоха, хотя в тот момент это и не все понимали. Лишь через 28 лет лидер консервативной партии смог стать премьер-министром, опиравшимся на устойчивое большинство тори в парламенте. И это был Дизраэли. Но до этого важнейшего события в его жизни должна была пройти почти треть столетия.