БРАТ
БРАТ
Из записок Заяры Веселой
В конце марта 1956 года пришло письмо от Левы[89]:
«Здравствуй, Заяра!
Получил твое письмо и не успел еще толком прочесть его, как пришло письмо от мамы, которая уже успела получить письмо от Гайры, так что на меня все эти печальные новости посыпались в темпе снежного обвала. Как все-таки бывает в жизни: живешь, надеясь, хотя понимаешь, что не на что, ждешь, хотя и не веришь в чудеса, строишь какие-то воздушные замки. А оказывается, что всё это на пустом месте, что все-все уже давно кончено. 39-й год… Ведь это было еще до войны. Я учился в третьем классе и твердо был уверен, что всё это — Городец, детдом, крушение семьи (единственного мира, который я знал) — как-то не взаправду, что все вернется к старому, и будет о чем рассказать друг другу…
Живу я потихоньку-полегоньку, после окончания Речного училища остался работать в Горьком, учусь в Заочном Политехническом институте по радио-специальности. Женился, и уже растет девка трех лет от роду. Гляжу на нее и думаю, что вот также и на меня смотрел когда-то отец — смотрел и не знал, что приготовила ему жизнь впереди…
Мне просто повезло: ваша с Гайрой участь меня не коснулась, скорее всего потому, что в метриках у меня отец совсем не записан, а докапываться ни у кого не было причин. Так я и остался в стороне от истории.
Мне очень хочется повидаться с вами, ведь я вас почти не помню и не знаю. Тебя — совсем, а Гайру очень мало: помню, как однажды плыли мы в одно из путешествий на лодке, и отец прямо с лодки подстрелил на берегу селезня. За ним послали нас с Гайрой. Мы притащили его — каждый за крыло — в лодку, а смотреть, как ему будут рубить голову, нам не позволили…
А еще, помню, Гайра подарила мне замечательную книгу „Швамбрания“. Вот, пожалуй, и все. Так что, встретившись на улице, не узнаем друг друга.
Но я надеюсь, что так или иначе я попаду в Москву, и мы, конечно, увидимся и поговорим обо всем.
Вы правы, единственное, что сейчас можно сделать для отца — это издать его книги. Правда, я, будучи далек от литературно-издательского механизма, плохо представляю себе реальные возможности этого дела. Чем руководствуются, издавая ту или иную книгу? Если только экономическими соображениями, то, конечно, успех обеспечен. Но ведь есть еще какие-нибудь идейные нормы. И вот тут, как мне кажется, будет заминка. Уж очень непохожа официозная, причесанная и аккуратно рассортированная на красных и белых революция на „Россию“ Артема Веселого.
Но попытаться, конечно, можно и нужно. И есть еще одно дело не меньшей важности: это собрать воспоминания современников об отце. Ведь есть, наверное, еще и сейчас немало людей, которые хорошо знали его как писателя, а может быть даже и после. Это было бы очень ценно. Какие книги отца у вас есть? Может быть, теперь, после реабилитации, я смогу купить что-нибудь из недостающего в букинистическом магазине здесь, в Горьком. Работая в библиотеке, вы, наверное, сможете найти старые критические статьи о нем — это тоже очень интересно.
Есть ли у вас фотографии отца? У меня есть две, которые я переснял со старых, приеду — привезу…»
Весь апрель мы переписывались — узнавали друг друга.
«Гадаю, где это ты снималась: на работе или дома? — писал Лева, получив мою фотографию. — Склоняюсь в пользу домашнего очага. Журналы „Новый мир“ стоят вместе с книгами, что, по моим представлениям, не соответствует библиотечным порядкам, а еще какие-то журналы вообще лежат сверху книг, плашмя.
К сожалению, кроме „Нового мира“, я ничего больше на полке разобрать не сумел, так что лишен возможности судить о том, как ты живешь. Что ты делаешь „от шести до полуночи“? Кого читаешь? Что смотришь? В частности, какая из кинокартин последнего года тебе больше всего понравилась?
На каком курсе ты учишься и на кого выучишься?..
А полка твоя похожа на мою. Полка у меня в два ряда, поперечные доски не такие толстые, а в середине с подпоркой.
Книг у меня мало [Лева скромничает: он собрал прекрасную библиотеку. — З.В.], а из отцовских есть „Гуляй Волга“ и маленькая огоньковская книжечка рассказов. Были еще рассказы и „Страна родная“, но я их отдал Ляле. Да, есть еще небольшой сборничек критических статей о нем. И все. Это было бы замечательно, если бы достопочтенная комиссия по литературному наследству Артема Веселого, возглавляемая Гроссманом и замыкаемая тобой, разродилась бы решением о 3-х томнике. Но поживем — увидим!..
Заяра, не смогу ли я чем-нибудь помочь тебе в работе по подготовке рукописей? Не претендую на что-нибудь важное, а так, может быть, какая-нибудь переписка чего-нибудь или вроде этого. Ты напиши чуть что.
Теперь о Ляле[90]. Она сумела кончить в детдоме 10 классов и поступила в Минский университет, который благополучно и закончила. Она — биолог. Недавно вышла замуж за журналиста Виктора Говора.
Пару дней назад получил от нее письмо. Она очень тяжело переживает судьбу отца. Все, до самого последнего момента, она пыталась связать в систему, найти какое-то оправдание всему этому. А что искать, когда нет во всем этом ничего последовательного и нет всему этому никакого оправдания!..
Не посылаю своего фото: во-первых, у меня есть сейчас только паспортнообразные, с выпученными глазами, а во-вторых, тебе интересно будет проверить свою память и увидеть меня сразу целиком, живьем.
Приветище Гайре и маме.
9 апреля 56 г. Лева»
«Здравствуй отныне и навек (то есть до 2056 года),
о, Ярмак — Заярий!!!..…! [Я написала, что родись я мальчиком, звалась бы, по желанию отца, Ярмаком. — З.В.]
Приветствие звучит не хуже, чем у Гомера.
Кстати, озвучании. Возможно, что это лишь моя фантазия, но тем не менее, когда я, вместо общепринятого начертания „Ермак“ (помнишь, из хронологической таблицы за 5–6 классы: „Покорение Ермаком Сибири… такого-то года) впервые встретил „Ярмак“ — это было в „Гуляй Волге“ — то последнее показалось мне несравненно сочнее и звучнее чем „Ермак“…“
В этом же письме Лева в шутливой форме подробно рассказывает, как дважды безуспешно пытался сфотографироваться, чтобы прислать мне карточку.
„…Как ты видишь, я сделал все возможное, чтобы ты могла представить себе мой лик зрительно, но — увы и ах!
Остается один выход: давай вообразим, что мы живем не сейчас, а сто лет назад. Фотографий тогда не было, и люди познавали друг друга описательно. Вот и мы также: я „опишусь“, а ты прочтешь и представишь. Ладно? Итак:
1. Рост: в достаточной мере длинный.
2. Волосы: косматые, плохо слушаются расчески.
3. Усы: в зачаточном состоянии.
4. Глаза: жгучие. 5. Взгляд: пронзительный. / Или наоборот, все равно.
6. Нос: отдаленно напоминает римский образец.
7. Рот: изяществом своей формы свидетельствует о непреклонной воле его владельца и о его же хорошем аппетите.
8. Вес: до обеда — 60 кг.
после обеда — 70 кг.
9. Чело (лоб): открытое, говорящее о благородном происхождении и отмеченное печатью, значение которой стерто временем.
10. Характер: покладистый.
11. Общий вид: определенно внушающий доверие.
Вот теперь полная ясность в этом вопросе, и мой образ у тебя как на ладони.
Твой же образ в моем представлении с каждым твоим письмом все растет и наполняется жизнью.
Совершенно очевидно, что не только наши книжные полки похожи друг на друга, но и мы сами.
До встречи.
Лева“.
26 апреля 1956 г.»
Лева приехал в начале мая, пробыл у нас пару дней.
В июне он взывает:
«Зайча, посмотри, пожалуйста, нет ли в ваших с Гайрой „архивах-фондах“ лишнего дубликата „России“ для меня, а то мою единственную книгу отбирают у меня Лялька с матерью. Я плачу слезно, а они говорят: „Мы будем давать ее тебе почитать!“ Я, конечно, не пишу о том, что если ее можно будет где-нибудь украсть-купить, то ты окажешься на высоте».
[Без даты]
«Здравствуй, Зайча!
Ниже перечислены основные библиографические источники, по которым я собирал материалы. Какие еще есть библиографии?
И второй вопрос: Всё ли они отражают или есть смысл перечитывать все газеты, журналы и пр. Сначала я категорически был уверен, что не стоит. Но потом совершенно случайно наткнулся на Кукрыниксовский внебиблиографический шарж (он у тебя есть в потертом виде) — „На литературном посту“ № 11–12, 1927 г. — и подумал, что, может быть, есть еще где-нибудь. В каком-то из номеров того же „На лит. посту“ мне попалось „Дерево советской литературы“, там есть упоминание об отце.
Посему я и обращаюсь к твоему квалифицированному совету, тем более, что всю (или почти всю) периодику ты в свое время, кажется, просматривала»..
Далее следовал библиографический список.
Вскоре Лева сообщает, что нашел еще две книги 1926 и 1928 годов, где есть сведения об отце и добавляет:
«Ничего нового там, конечно, нет, но для системы не помешает».
Время от времени Лева наезжал в Москву.
В 57-м при родах погибла Волга.
Лева, будучи проездом в Москве, заходил, но не застал меня дома, оставил записку:
«Был в Минске, лучше бы мне туда не ездить… Кто бы мог подумать, ведь Ляльке было всею 25 лет. Лялька — и вдруг „было“…
У Ляли осталась дочь Леночка, сейчас она в деревне.
Подробности напишу в письме, потом».
В ответ на мое сообщение, что однотомник отца вряд ли выйдет раньше осени 1958 года, Лева писал:
«Раньше осени… А я вообще молю Бога, что б хоть когда-нибудь, только бы книга увидела свет!»