СТАРЫЙ ДРУГ

СТАРЫЙ ДРУГ

10 сентября 1956 г. Барнаул.

Уважаемая Заяра Артемовна!

Возможно, товарищ Гроссман говорил вам о моем письме к нему по поводу Артема Ивановича. Меня вы, конечно, не знаете, но я надеюсь, что это мое письмо положит основание нашему знакомству, а может быть, и дружбе.

У меня, может, несколько устарелые взгляды на отношения людей между собой, но я привык считать близкими людьми и друзьями своими тех, кто является другом моего друга.

С Артемом мы были друзьями много лет. Это была хорошая, немногословная мужская дружба. Многое в характере роднило нас…

Я познакомился с Артемом в 1923 году. Познакомил нас писатель Алеша Костерин, друг Артема и мой.

Кстати, не знаете ли вы или не узнаете ли о судьбе Костерина?

В 1925 или 1926 г. Артем приезжал в Ростов, проделав на верблюдах долгий путь по Астраханским пескам. Он на несколько дней задержался в Ростове, жил у меня.

В 1928 г. Артем приехал в Новороссийск, где я был редактором «Красного Черноморья». Когда я бывал в Москве, то всегда встречался с Артемом.

В 1931 году я приехал в Москву на работу в «Крестьянскую газету» и недели две жил у Артема на Тверской, на знаменитом диване за книжной полкой. Это была «Артемова ночлежка», где находили приют, кус хлеба и рюмку водки бездомные писатели. Несколько ночей рядом со мной спал бедолага Клычков.

Я не знаю человека, более великодушного и снисходительного к человеческим недостаткам и слабостям, чем Артем, и вместе с тем не было более свирепого, беспощадного, способного на крайности человека, когда он встречался с человеческой подлостью, трусостью, вероломством…

Меня исключили из партии, я был без работы и очень нуждался. Артем прислал мне доверенность на получение в Северо-Кавказском издательстве его гонорара за книгу. Он был настолько деликатен, что давал эти деньги (большая сумма) за то, что я написал когда-то, по его просьбе, речитатив в «Гуляй Волге». Трепливый донской казачишко говорит: «У нас на Дону живут богато» и т. д. Кроме того, в 1934 году я собрал для него в Сибири, куда ездил с выездной редакцией, несколько сот частушек для его книги «Частушка». В предисловии он упомянул мою фамилию. Я не считал его должным, так как отдал ему материалы «Крестьянской газеты», которая начала конкурс на сибирские частушки и забросила, а Артем в это время занимался сбором…

Я считаю своим долгом рассказать об Артеме как о писателе и человеке.

Уважающий Вас М. Пантюхов ¹.

26 сентября 1956 г.

Дорогая Заяра!

Ну, вот мы и познакомились и подружились. Ваше хорошее, дружеское письмо меня очень обрадовало.

Мне часто приходилось слышать:

— Почему Артем выбрал такой псевдоним, который ему никак не подходит. Ничего веселого. Он даже улыбаться не умеет. Уж назвался бы Артем Мрачный.

Но мы, знавшие его близко, его друзья, знали, какое горячее сердце, удивительная душевная мягкость и благородство, и радостное жизнеощущение скрыты под суровой внешностью. Он очень мало значения придавал внешней форме. Ему было в высокой степени безразлично общественное положение человека. Для него ценен и интересен был человек сам по себе. Нарком или волжский крючник в его глазах были одинаковы.

Я не знаю, в каком костюме Артем ездил заграницу, но я его иначе не представляю, как в синей косоворотке, штаны-галифе, иногда даже красные, папаха. Иные считали, что Артем оригинальничает и старается внешне походить на своих героев — партизан Гражданской войны. А ему просто была удобна привычная с детства одежда, без всяких там воротничков, галстуков. Человек простой, он ни в чем не признавал изысков.

Для иных Артем казался талантливым примитивом. А Артем был человек высокой культуры, он, например, очень любил французскую литературу. Будучи очень занят своей работой, он, тем не менее, самостоятельно изучал французский язык, чтобы читать Бальзака, Флобера, Мопассана в подлиннике.

Артем — очень цельная, оригинальная натура. Многое в нем было не «как у всех». Для иных он был грубоватый нелюдим, но близкие друзья знали, сколько в нем было озорного, мальчишеского, жизнерадостного. Когда я буду писать воспоминания о вашем отце, я постараюсь написать все вплоть до анекдотического, а уж вы решите, что заслуживает общественного внимания, а что останется между нами.

Мне кажется, что псевдоним Артем избрал удачный (я не знаю истории его псевдонима). Бывает веселый человек, который скажет что-нибудь, по его мнению, смешное, и первый покатывается от смеха. Тогда даже смешное кажется глуповатым. А иной рассказывает необыкновенно забавные вещи с серьезным выражением лица. Только наблюдательный человек заметит у рассказчика в уголках глаз веселых, озорных чертиков. Вот таким был и Артем.

Вы умница, Заяра, что не только стремитесь к реабилитации памяти отца, но собираете по крупинкам материал, рисующий облик писателя. Ищите его друзей. Их, может, осталось немного, но зато это те, у которых имя Артема прикипело к сердцу…

14 октября 1956 г.

Здравствуйте, Заяра!

У меня намечается план воспоминаний об Артеме.

Признаться, со страхом приступаю к своей задаче… Нам нужен не акафист памяти Артема, а живой портрет писателя, коммуниста, гражданина и друга…

У меня в Ленинграде есть друг, капитан II ранга Галактион Гаврилович Терешин, который искал меня 35 лет и нашел осенью прошлого года.

Заяра, если случайно будете в Ленинграде, познакомьтесь с ним. Вам достаточно будет назвать меня, впрочем, я ему уже писал о своей «находке» и обязал прочитать всего Артема. Кроме него у меня там еще 5–6 старых моряков высокого ранга, такие же чудесные парни. Это те, кто помнит грозовые годы 17–20. Мне кажется, что встречи с таким народом помогут вам полнее, ярче, глубже понять творчество отца, писавшего о них и для них…

25 октября 1956 г., Ленинград.

[…] Я получил от командования Балтфлотом через Военно-морской музей приглашение приехать на празднование Октября в Ленинград и выступить на кораблях в Кронштадте, Таллинне. Я быстро собрался, и вот я здесь…

Наша встреча становится реальностью. Сколько пробуду в Ленинграде, не знаю, но примерно месяц. Очень может быть, что вы сможете приехать сюда.

А как вы думаете, Заяра, если организовать литературный вечер памяти Артема в клубе писателей или в другом приличном случаю месте. Чтение отрывков, доклад о творчестве, воспоминания друзей. Это было бы неплохим введением к выходу произведений писателя. Продумайте это дело, посоветуйтесь с кем следует и прежде всего с товарищем Гроссманом. Это облегчит задачу сбора материалов…

Настроение прекрасное. Я был очень смущен сегодня утром, когда на вокзале меня встретил мой друг капитан I ранга и два сотрудника музея. Ну, раз мной интересуется музей, то мне приходится признаться, что я действительно стар, как кнехт у кронштадских причалов…

Если вас устраивает, именуйте меня менее официально. Ну, скажем, дядя Миша. Это короче и лучше. Ладно? Итак, жду звонка.

1 ноября 1956 года, Ленинград.

[…] Я буду очень рад встретиться в Ленинграде. У меня очень напряженный график выступлений (2–3 в день), но я постараюсь выкроить время для друзей. Во всяком случае, днем я буду свободен. На праздники я должен был ехать в Кронштадт, но я сегодня попросил музей на 7-е и 8-е оставить меня в Ленинграде…

Сейчас стоит чудесная, ясная, слегка морозная погода, и Ленинград такой красавец, что хочется его расцеловать, только не знаю, в какое место…

Из записок Заяры Веселой

7-го ноября, Ленинград.

Встретились с дядей Мишей так, как будто знакомы много лет, а последний раз виделись накануне.

8 ноября 1956 г.

Пантюхов — чудо! Отсидел 10 лет… Глаза веселые. Подарил подлинник письма Артема, подписанное «Пират пера». Читал немного из своих записок. Вчера ходили с ним по гостям, везде пили. Сейчас поедем на морские корабли (они вошли в Неву). Вечером — на «Аврору».

Рассказывал, я записала:

«Как познакомились с Артемом?

Алешка Костерин повел меня и Яшку Шведова к Артему на Тверской бульвар, в дом Герцена. Там было писательское общежитие. Нагородили клетушек. У Артема одна стена из свежеструганных досок. На стене — прекрасная кавказская бурка. У окна небольшой стол, заваленный писаниной. На подоконнике — книги, журналы.

Было это в 23-м, в тот год ввели эту гадость — 23-х градусную водку „Рыковку“. Принесли с собой пару бутылок.

Артем — угрюмый. Вроде, недоволен нашим появлением. Я подумал: „Какой неприятный“. Когда узнал, что я моряк — обрадовался. Кинул на пол бурку. „Садись, братва! Работать — так работать, пировать — так пировать!“

Был у него почему-то целый жареный гусь. Сели, выпили, Артем рассказал историю появления гуся, мы хохотали, а он говорит: „Не знал бы что и делать с добром, если бы вас не нанесло“.

В 1929 году в Новороссийске я боролся с пьянством. Создал актив. Сам даже пива не пил — алкоголь! В день получки пионеры подходили к воротам завода с плакатами: „Папа, не пей! Неси деньги маме“.

Приезжает с Волги Артем. Красное галифе. На голове большая лохматая папаха. В карманах по „пол-митрия“. А я-то не пью! Он был очень этим огорчен.

Идем с ним по улице. Вдруг останавливается, начинает расстегивать ширинку. „Артем! Ты что делаешь?!“ Вытаскивает часы, смотрит время. — „На Волге ворья полно. Везде найдут, проклятые. Атак — ничего. У меня и кошелек тут…“

Постепенно я добился того, что в городе закрылись все частные пивные, а потом стали закрываться и казенные.

Тогда — в горком телеграмма из Москвы: „Прекратить излишества“.

Я с горя напился, как сукин сын».

Куда бы дядя Миша ни пошел — а у него что ни день бывало не по одной встрече — брал меня с собой. «Дочь моего друга… Артем Веселый — читал? Нет? Вот скоро книга выйдет, прочти обязательно!»

9 ноября дядя Миша с капитаном Терешиным отправились в пивную, и я с ними.

Темноватый подвал, накурено, кое-как протертые столы, моченый горох на щербатом блюдечке — бесплатная закуска к пиву. Мужчины пили пиво, вели какие-то моряцкие разговоры, при этом иной раз обращались ко мне как человеку, причастному к их компании. Я слушала, жевала горох и — смешно сказать — представляла себя матросом, пирующим с друзьями в портовом кабачке…

2 января 1957 г. Барнаул.

Дорогая Заяра!

Многое мы с тобой обговорили при встрече.

Я очень доволен, что узнал тебя поближе и с радостью заключаю, что нашел в тебе то, что хотел бы в тебе видеть.

Прежде всего, ты девочка с «артёминкой». Есть в тебе черточки отцовского характера…

Ну, а теперь деловой разговор.

Почему бы тебе не обратиться к М. Шолохову? Пусть напишет об Артеме, а кроме того, он мог бы подтолкнуть издание. С ним сильно считаются.

Вообще говоря, твоя застенчивость в этих делах ни к чему. Речь идет не о тебе и даже не об отце, а о большом, настоящем советском писателе Артеме Веселом. Ты пиши всем старикам, надо маститых брать за бороды. Пусть выскажутся. Многие воровато озираются по сторонам: «Как бы не сказать невпопад!»

[…] Издание Артема нужно, как воздух, именно в связи с 40-летием Революции. Ни один писатель так ярко, сильно, правдиво не написал о солдатах-фронторвиках в дни Февраля и Октября…

У Артема должно быть второе рождение, и его полюбит читатель с чистым сердцем. Ведь в этом сущность подлинного таланта. Время над ним не властно […].

Советовал обратиться за содействием к кому-нибудь из писателей и Ф. Г. Попов. Он писал Гайре: «Мне кажется, нет ничего зазорного попросить кого-либо о „заступничестве“. Ведь это будет не заступничество и не протекция, а восстановление справедливости».