2

2

Сергей Иванович заканчивал обход первого и второго блока, когда ему позвонили из конторы, чтобы пришел. Поморщился, но отнекиваться не стал, только глянул на третий блок — его можно обойти позже. Успел прошагать полпути до конторы, а оттуда навстречу бегут Рубцов, Романов, секретарша, кладовщик- с испуганными лицами, с криком: пожар на агробазе! И тычут руками в ту сторону.

Он оглянулся. Над третьим блоком подымался и клонился под ветром столб дыма, понизу желтело пламя.

Обгоняя всех, Сергей Иванович побежал назад. Что только не возникало в разгоряченной голове! Ну да, затопили печи, тепличницы по утрам всегда торопились, за ночь нахолодало; среди них три новеньких, неопытных. Или растопку уронили, или где-то рухнул старый свод, а рядом перегородка, огонь лизнул по ней и пополз вверх по рамам… Сердце готово было выскочить. Тришкину чистый повод шить дело.

Он прибежал, когда слесарь и пилорамщик в два ствола сбивали пламя. Жарко шипели горевшие доски, испуганно бегали с ведрами тепличницы. Он одним взглядом оценил обстановку, скомандовал:

— Откройте все краны! Ведрами, ведрами по стенам! Мужики — на крышу, выбить крайние рамы!

И сам полез на стеллаж, топча густую поросль помидоров, потом на крышу, кто-то подал ему ведро, другое… Горели переплеты на шести рамах одной теплицы, огонь лизал стенку из досок, а между ними опилки со шлаком. Внизу толпились конторские, все тепличницы, что-то кричали, указывали руками, кто-то рыдал в стороне, конечно, это новенькие…

Лилась вода — с утра баки полные, напор хороший, пламя слабело, дым с запахом горелой замазки уже только стелился. Еще, еще воды! Ну, кажется, огонь сломался. Рядом с собой увидел вдруг Зину Бауман, она спокойно сказала:

— Сойдите вниз, Сергей Иванович, мы сами… Вас там дожидаются для объяснения…

Он удивился ее спокойному голосу, такому странному в шуме-гаме. Спрыгнул с крыши, огляделся. Стена еще тлела, но то была концовка пожара. Больше переполоху, чем убытку.

И тут он увидел машины. Нет, не пожарные — они примчатся, когда все кончится, — а три эмки, от них шагали подполковник Нагорнов, Кораблин и майор Тришкин с неприятным, замкнутым лицом. На правой руке Нагорнова висела знаменитая плетка — короткая, витая из ремешков — с ней он ездил но приискам и, говорили, любил пускать в дело. Не только по заключенным…

— Ну что, агроном, — услышал он его заикающийся голос. — Пожар устроили? — тональность была пугающе высока. Ни приветствия, ни сочувствия, ни совета. Одна угроза.

Морозов не сразу ответил, повернулся к толпе тепличниц, скомандовал:

— Пожалуйста, по местам. Зина, приведите ко мне… Кто там? Варя Копылова, ее теплица. Пусть подойдет и объяснит. Кузьмич? — крикнул еще громче, словно начальства и не было рядом. — Передай шланг соседу, да, да, тебе, залейте стенку, там опилки тлеют. И дрова в печи…

Повернувшись, он встретил горящий взгляд Нагорнова.

- ЧП, — сказал как можно проще, в то же время обтирая грязные руки о грязный свой комбинезон. — В одной печи свод рухнул, пламя пробилось и полезло по стене. Кажется, все кончилось.

- Кончилось?! А если бы разгорелось? Если бы все теплицы?.. — подполковник, словно бы примеряясь, хлестнул себя по сапогу. Глаза у него были сумасшедшие. Взвинчивал себя. «Ударит или не ударит?» — мелькнула мысль. И Морозов сделал шаг к Нагорнову. Ну, давай! Он уже знал, что произойдет, если тот посмеет.

- Вы поспокойней, Сергей Иванович, поспокойней, — сказал стоявший рядом Кораблин. — Понятно, что взволнованы. Объясните Федору Вячеславовичу, что такие случаи при двухстах печах не редкость. И благодарите судьбу, что случилось это днем и при народе, а не ночью, когда одни дежурные.

Нагорнов упустил момент для привычной разрядки. Конечно, начался разговор на повышенных тонах, ему как-то надо было выпустить пар, все еще перегретый. Плетку он скатал на руке. Стараясь придать своим словам больше угрозы, рявкнул:

- Пре-м-мии за этот год я тебя лишаю! И благодари судьбу, что так обошлось. Иначе поехал бы отсюда с майором Тришкиным. Надолго бы поехал…

- Не так сразу, — удивляясь своему спокойствию, ответил Сергей. — С женой, с дочками простился бы…

Нагорнов круто повернулся и пошел к машине. Кораблин слушал майора, тот вполголоса что-то выговаривал ему.

- Да, вот что, Сергей Иванович, — сказал Кораблин, не дослушав Тришкина. — Немедленно объяснительную записку на мое имя. Все подробно. И фамилии виновных тепличниц, печника.

- Я, я виноватая! Меня накажите!.. — взвился слезный девичий крик. Тепличница Копылова, совсем молоденькая, с мокрым лицом, рухнула на колени в трех метрах от них. И отчаянно зарыдала, прижав грязные, в копоти, руки к лицу.

К ней подошла Зина Бауман, глаза ее жгли, щеки пылали. Сейчас она выложит им…

- Возьмите Копылову, бригадир, — быстро сказал Морозов. — Тут и без истерик хватает всякого.

Взвыл мотор начальственной «эмки». Нагорнов укатил. Сергей все стоял с двумя руководящими. И в это время из поселка на полном газу примчалась пожарная машина. Парни в брезенте, с топориками у пояса спрыгнули, побежали к теплице.

- Верны себе, — усмехнулся Кораблин. — К шапочному разбору. Вот с кем вам работать надо, майор. Поехали?..

Тришкин постоял, подумал. Еще раз оглядел Морозова.

- Копию докладной на мое имя, — сказал негромко.

- Чего? — Морозов в самом деле не расслышал майора. И тот озлился.

- Копию, копию докладной, понимаешь?..

- Будет сделано, — и Морозов вдруг улыбнулся.

- Рано смеешься, — сказал Тришкин. — Как бы плакать не пришлось.

И тоже пошел к своей машине. Кораблин еще походил по раненой теплице, взял под руку Рубцова и уехал с ним. А плановик Романов уже прикидывал убыток — около тысячи рублей, не больше. И, похлопав Сергея по плечу, отправился в контору. У дверей ходил туда-сюда обеспокоенный начальник совхоза. У него дергалась щека. Он трогал ее пальцем и морщился.

- Как по лезвию ножа хожу, — сердито сказал Морозов. — Чуть в сторону — и рухнешь лет на десять. А наш товарищ Нагорнов… Ведь руки у него чесались хлестнуть меня по физиономии.

- И тогда бы?..

- Вот те самые десять, это уже точно. Я бы в горячке…

- Ну, это вы зря. Его тоже можно понять. Хозяин.

- Не пойму. В каком веке живем, Алексей Федорович?

- В страшном двадцатом, — Рубцов быстро оглянулся. — Пошли по теплицам, посмотрим, как там.

- Уезжать мне надо, — сказал Морозов. — Опасность. Этот Тришкин…

- Ну, знаете! — Рубцов покачал головой. — Потоцкий не справится.

- Справится. Вы его просто не знаете. А меня… Ради детей!..

- Подумаем, подумаем. Не от меня зависит.

Тон, которым были сказаны эти слова- мягкий и сочувственный — позволял думать, что начальник не станет чинить препятствий для перевода.

Но оставался Тришкин, Дальстроем НКВД призванный «держать и не пущать» того, кто прошел лагерь и остался живым, даже пробился в корпус хозяйственных руководителей. У Тришкина нет ни веры, ни милосердия, ни понимания человека. У него есть приказ секретного отдела: любыми способами снова посадить однажды осужденного. Раз уже был рабом лагеря, так оставайся им и дальше, до конца дней своих.

Неужели ему и Оле так и придется жить все отсчитанные им годы, как людям, обреченным на вечное рабство?..

После вечернего чая, когда Оля уже укладывалась спать, Сергей сел за стол. Писать объяснительную записку на имя майора Тришкина.

А мог бы и не писать. Судьба распорядилась так, что Тришкину в эти дни было не до пожара и не до Морозова.

Его самого ждала вполне реальная опасность.