Глава XXVII НОВЫЙ СВЕТ
Глава XXVII
НОВЫЙ СВЕТ
8 декабря 1945 года. «Дорогая Марина. Вот мы и приехали. К сожалению, наше судно подошло к причалу так рано, что в темноте еще невозможно было разглядеть ни статуи Свободы, ни небоскребов!
Нас встречали офицеры эмигрантской службы, благодаря им мы сошли на берег быстро и без всяких затруднений. На набережной, как рой мух, на нас набросилась толпа журналистов. Один из них даже пощупал пальто Твоего отца, чтобы понять, из какой ткани оно сшито! На их вопросы мы отвечали жестами, чтобы дать им понять, что не знаем английского. Сопровождающие нас офицеры говорили за нас. В конце концов они заставили нас пройти через запасную дверь, где ждала машина. Нам почти не удалось посмотреть город, так как Августинович живет на окраине. Движение на улицах мне показалось ужасным, но водители столь дисциплинированы, что и ребенок без труда может пересечь любую улицу.
Я ужасно устала, но твой отец, казалось, чувствовал себя прекрасно. На пароходе он прекрасно ел и прекрасно спал. Наши соотечественники заполнили дом еще вчера, с момента нашего приезда. Последние посетители ушли в полночь, а сегодня все началось сначала.
Нам сказали, что здесь есть известный врач, лечивший Рузвельта, по происхождению русский. Предложили свозить к нему в ближайшую среду. Я согласилась.
Мне трудно ориентироваться в деньгах, но здешние цены кажутся мне низкими. Один ананас — хороший нечищеный ананас — стоит 50 центов (25 французских франков), а три красивых грейпфрута — 20 центов. Здесь нет ни литров, ни метров, ни килограммов. Двери и окна закрываются не так, как во Франции. Нужно всему переучиваться, а это не так легко в наши годы.
В комнатах так тепло, что мы ходим без шерстяной одежды. Все надо мной смеются, что я, выходя из комнаты, тушу свет. Мне говорят, что не к чему экономить электричество, поскольку оно ничего не стоит благодаря Ниагарскому водопаду.
Обязательно спроси Латкина, должны ли мы ему отдать деньги, которые у него заняли во франках и долларах? Как себя чувствует наш старенький Вася?»
10 декабря 1945 года.
«Дорогой Петр Михайлович (Латкин).
Вот мы и в самом большом городе мира. Он произвел на нас невообразимое, грандиозное впечатление, для нас это поистине новый свет! Мосты высотой в три этажа и длиной в три километра, самые маленькие туннели — три-четыре километра. Небоскребы окружены большими садами. Кругом благоденствие и комфорт.
В аптеках продаются сандвичи, книжки для детей и погребальные венки, там же можно выпить кофе. У сапожников можно видеть сидящих без обуви клиентов, читающих журналы в ожидании ремонта их ботинок. В химчистке вам предлагают раздеться в отдельной кабине и через некоторое время приносят вычищенные костюм или платье.
Мы свели знакомство со многими соотечественниками и встретили старых друзей. А.И. встретился с двумя офицерами, которые в 1916 году служили в его Железной дивизии. Как вы меня и просили, я послала вырезки из журналов, касающиеся приезда А.И. Одна — из самой толстой газеты «Таймс». Я не знаю, сколько в ней страниц, но весит она добрые полфунта. Вы увидите, что эта статья менее фантастична, чем другие. Но нужно признать, что все они довольно благожелательны.
Здесь не нужно делать обязательных визитов в комиссариаты и префектуры, не нужно обновлять удостоверение личности, здесь не существует продовольственных карточек. Никто и не думает обращаться с вами как с грязными иностранцами, но здесь… все такое другое! Колонию русских не связывают внутренние связи, каждый живет сам по себе. Я вспоминаю о Вас и обо всех наших парижских друзьях. Как Вы, наверное, страдаете от холода. Передаю перо А.И.
Нью-Йорк нас встретил весьма приветливо. Многих людей уже видел. Успел и Богу помолиться — в воскресенье, в день святого Георгия, причем настоятель храма особенно подчеркнуто поприветствовал меня, старейшего георгиевского кавалера… Осматриваемся, ориентируемся, изучаем быт, решительно непохожий на «французский».
После морского переезда жену до сих пор немножко «укачивает». Я же чувствую себя удовлетворительно. С завтрашнего дня оба начинаем лечиться по американской системе. Посмотрим, что из этого выйдет. Наш адрес: Mr Dinikin 109-15 Queens Blvd. Forest Hill. New York».
18 декабря 1945 года.
«Дорогая Марина.
Вчера послала тебе посылку: теплый халат и нейлоновые чулки (они кажутся очень прочными) для тебя, теплые тапочки для тебя и для Мишуни. Для него игрушки и конфеты. Подари их ему от нас на день рождения и пожелай ему от дедушки и бабушки расти здоровым и умным.
Если ты в чем-либо нуждаешься, пиши. Все, что будет в наших силах, я попытаюсь тебе послать. Твой отец все время говорит о необходимости «обеспечить материальную базу»… Я надеюсь, что нам это удастся».
Начало «материальной базы» было положено 5 февраля 1946 года, когда семьсот слушателей заплатили по доллару, чтобы послушать выступление Деникина на второй конференции в Манхэттенском центре. Первая имела благотворительные цели и была проведена в пользу русских инвалидов во Франции. К июлю месяцу должен быть подписан контракт (с авансом) между генералом и издательским домом У. Р. Даттон и Ко, который взялся опубликовать «Мою жизнь» в американской версии, сделал заказ на начатую Деникиным рукопись, которую он собирался назвать «Вторая мировая война. Россия и эмиграция».
Контракт запаздывал, поскольку после радушного приема в Нью-Йорке ситуация временно ухудшилась.
О приезде Деникина в Соединенные Штаты сообщила 5 декабря 1945 года самая значительная ежедневная газета на русском языке «Новое русское слово». В этот день в ней появилось короткое сообщение: «Мы узнали, что генерал Деникин покинул Францию и направляется в Соединенные Штаты с эмигрантской визой. Его приезд в Нью-Йорк ожидается послезавтра».
Эта новость произвела сенсацию в среде русских эмигрантов и вызвала интерес у американских журналистов. Деникин отказывался давать интервью и согласился принять лишь корреспондента «Нового русского слова» Андрея Седых, которого он встречал до войны. Интервью появилось в газете 9 декабря: «А.И. Деникин за прошедшие пять лет почти не изменился. Прежними остались прямой и твердый взгляд его стальных глаз, способность подбирать точные выражения для своих мыслей. Не изменилась и его политическая позиция. Бывший главнокомандующий ВСЮР остался все тем же русским патриотом, антибольшевиком, каким мы его знали раньше. «Вместе с русским народом, против советского режима»!»
Далее следовали вполне предвиденные ответы на следующие вопросы: «Почему вы уехали из Франции?», «Как вы пережили немецкую оккупацию?», «Что вы думаете о сегодняшней ситуации во Франции и во всем мире?»
Публикация этого интервью, перепечатанного и в американских газетах, спровоцировала, как ни удивительно, враждебную реакцию как левых, так и… правых. Коммунисты и американские евреи набросились на «вдохновителя погромов», прибывшего теперь в Соединенные Штаты, чтобы очернить наших советских союзников, собрать реакционные силы и подготовить третью мировую войну. Эмигранты правого толка обвиняли Деникина в том, что он выбрал для выражения своей позиции «журнал, директором которого является еврей Вайнбаум, владелец типографии — еврей Шимкин, а интервьюером — еврей Седых». Коммунистическая пресса и пресса американских евреев призвали своих читателей и сторонников к проведению манифестации с требованием к правительству о немедленной высылке генерала Деникина. Одна из этих демонстраций (впрочем, последняя) состоялась 5 февраля при входе в Манхэттенский центр. Около 30 человек размахивали плакатами с угрожающими лозунгами, но не входили в зал, где проходила конференция.
Обвинения в газетах публиковались несколько недель. Деникин отправил письмо своему старому другу Лельявскому, живущему теперь в Ницце: «Времена действительно смутные и подлые. И на себе лично испытываю их давление. Коммунистические, просоветские и еврейские организации стараются всеми силами помешать моей работе, подняв кампанию против меня в прессе, путем митингов и протестов, обращенных к правительству. К тому же начавшаяся с весны прошлого года болезнь (расширение аорты) не прекращается. Тем не менее продолжаю бороться и не теряю надежды. И Вы не падайте духом».
«Я сражаюсь на нескольких фронтах»… Поставив цель объединить всю белую эмиграцию под лозунгом «С русским народом, против советского режима», Деникин не забывал и своих мимизантских «подшефных», пытаясь объяснить мотивы, заставившие их надеть немецкую форму, доказать невинность этих людей, сдача которых советскому командованию однозначно обрекала их на смерть. Он написал статью о «власовцах», которую перевели на английский язык и которую он предложил нескольким американским газетам. Ее нигде не взяли. 31 января 1946 года Деникин обратился непосредственно к генералу Эйзенхауэру.
«Ваше превосходительство, я читал в газете «Тайме» о тех ужасах, которые происходят в лагере Дахау, который находится в настоящее время в ведении американской администрации и где заключены русские военнопленные — власовцы. Они предпочитают смерть выдаче советским властям. Я читал о том, как они вонзали себе напильники в грудь и медленно умирали в страшных мучениях, как поджигали свои бараки и в огне срывали с себя одежду для того, чтобы сгореть быстрее. Смерть они предпочитали пыткам в казематах ГПУ.
Могу себе представить, что испытывали американские офицеры, оказавшиеся вынужденными свидетелями и соучастниками этих ужасов. […] Мне хочется верить, что Вы не знаете подлинной истории этих людей, я могу попытаться изложить Вам ее.
Я знаю, Ваше превосходительство, о существовании некоторых положений Ялтинского соглашения, но знаю также, что человеческая свобода (хотя она часто попирается) и права политического убежища остаются демократическими традициями.
Кроме того, существует кодекс военной этики, осуждающий насилие по отношения к поверженному врагу. И, наконец, милосердие и справедливость предписывает нам также и христианская мораль.
Я обращаюсь к Вам, Ваше превосходительство, как солдат к солдату, и надеюсь быть услышанным».
Начальник штаба Эйзенхауэра генерал Томас Гарди в своем вежливом ответе подчеркнуто ссылался на ялтинские соглашения и давал понять о нецелесообразности дальнейшего ходатайства. Мало-помалу Деникин осознал, что ненависть американцев ко всем, кто носил немецкую форму, была еще очень свежа, как и их наивная вера в возможность длительного сотрудничества с советскими союзниками, которых лучше было не гладить против шерсти.
Стараясь спасти своих подопечных, генерал считал также важным поделиться с английским и американским правительствами своими опасениями. Для сохранения России и свободы всех стран, пока еще не находящихся под коммунистическим гнетом, он считал необходимым противиться зловещему расширению зон советского влияния. Он составил меморандум, обращенный к английскому и американскому правительствам. Но если министр иностранных дел Эрнест Бевин принял генерала, то его американский коллега не дал себе труда сделать это.
Конференции, статьи, меморандумы не мешали моему отцу работать в то же время над двумя книгами: «Моя жизнь» и «Вторая мировая война». В Нью-Йорке он проводил целые дни в поисках новых материалов, делал записи в Общественной библиотеке штата Коннектикут, куда друзья пригласили его летом 1946 года. Он исписывал горы бумаги, печатал на машинке. 11 сентября он писал мне: «Я продолжаю писать и работать, как раньше, и даже больше, чем раньше. К сожалению, наш летний отдых был несколько испорчен капризами моей проклятой аорты».
А мать к этому добавляет: «Скоро мы возвращаемся в Нью-Йорк или, скорее, в его пригород, где мы наконец нашли маленькую квартиру в доме, окруженном деревьями и зеленью, почти на берегу моря. Наш новый адрес: 160-16 авеню, Уайтстоун, Нью-Йорк.
Здоровье не улучшается, хотя мы провели это лето в исключительных условиях. Я убедила твоего отца проконсультироваться у немецкого специалиста сразу, как только мы вернемся в Нью-Йорк».
Русский врач, лечивший Рузвельта, несколько разочаровал моих родителей. Он поставил диагноз: коронарная закупорка, но не прописал ничего, кроме нитроглицерина в случае приступа. Накануне осмотра у немецкого специалиста мать, собираясь быть переводчицей, проверила и уточнила перевод некоторых слов: позвоночник — Ruckgrat, усилие — Anstengung, причина — Ursache. Отец сделал для памяти краткие записи в книжке:
«Операция простаты в 1942 году.
Ревматизм позвоночника.
Застарелая грыжа.
Хронический бронхит с 60 лет.
В настоящее время:
внезапные боли в груди несколько раз в день во время физических усилий (длительной ходьбы, подъем по лестнице), при сильном ветре, иногда без всяких причин.
Отдышка, особенно ночью.
Тяжесть во всем теле.
Общая слабость».
Доктор-немец слушает, простукивает больного, прописывает ему капли и пилюли, настаивает на режиме похудания.
30 января Ксения Деникина пишет капитану Латкину: «После нескольких дней улучшения А.И. опять страдает от сердечных припадков. А живем в тепле и комфорте — удивительная страна, все здесь есть, ни сезоны, ни неурожаи не имеют значения…»
А.И. прибавляет несколько строк: «Благодарю за поздравления и желаю всякого благополучия, у нас — без перемен. Похварываю. Много работаю. Труд рассчитан на два года…»
На Пасху отец поздравил меня и просил прислать некоторые документы, оставленные на бульваре Массена. Его обычный оптимизм на этот раз изменил ему: «Воистину Воскресе!
Поздравляю со Светлым Христовым Воскресением, хотя и прошедшим, и желаю всем вам возможного благополучия. Не знаю, придется ли еще увидеть своего внука, но если он не будет говорить по-русски, для меня это будет большим огорчением. Где проведем лето, пока что не знаем».
В июне 1947 года мои родители направились к канадской границе. Друзья Бибиковы пригласили их провести лето на своей ферме, расположенной на берегу озера Мичиган.