Глава III КИЕВ

Глава III

КИЕВ

На протяжении всего своего детства Антон засыпал под рассказы о военных походах отца. Семья переехала во Влоцлавск. Мальчик пробирался во двор казармы, занимаемой стрелковым батальоном, и смотрел на учения. Он подстерегал уланов, водивших каждый день лошадей к реке на водопой. Его сажали на круп лошади и разрешали иногда одному прокатиться галопом. Однажды ему удалось продать свои старые школьные тетради, и на эти деньги он купил у солдат патроны. Вынув из них порох, Антон воспользовался ими, чтобы поучиться стрелять из старого пистолета.

Мне было шестнадцать лет, когда отец, бережно хранящий браунинг и парабеллум времен гражданской войны, решил, что настало время учить меня стрелять. Мать, глубоко потрясенная всем случившимся во время гражданской войны, энергично этому воспротивилась. И отец, не без разочарования, наконец уступил ей. Что касается меня, то я никогда не сожалела о своем неумении стрелять, без сомнения, унаследовав от матери глубочайшее отвращение к любому оружию.

Если в восьмидесятые годы жизнь солдат казалась Антону захватывающей и увлекательной, хотя и несколько несвободной, то в отношении существования офицеров, занимающих более престижное положение, он сохранял все иллюзии и представлял себе их жизнь как нескончаемую смену подвигов и удовольствий. Эта вера еще более укрепилась во время его знакомства с двумя корнетами (подпоручики в кавалерии), расквартированными в доме на той же улице, где жил Антон. Мальчик восхищенно смотрел, как они гарцуют на лошадях, не вынимая изо рта сигару, слушал их смех и пение. Непринужденная манера одного из них, которого соседи уважительно звали Павел Карлович, особенно приводила Антона в восторг. Какая радость жизни! Какая беззаботность, какое презрение к опасности! Ведь он совсем не боялся садиться на край окна, свесив ноги в пустоту. И со стаканом в одной руке, рискуя потерять равновесие, приветствовал проходящих мимо знакомых.

В ужасе, но полный восхищения, Антон молился про себя:

— Господи! Сделай так, чтобы он не упал! Если он упадет с третьего этажа, то непременно разобьется.

Антон надеялся, что в один прекрасный день блестящий офицер снизойдет наконец до того, чтобы заметить своего маленького соседа и перекинется с ним несколькими словами. Это тайное желание осуществилось лишь двадцать пять лет спустя. В Маньчжурии во время русско-японской войны отличившийся в войне с Китаем генерал Павел Карлович Ренненкампф, которому еще предстояло пережить поражение в наступлении 1914 года, каждый день беседовал с начальником штаба подполковником Антоном Ивановичем Деникиным.

В 1889 году с дипломом об окончании лицея Антон покидает Лович, возвращается в Влоцлавск и объявляет своей матери, что записался волонтером в 1-й стрелковый полк, расквартированный в Плоцке. До последнего года только два типа школ выпускали офицеров. Военные школы, из которых выходили подпоручики, принимали только кадетов, то есть выпускников средних школ для сыновей офицеров. Юнкерские школы были открыты для всех, для поступления в них не требовалось никакого диплома, что портило их репутацию. Вышедшие из них офицеры могли надеяться только на службу в пехоте или кавалерии. Это не могло удовлетворить молодого человека, мечтающего стать артиллеристом. К счастью для него, только что был создан третий тип школы, в которую принимали только солдат вольноопределяющихся, имеющих диплом об окончании гимназии.

И вот Антон семнадцати с половиной лет живет последние три месяца в казарме в Плоцке. С октября он поступает в одну из новых офицерских школ, находящуюся в Киеве (другая была в Москве).

Девяносто волонтеров из-за отсутствия собственного жилья были расквартированы в юнкерской школе. У них — свои классы и свои преподаватели, но они делят комнаты вместе с юнкерами и ходят вместе с ними на учения. Крепости, в которой они живут, более ста лет. Толстые стены, выходящие на улицу стрельчатые окна, из узких бойниц видны зеленеющие берега Днепра. Время учений, занятий, отдыха и сна распределено точно по минутам. Не существует перегородок, закрывающих кровати, дверей, отделяющих отхожее место. У учащихся есть право только на один «выход» в город в неделю, которого могут лишить из-за плохих отметок или нарушений регламента. Антон принимает суровую дисциплину, ему удается победить в себе искушение выходить ночью на запрещенные прогулки, но он с готовностью дает свои простыни менее послушным друзьям, которые связывали простыни за концы и с их помощью достигали желанной земли и желанной свободы.

Большинство офицеров-воспитателей оказались несговорчивыми в том, что касалось регламента, однако некоторые, случалось, проявляли понимание. Однажды Антон, мучимый непреодолимым желанием пройтись по городу, выскользнул через большую дверь как только закончились уроки. Ему нужно было вернуться перед вечерней перекличкой и залезть через окно одной из учебных аудиторий. Предупрежденные товарищи должны были, услышав тихий стук, отвлечь офицера-надзирателя и увести его в коридор. Сначала появляются фуражка, шинель и штык, затем грешник, который садится на них так, чтобы их не было видно, и принимает самый невинный вид. Вернувшийся офицер видит, что он погружен в чтение. Теперь нужно пройти в комнату под испытующим взглядом капитана. Один из его друзей прячет на груди его фуражку, другой скрывает штык. Из трех компрометирующих предметов, являющихся доказательством запрещенной прогулки, остается одна шинель. Антон небрежно набрасывает ее на плечи. Капитан останавливает его:

— Что делает эта шинель на ваших плечах?

— Дело в том, господин капитан, что я чувствую, что у меня жар. Меня знобило весь день…

— Тогда прямо в лазарет! Вам измерят температуру.

— О! В этом нет необходимости, господин капитан, я уже чувствую себя гораздо лучше…

Капитан недоверчиво хмурит брови и, поколебавшись несколько минут, отпускает больного ученика, позволив ему выздоравливать самому. Он, конечно, вспомнил времена юности, когда тоже чувствовал «жар».

Французский генерал в отставке преподавал родной язык. Владея с детства двумя языками, Антон за семь лет учебы в лицее так и не смог одолеть этот третий язык. Один из его друзей, некто Нестеренко, напротив, владел им как родным. Генерал был близорук и плохой физиономист. Когда он вызывал «Деникин», а вставал Нестеренко, он не замечал обмана. Во время сочинения Деникин вызывается перевести вслух на французский текст Пушкина. Нестеренко начинает, как всегда, немного запинаясь на словах, имитируя плачевный акцент своего друга, чтобы получить не более 7 или 8 из 12 — оценки вполне достаточной и правдоподобной. Но увлеченный красотой текста, он забывает об акценте и находит очень точные слова. Удивленный генерал приближается и узнает его. Вызывается Деникин, который на этот раз встает сам.

— Идите оба для объяснений в кабинет директора.

Так как исключение было неминуемо, то товарищи стали просить:

— Будьте милосердны, Ваше превосходительство! Извините нас!

Сохраняя неумолимый вид, генерал берет обоих виноватых за руки и ведет к двери. Весь класс поддерживает:

— Извините их, Ваше превосходительство. Около двери генерал отпускает своих пленников.

— Хорошо, на этот раз я все забуду. Но чтобы этого больше не было. Вы, Деникин, должны приложить старание. Французский — очень красивый язык. Я уверен, что однажды вы пожалеете о том, что так плохо его знаете.

В 1926 году, когда мы уже были в изгнании, судьба привела нас во Францию, где мои родители прожили около двадцати лет. В течение этого времени мой отец предпочитал выражать свои мысли жестами, иногда акцентируя их двумя десятками слов, которые ему удавалось произносить вполне прилично. Зато он был чрезвычайно горд успехами своей дочери в языке, которым сам не смог овладеть.

Глубоко укоренившиеся юнкерские традиции, которые должны были принять вновь поступающие, основывались на двух фундаментальных понятиях: уважении к дисциплине и чувстве чести. Первое почти детально совпадало с точкой зрения военного командования, второе же часто с ней расходилось. Так, «возвращение из города» в состоянии более или менее сильного опьянения сурово наказывалось офицерами, но не противоречило правилам чести в восприятии учеников, так же как не был предосудительным обман в классе и на экзамене. Драки в городе, подвергавшиеся суровым санкциям со стороны директора, какими бы ни были их причины, единодушно одобрялись юнкерами, если речь шла об отмщении за обиду, нанесенную одному из них. Два преступления не прощались: донос и кража. В течение двух лет, проведенных в Киеве, Антон оказался свидетелем наказаний тех немногих молодых людей, которые были виновны в доносе. Но зато не было совершено ни одного воровства. Впрочем, что было воровать? Униформа и белье, такое же как у солдат, выдавались интендантом. Большинство юнкеров происходили из семей со скромным достатком. Многие довольствовались содержанием в 25 копеек в день (солдаты получали 15) и рассчитывали на великодушие более счастливых товарищей, которым помогали семьи, чтобы иметь возможность иной раз кутнуть в городе или просто приобрести табаку или зубную щетку. Пять рублей, которые Антон каждый месяц получал от своей матери, приходились ему более чем кстати.

Молодые люди охотно спорили о военном искусстве, литературе, теологии и, конечно, о любви. Социальные и политические интересы оставались для них чуждыми. Их окружение не позволяло им интересоваться политикой: всякая склонность подобного рода квалифицировалась как «низкая» и недостойная. Антон был удивлен, узнав от одного из своих друзей, что в университетах Российской империи дело обстоит совсем иначе, что недавняя статистика гласит — в Технологическом институте Санкт-Петербурга 80 из 100 студентов состояли в различных политических кружках, 72 из 100 являлись членами левых партий, во время постоянных стачек и манифестаций они выдвигали социальные и политические требования. Не зная ничего об этих событиях, юнкера Киева и других городов не проявляли к ним никакого интереса. Разрыв между офицерами, с одной стороны, и учащейся молодежью и интеллигенцией — с другой породил взаимное непонимание, переросшее во время революций 1905 и 1917 годов в открытую враждебность.

Выпускной экзамен проходил в июне 1891 года. Он состоял из двух разделов — военное искусство: тактика и стратегия, стрельба и верховая езда; общая подготовка: закон Божий, механика, химия, анализ, французская и русская литература прошлых веков (современная могла послужить распространению вредных идей…). Антон получил среднюю оценку 10,4 балла из 12, самую высокую во всем выпуске. Столь высокая оценка давала ему право выбирать вакансии в различных полках Российской армии. В этот год была лишь одна вакансия в гвардии, пять — в артиллерии, шесть — в инженерных войсках, остальное — в пехоте. Служба в гвардии была наиболее престижной, но, хотя по этому поводу не существовало официального предписания, традиция закрепляла это место за офицерами благородного происхождения. Антон выбрал 2-ю артиллерийскую бригаду, потому что его привлекал этот вид войск, и, кроме того, эта бригада стояла в городе Беле Седлецкой губернии, находящейся почти рядом (250 километров напрямик) от Влоцлавска, в котором жила его стареющая мать Елисавета Деникина.

Двух лучших друзей молодого подпоручика звали Павел Сытин и Сильвестр Станкевич. Первый стал артиллеристом, второй — пехотинцем. К концу I мировой войны генерал Сытин будет командовать артиллерийской бригадой. Затем, в 1917 году, под влиянием новых идей он перейдет к большевикам и осенью 1918 года будет командовать их Южным фронтом, выступающим против белой Добровольческой армии генерала Деникина. Генерал Станкевич, поляк по происхождению, герой мировой войны, тоже сделает свой выбор и на стороне Белой армии погибнет в битве… с Красной армией под командованием Сытина.

В июле 1891 года новоиспеченные офицеры из Киева, получив распределение, с нетерпением ждали официального назначения. В Военной школе, выпускающей кадетов, это назначение всегда сопровождалось торжественной церемонией. Все, например, знали, что в столице в конце пышного парада царь лично поздравлял получивших назначение офицеров. Две новые офицерские школы — в Москве и Киеве — существовали только два года и не могли похвастаться этими традициями. Что же в конце концов произошло? Эхо празднования в Санкт-Петербурге и в других городах достигло молодых подпоручиков Киева, стало известно, что их коллег чествовали с достаточной пышностью. Они разочарованно говорили: «О нас забыли!» Наконец на исходе августа один из юнкеров возвестил, пробегая по учебным аудиториям старой крепости:

— Господа офицеры, вас просят собраться около подъезда.

Все поспешили, застегивая в последний раз солдатские портупеи. Появившийся на верхней ступени директор прочел громким голосом только что полученную телеграмму, прибавил несколько слов поздравления. И это все? Да, все!

В тот же вечер офицеры забыли о своем разочаровании. Обходя всю ночь лучшие рестораны в городе, они танцевали, пели, пили водку и коньяк, курили папиросы в компании со своими преподавателями, ставшими теперь им почти ровней.

Антон не сможет потом вспомнить, каким чудом он проснулся на следующий день в полдень в своей собственной комнате.

Через два дня друзья, одетые в новую униформу, расстанутся, чтобы провести короткий отпуск каждый у себя дома. «Новая жизнь» начнется с начала октября.