ЛЮДМИЛА ШЕПЕЛЕВА ИССЛЕДОВАНИЕ НРАВСТВЕННОГО ЧУВСТВА (О творчестве З. Прокопьевой)

ЛЮДМИЛА ШЕПЕЛЕВА

ИССЛЕДОВАНИЕ НРАВСТВЕННОГО ЧУВСТВА

(О творчестве З. Прокопьевой)

Первая встреча читателей с Зоей Прокопьевой состоялась пять лет назад. Тогда в Челябинске вышла ее книга рассказов «Лиюшка». Критика единодушно одобрила своего рода заявку молодого автора, хотя и отметила недостаток писательского опыта.

И вот уже в центральном издательстве «Современник» одна за другой вышли новые книги Прокопьевой. В 1974 году — «Розовая птица», в 1976 году — «Белая мель». В рассказах и повестях много автобиографического. Полусиротское детство, выпавшее на годы войны, работа на Челябинском металлургическом заводе рассыльной, табельщицей, бригадиром — все это так или иначе трансформируется.

Прокопьевой хорошо известен быт заводского цеха. Но в равной мере ей дорога природа родного края, аромат полей и лесов, о чем она пишет с любовью.

Заводская окраина, где обычно происходит действие, отнюдь не является символом духовной окраины. Лиюшка (из одноименного рассказа), Нюра («Такая длинная ночь»), Шурочка («Доски для баньки») живут жизнью своей бригады, цеха, в общении с людьми обретают уверенность в своих силах; они и сами готовы по первому зову помочь людям. Личная жизнь их складывается нелегко, но они упрямо верят в свое женское счастье. Молоденькая Варя так и говорит: «Я должна быть счастливой!»

Писательницу больше интересуют не производственные конфликты, а исследование нравственного чувства героя, отношения в коллективе, раскрытие характера в повседневном, обыденном.

Лейтмотив рассказов и повестей З. Прокопьевой — утверждение человечности, утверждение доброты.

На мой взгляд, автор лучше владеет жанром рассказа, чем повести.

Емкий и мобильный, он позволяет через одно событие, одну острую ситуацию раскрыть жизнь человека в ее прошлом, настоящем и будущем. В этом убеждает рассказ «Гостья». Он лаконичен, конфликтен, подкупает нерецептурным, недосказанным финалом, дающим простор для домысливания. Писательнице удалось добиться полной реализации замысла, показав нравственную стойкость человека, закаленного в годы Великой Отечественной войны.

Действие развертывается на берегу озера, где смутно вырисовываются очертания синих гор. Когда-то Костя Телегин рыбачил здесь с отцом, сейчас пребывание на озере стало его единственной радостью и утешением.

Ситуация взята исключительная: инвалида войны с двумя маленькими детьми бросила жена. О военной жизни героя говорится очень скупо, но обращает на себя внимание такая деталь: Костя не бросил пулемет, выходя из окружения, а волок его с собой. Умение выстоять, не поддаваться угрозам трудных обстоятельств сохранил в себе бывший фронтовик на всю жизнь.

К Косте Телегину, теперь уже деду, приезжает жена, уставшая от легкой жизни. Приезжает со своей тоской прислониться душой к человеку, которого она предала.

Смысл рассказа в том, что физически искалеченный войной человек оказывается способным вернуть нравственные силы той, которая растеряла себя в жизни.

Но в рассказе нет идиллического конца. «Наездилась, нажилась», — сама о себе с презрением говорит «гостья». Может быть, она поняла, насколько низко пала в глазах людей, и остаться с Костей значило для нее — остаться наедине со своей больной совестью. Уж лучше было не видеть постоянного укора в глазах безногого мужа и дочери, которая никогда не простит матери измены. И «гостья» решает во второй раз покинуть родной дом, надеясь убежать теперь от самой себя.

Автор не погружает нас в душевные страдания героя. Состояние Кости, что характерно для манеры Прокопьевой, раскрывается путем единения с природой, где он обретает душевное равновесие. Костя смотрит на птиц и думает,

«что даже птицы не принимают его всерьез как человека. Но отношение птиц к нему было приятным — он воображал, что они видят его большой неуклюжей птицей, вожаком, по какой-то им непонятной причине переставшим летать».

Так же эмоциональна и концовка рассказа, в которой нет ничего лишнего, описательного:

«Он медленно поднялся и сел. И так же медленно поднималась и распрямлялась смятая трава».

На примере «Гостьи» очевидно, как важно следовать законам жанра. К сожалению, нет той цельности замысла в рассказе «Доски для баньки». Он как бы распадается на два самостоятельных рассказа.

Один из них связан с воспоминанием о войне. Инвалид войны Петр Алексеевич, семья которого погибла во время бомбежки, его холодное неуютное жилье, опустившая руки жена. И неожиданная отцовская привязанность к рабочему парню. Бригадир ремонтной бригады Игорь Корюкин близко к сердцу принял обездоленных стариков, стал заботиться о них, как сын. История отношений Игоря с «батей» (так он стал называть Петра Алексеевича) могла бы стать сюжетом для самостоятельного рассказа о человеческой доброте и щедрости.

Другой рассказ — о беспечной, «шалой разведенке» Шурочке, под влиянием настоящего чувства начинающей переосмысливать свою прежнюю жизнь. Внешне грубоватая и задиристая, она оказывается бунтаркой и мечтательницей, ей претит сытое довольство и мещанское благополучие. Встреча с Игорем Корюкиным, непохожим на заводских парней, и всколыхнула ее сердце.

Писательницу привлекла натура нестандартная, не сразу и нелегко обретающая верный путь в жизнь. Описания работы в цехе чередуются с картинами природы, где можно не только отдохнуть душей, но и не спеша и сосредоточенно подумать о себе. В одну из таких минут и подкралась к Шурочке беспощадная мысль: а ведь так можно растратить себя по мелочам, незаметно потерять себя…

Характер Шурочки привлекает своей жизненной правдой, отсутствием шаблона. Но каковы нити, соединяющие Петра Алексеевича и Шурочку? Их нет. Либо они внешни. Вот и получается два рассказа в рассказе. Лучший из них — о Шурочке.

Проникновение в женский характер — стихия Прокопьевой. Интересен образ Нюры из повести «Такая длинная ночь». Жизненные принципы Нюры отрицают самую суть таких людей, как ее возлюбленный Олег Кураев, мечты которого дальше собственного благополучия не идут.

Нюра, как и Шурочка из рассказа «Доски для баньки», живет чувством, и хотя первое ее столкновение с жизнью кончается трагически, она не теряет веры в людей. Увлеченность любимым делом, заботливое отношение бригады, друзей — все это исцелило ее от нравственного недуга.

Выбор героя определил и почерк лирической прозы, столь распространенный в современной литературе: постоянные инверсии, повторы словесных периодов, особенно олицетворений, ритмичность слога, преобладание формы внутреннего монолога,-расширительная роль авторской речи, органично сливающейся с речью героини, вплетение в повествование пейзажа, не составляющего просто фона действия, а выполняющего роль самостоятельного художественного образа-обобщения.

В повести «Такая длинная ночь» раскрылось у Прокопьевой обостренное чувство природы родного края. Природа воспринимается героями, как часть самих себя. Писательница заражает своей любовью к уральским синим озерам, древним соснам, отраженным в зеркале воды, горам, зовущим в даль.

Если Лиюшка, Шурочка, Нюра сдают экзамен на зрелость в обстановке мирного труда рабочего коллектива; то в повести «Звереныш» женский характер проверяется испытаниями военных лет.

Женщина и война. Детство и война. Более несовместимых понятий не может быть, — такова авторская мысль, направляющая развитие сюжета.

Одна из тяжелых примет военного времени — дети, лишенные детства, их раннее повзросление. Прокопьева создает психологически правдивый образ девочки.

Один из лучших эпизодов повести — сцена с литовкой. Лидке сосед сделал литовку по ее росту, и вот она, как взрослая, спешит накосить свой стожок сена для любимицы семьи — Маруськи и ее теленочка. Косит неумело, но с самозабвением, по-хозяйски, как взрослая, а на косьбу с завистью смотрят двое соседских малышей, которые и литовку-то в руках еще не могут удержать.

Подобная сцена традиционна в современной литературе. Достаточно вспомнить роман Ф. Абрамова «Пряслины», где вместе с кормильцем Михаилом впервые выходят на покос, как на праздник, младшие братья и сестры. И тем не менее в повести Прокопьевой строки эти воспринимаются свежо, жизненно. В них отчетливо отражается народная основа характера.

Лейтмотивом проходит в «Звереныше» тема доброты, взаимной помощи. Именно эта взаимная духовная поддержка помогла Лидкиной матери и ее соседкам выстоять в годы войны.

На пути Лидки встречаются и такие, как «счетоводиха», оклеветавшая их, и падкий на солдатских вдов Герасим, отказавший в помощи в трудную минуту, и та «тетенька» из района, которая так больно ранила детскую душу. Но не они определяли течение жизни. Им оказывали противодействие все понимающая многострадальная «мамка», учительница Мария Кондратьевна, соседка Палаша и многие другие.

События в «Звереныше» даются в восприятии Лидки, вместе с тем автор постоянно вносит свои коррективы в оценки действительности. Даны в меру и оправданы характером просторечья, свидетельствующие о знании Прокопьевой народного языка, умении отобрать наиболее необходимые речевые средства.

Менее удачно, к сожалению, использованы возможности жанра. Произведение распадается на дробные эпизоды, зарисовки, сцены, в нем не прослеживается четкого сюжетного стержня, конфликт только намечен.

Обрамление повести обращено в сегодняшний день: редактор радио Лидия Никитична встречается с соседской девочкой Олесей, укравшей в гастрономе сырок для своей собаки — не захотелось пойти домой за деньгами. Она рассказывает свою историю. В конце повести потрясенная Олеся осознает неблаговидность своего поступка. Здесь же и упоминается о матери Лидии Никитичны. Теперь бывший «звереныш» несет своей «мамке» сок манго для коктейля.

Такой назидательный экскурс в современность с моралью, искусственно бьющей в лоб, досадно выпадает из общей ткани повествования. Повесть только выиграла бы, если б она начиналась прямо с рассказа о поденной работе Лидки и ее матери:

«Это была огромная лепешка из навоза, воды и глины. Они ходят по ней кругами — с края до середки и с середки до края. Мать ступает тяжело и плотно, вдавливая ноги в это месиво. Отпечатки ее следов глубокие, с широко растопыренными пальцами. А своих следов Лидка не видит».

В этой бытовой картине все сказано, потому и не нужны прямолинейные параллели между «лепешкой» и соком манго.

Прокопьева пишет, всегда отталкиваясь от конкретного реального факта. Неслучайно эпиграф повести «Под гитару» напоминает скупую газетную информацию:

«В тот день, когда Зубакин появился в этом городе, на седьмом километре по старому сибирскому тракту был убит таксист».

Глава, рассказывающая об этой истории, вносит трагическую ноту во все повествование. Провожая в последний путь своего товарища, шоферы-таксисты сплошным потоком вели свои машины и тихо сигналили. Так предваряется, подготавливается финал, где монтажник Виктор Зубакин падет от руки тех же бандитов.

Но не детективная сторона в первую очередь интересует писательницу, а судьба простого рабочего парня, становление его характера под влиянием коллектива, мотивы поступков.

Что заставило солдата-охранника, рискуя жизнью, спасать Зубакина, увязнувшего в трясине, и бороться за его будущее? Каким чувством руководствовался Зубакин, принимая удар на себя? Почему один из монтажников, не раздумывая, бросился защищать Виктора, а другой смалодушничал и остался в стороне?

В образе солдата Мохова, удержавшего оступившегося парня, в поступках самого Зубакина, сохранившего веру в людей, Прокопьева утверждает торжество человечности как норму всей нашей жизни.

На высокой лирической ноте звучит в повести тема матери. Вот после десятилетней разлуки с домом приходит Зубакин на пустырь, оставшийся от поселка. Всю дорогу мечтал он, как обнимет мать за худенькие плечи и подарит ей шаль. Стайка искривленных березок у материнского дома, память о матери, ушедшей из жизни, так и не дождавшись единственного сына, — вот что постоянно тревожит совесть Зубакина.

Здесь Прокопьева традиционно обращается к заветной теме — человек и природа. Все эти березки, перелески, поля, ароматы разнотравья — все живое выступает как средство раскрытия внутреннего мира героев.

В последний миг жизни Виктору привиделся солнечный день,

«как идут они с Моховым по цветистому прилужью Тобола, как вдруг широко открывается вид на взгорок, на розовую кипень цветущего сада. А навстречу бегут маленькая светловолосая девочка и большая серая собака. У девочки круглые синие глаза. Она бежит по лугу, по белым ромашкам и звонко смеется».

Этот солнечный мир у Виктора отняли именно в тот момент, когда он только начал новую жизнь. Такой трагический финал действенно раскрывает авторскую мысль.

Последнюю книгу повестей Прокопьева назвала «Белая мель». Значит, по мысли автора, повесть, давшая заглавие сборнику, является определяющей в чем-то главном, несущей новый заряд. Посмотрим, так ли это?

Герой повести Петунин реагировал на трагическое известие о каменщике Веревкине, получившем серьезную травму. Первая мысль «сколько же у них детей?» долго не задержалась в его сознании. Он стал в свое оправдание утомительно думать о том, как разбирать причину аварии, как объясняться с женой Веревкина. Характерно, что и друг Петунина Спирин, о котором сообщается (именно сообщается, не больше) как о перспективном мастере-рационализаторе, очень хладнокровно бросает в утешение: «Травма? Ну, так и что, такая наша работа…» И ни слова о человеке. Ни слова о самом деле. Все воспринимается с точки зрения собственного благополучия. В тридцать лет — такое равнодушие, такая усталость от жизни!

Забвение друзья находят в ресторане. Именно здесь-то, в папиросном дыму, Петунин приходит к оправдывающей себя мысли: «Есть простые сизари».

Да, он звезд с неба не хватает, хотя когда-то и претендовал на нечто исключительное, когда-то подавал большие надежды. Правда, в конце книги автор намечает какие-то душевные сдвиги у Петунина, но в них трудно верится.

Посмотрим, как герой ведет себя по отношению к женщине (традиционная черта всей нашей литературы, своеобразный нравственный критерий). И здесь — то же самое. Он оправдывает только себя.

Вот Петунин с любящей его женщиной Юлей на озере, в воскресный день. Смотрит на Юлю холодным изучающим взглядом, сопоставляет с прежней женой:

«Я — идиот, я приехал с ней на охоту, а думаю о Елене. Когда я думаю о Елене, я не могу прикоснуться к этой… Чепуха какая, я не могу от нее освободиться. Я не могу забыть ту… Елена, эта красивее тебя, но я не могу от тебя освободиться… Неужели так будет всегда?»

И далее, насладившись приготовленными Юлией утками в опятном соусе, снова оценивающе, но уже мягче (повлиял сытный ужин с коньяком):

«посмотрел на Юлю, высокую, стройную в спортивном синем костюме и остался доволен».

Что это? Откуда такой цинизм: «та», «эта», «ту», «эту»? Допустим, Петунин не любит Юлю. Но о любимой, покинувшей его Елене, он ведь тоже вспоминает не иначе как: «Не могу забыть ту».

Интересен такой факт. В механическом цехе Челябинского трубопрокатного завода состоялась читательская конференция по книге Прокопьевой «Белая мель». Рабочие очень точно уловили и отвергли беду Петунина: его половинчатость, эгоистичность. Они осудили Петунина за пассивность по отношению к жизни, к работе.

Посмотрим с этой точки зрения на Юлю, врача по профессии. В повести есть такая сцена:

«Юлия Петровна, Вас Зинаида Васильевна просит на консилиум, — распахнув дверь, сказала сестра. — Привезли больную.

— Иду.

А через полчаса женщину уже готовили к операции… В ожидании анализов Юлия позволяла анестезиологу Вите уже в который раз выяснять отношения».

Вся сцена и, особенно, последняя фраза очень характерна. Об операции сказано между прочим, вскользь. Для Юли, врача, перед самой операцией важнее выяснение отношений с анестезиологом Витей, в равной мере он мог бы быть назван хирургом либо делопроизводителем.

Кстати сказать, и Юля не показана в главном деле, через отношение к своей профессии. Ночные телефонные звонки, упоминание о вызовах в больницы воспринимаются, как проходные эпизоды, внешний фон.

Но как только конфликт переносится в сферу нравственных отношений, героиня снова становится сама собой.

Синее озеро. Синие глаза Юли, ждущие счастья. Беспомощный щенок, уткнувший холодный нос в ладонь хозяина.

В отличие от Петунина, Юля, как все женщины Прокопьевой, — цельная и чистая натура. Героиня хочет понять, можно ли в жизни положиться на Петунина, доверить ему себя, или все, что происходит у них, недолговечно? Не случайно привязался к ней мотив услышанной песни:

Жизнь только миг между прошлым и будущим,

И этот миг называется жизнь.

В этой горькой неуверенности в любимом человеке, что постоянно гнетет Юлю, хотя она мужественно не показывает своего душевного состояния, и содержится авторская оценка Петунину. Оценка неназойливая, не бьющая в лоб, но отчетливо слышимая.

Как Юля не верит в надежность своего счастья, так и мы не верим Петунину.

И все-таки одной эмоциональной оценки Петунину недостаточно. Корни его бездуховности, приземленности требуют более глубокого авторского анализа, иначе описание быта может превратиться в самоцель. А вообще-то, если мы отбросим все возвеличивающие себя самооценки Петунина и определим его в главном (отношение к человеку), то увидим, что это новый вариант старого героя — Олега Кураева из повести «Такая длинная ночь». Только Кураев показан жестче и более прямолинейно.

Такое невольное повторение настораживает. Именно невольное повторение, объяснить которое можно тем, что за немногим исключением Прокопьева еще не выходит за рамки бытового материала, связанного в определенной мере с ее жизненным опытом.

Из повестей Прокопьевой самая удачная — «Звереныш», она подкупает своей искренней, исповедальной интонацией. В повести «Такая длинная ночь» была сделана хорошая заявка на рабочую тему, наметился конфликт, отразив главное в человеке, — отношение к своему делу. Но этот критерий не получил развития в «Белой мели». Жанр требовал введения эпического материала. История отношений Петунина с Юлей приобрела бы большее звучание, если бы была выведена за рамки быта.

Повесть распадается на отдельные эпизоды и сцены. Так было и в «Звереныше».

И здесь напрашивается такой вопрос: а стоит ли так поспешно оставлять жанр рассказа и стремиться к повести? Не является ли это недооценкой такого емкого, мобильного, конфликтного по самой своей природе жанра рассказа, своеобразного способа видения мира?

Все сказанное говорит о том, что Прокопьева находится, как автор, в становлении, в поиске своего пути. И в «Белой мели» есть плодотворное начало: углубление психологического анализа, владение внутренним монологом.

Прокопьева освободилась, с одной стороны, от некоторой манерности, нарочитости, неоправданных инверсий (что было характерно для монологов Нюры в повести «Такая длинная ночь»). С другой стороны, — от такой крайности, как почти «телеграфный стиль», например, в «Звереныше» («Дождь шел полосой. Дождины блестели на солнце. Чуть погромыхивал гром».) Меньше стало и языкового натурализма.

У Зои Прокопьевой свой творческий почерк. У нее много интересных замыслов.

Ждем от нее новых книг.