Глава 38 ВЕЛИКОДУШНЫЙ БЛАГОДЕТЕЛЬ (1778–1784)

Глава 38

ВЕЛИКОДУШНЫЙ БЛАГОДЕТЕЛЬ (1778–1784)

Безусловно, поступки Бомарше определялись его характером, основными чертами которого были щедрость и незлопамятность. У того, кто увидел в нем лишь неутомимого сутягу, полемиста, безжалостного к противникам, и взыскательного и въедливого бухгалтера, не могло сложиться правильного представления об этом человеке.

Бомарше обладал обостренным чувством справедливости, когда дело касалось его лично; по-видимому, эта черта его характера сформировалась под влиянием его юношеских комплексов: с ранних лет задавшись целью подняться по социальной лестнице, Пьер Огюстен каждый раз болезненно переживал, когда окружающие не могли по достоинству оценить его успехи.

Схватка с Лепотом стала первым проявлением той жизненной позиции, которая со временем лишь крепла. Именно потому, что до своего последнего вздоха Бомарше требовал справедливого отношения к собственной персоне, он превратился в истинного борца за права других, но это вовсе не значит, что он сознательно шел по этому пути, двигаясь от частного к общему.

Если все драматурги оказались чуть более защищенными в результате его вмешательства, то лишь потому, что его лично не удовлетворили расчеты, произведенные с ним труппой «Комеди Франсез»; если парламент Мопу оказался дискредитированным в глазах общественного мнения, то по большей части лишь потому, что Бомарше защищал свои собственные интересы в дележе наследства Пари-Дюверне; если общество под воздействием шуток Фигаро революционизировалось, то лишь потому, что Пьер Огюстен не мог отказать себе в удовольствии высмеять касту, в которую сам же стремился попасть, при этом он никогда не желал ниспровержения существующего социального строя; этот режим вполне устраивал его, и он прилагал все силы, чтобы занять достойное место в его иерархии. Многие эпизоды биографии Бомарше были настолько яркими, что стерли из памяти другие и помешали оценить в полной мере, к примеру, его щедрость, которая компенсировала отрицательные черты его характера.

Его доброта, которая выражалась в помощи сестрам и почтительной любви к отцу, свидетельствовала о способности Бомарше оказывать материальную поддержку всем страждущим.

Даже алчной вдове его отца, этой интриганке, на которой старик Карон женился почти in extremis, Бомарше выделил немалую долю его наследства, написав на папке с документами по этому делу: «Вдове моего отца, прошенной мною».

Продажа с молотка Шинонского леса, состоявшаяся почти сразу после окончательной победы Бомарше в процессе с Лаблашем, также явилась свидетельством его щедрости и бескорыстия. Он вынужден был пойти на это и не оспаривал решение Королевского совета, отказавшего ему в возмещении ущерба в сумме 50 тысяч ливров, которые Пьер Огюстен требовал «от имени честных граждан, чьи интересы пострадали в этом безуспешном предприятии».

В 1781 году завершились слушания по делу, возбужденному против него Обертенами. Бомарше проиграл его. Братья его первой жены не скрывали своей радости, что смогли досадить человеку, чье восхождение к славе, по их мнению, началось именно благодаря браку с их сестрой.

Движимый жаждой справедливости и гневом, Бомарше добился того, что это дело было возобновлено в двадцать седьмой раз: после вмешательства Морепа было предпринято новое расследование, суд пересмотрел свое решение и вынес окончательный приговор в пользу Бомарше. Обертенам, требовавшим возмещения 33 тысяч ливров, на которые с 1756 года набежали проценты на такую же сумму, и еще 12 тысяч судебных издержек, то есть в общей сложности 78 тысяч ливров, было отказано в иске и предписано выплатить Бомарше 40 тысяч ливров в качестве его доли наследства первой жены и одну тысячу экю за ущерб, нанесенный ему этой затянувшейся тяжбой.

«Каким чудом, — поинтересовался у него Гюден, — имея столько врагов, вы всегда выходили победителем из всех щекотливых дел?

— Я всегда действую напрямую. Немного ума и умения логически мыслить позволяют без труда одержать победу над ложью и недобросовестностью».

После вынесения окончательного приговора по делу с Обертенами, в котором была поставлена на карту его честь, поскольку бывшие родственники пытались обвинить его в убийстве первой жены, Бомарше проявил поразительное великодушие: если поначалу, желая восстановления справедливости, он потребовал приведения приговора в исполнение и ареста имущества его противников, то потом, узнав, в каком плачевном положении те оказались, проиграв процесс, смягчился. Получив столь желанное моральное удовлетворение, он отказался от материальной компенсации, простив долг людям, которые на протяжении четверти века поливали его грязью.

Стоит также упомянуть, что в 1782 году он уступил за бесценок принадлежавшую ему должность при дворе своему секретарю Тевено де Франси.

Его щедрость в денежных делах сочеталась с готовностью в любой момент встать на защиту притесняемых и оказать кому бы то ни было бескорыстную помощь. Не боясь навлечь на себя неприятности, Бомарше, не раздумывая, вступился за протестантов города Бордо, которым не позволяли заниматься торговлей по причине их вероисповедания; он убедил их единоверца, генерального контролера финансов Неккера, что присутствие кое-кого из этих людей в торговой палате было бы весьма полезно во время войны с англичанами.

В духе той же веротерпимости в 1779 году он ходатайствовал перед маршалом де Ришелье за еврея Перейру, родственника которого ему удалось с большим скандалом вырвать из когтей инквизиции, «на коленях слезно упросив за него Верженна».

Этот Перейра был шустрым молодым человеком, соблазнившим дочь одного банкира; отец не позволил ему загладить вину перед девицей, и над юношей нависла угроза тюремного заключения, которому он предпочел добровольное изгнание. Благодаря Бомарше Перейра получил разрешение вернуться во Францию, чтобы обнять умирающую мать.

В Бордо Пьер Огюстен вступился за председателя тамошнего парламента Дюпати, ставшего жертвой интриг судей, и за одного банкира, которому грозило разорение, а также щедро вознаградил спасителя юнги, упавшего с одного из принадлежавших ему кораблей.

Он всячески помогал своим собратьям по перу и театральной братии, в частности, выхлопотал у Морепа должность историографа для Мармонтеля. А интенданту королевских зрелищ и увеселений г-ну Папийону де Лаферте он порекомендовал молоденькую и хорошенькую актрису мадемуазель Мельянкур, мечтавшую петь в Итальянском театре: «Передаю на ваше попечение эту прелестную певицу с хорошими музыкальными данными, горящую желанием стать актрисой; ко всему прочему она умна и из хорошей семьи; покровительство ей может сделать честь любому просвещенному человеку, готовому взять на себя этот труд».

Будучи другом молодых писателей, Бомарше, несмотря на многочисленные заботы, правил их рукописи и поддерживал материально, порой оказывая весьма существенную помощь. Так, например, Дора получил от него меньше чем за год 8400 ливров, которые скрасили остаток жизни этого, ныне совсем забытого поэта. Гюден де ла Ферльер, секретарь-казначей Бомарше и брат Гюдена де ла Бренельри, вел учет денег, которые ссужал его хозяин, заведя для этой цели книгу неплатежеспособных должников. Записи в ней весьма красноречивы, мы находим там, к примеру, имя Бакулара д’Арно, одного из давнишних противников Бомарше, которых он разделал под орех в своих мемуарах, направленных против Гёзмана. Этот человек, оклеветавший его когда-то, ушел из жизни, не уплатив своему кредитору долг в 3600 ливров. Такая же история произошла и с создателем революционного календаря Фабром д’Эглантином. Расчетливый, как того требовала его должность, казначей Гюден, как мог, ограждал Бомарше от бесконечного потока просителей, наслышанных о его богатстве и щедрости, слава о которой распространялась, словно круги на воде. Все просьбы Бомарше тщательно изучал, а потом лично писал ответ — порой уклончивый, порой умилительный, а порой великодушный.

«Мне сказали, что вы очень богаты, — писал ему кавалер де Сен-Мартен, командир аквитанского полка, расквартированного в Сен-Бриё. — Прекрасно! Разница меж нами в том, что я совсем не богат и двадцати пяти луидоров вполне хватило бы, чтобы сделать меня таковым. Итак, по совести, чтобы все было так же прекрасно, как вы говорите, вы должны прислать мне эти двадцать пять луидоров, я верну их вам через год, слово благородного человека. Я вижу, как вы смеетесь и говорите: „Что это еще за сумасшедший?“ Но почему? Что в этом обращении такого удивительного? Что я никогда вас не видел? Ну так вы тем более должны помочь мне хотя бы за мою веру в то, что ваша щедрость столь велика, что вы можете дать двадцать пять луидоров нуждающемуся в них незнакомому вам человеку».

Пораженный оригинальностью этой просьбы Бомарше выслал Сен-Мартену деньги. Но в другой раз он отказал в точно такой же сумме кавалеру де Риваролю, брату писателя; тот решил отомстить за родственника и сочинил пародию на рассказ о Ферамене, чтобы выставить Бомарше в смешном виде, но последнее слово в этой истории все же осталось за Пьером Огюстеном, который оказал поддержку г-же де Ривароль после того, как ту бросил муж. «Если бы я не был добрым и справедливым от рождения, я все равно стал бы таким», — писал он г-же де Ривароль, посылая ей деньги, на что та ответила: «Я искала человека, а нашла бога».

Бомарше оказывал помощь не только униженным и неимущим, порой его великодушием пользовались и знатные особы, но наученный горьким опытом общения с герцогом де Шоном, он умел обуздывать подобные порывы щедрости. Графу де Лораге, который просил у него 100 тысяч франков на поправку здоровья в деревне, Бомарше ответил нравоучением, столь возмутившим просителя, что он отомстил за себя с помощью памфлета. Некоторые люди почему-то считают, что все вокруг обязаны оказывать им услуги, причем без всякой ответной благодарности с их стороны. Когда должники слишком долго тянули с возвращением денег, Бомарше им порой напоминал об этом письменно, и в 1783 году ответом ему одновременно стали раболепные извинения маршала Люксембургского и угрозы от виконтессы де Шуазель, против которой ему пришлось принимать официальные меры.

«Если вы таким образом позволили себе пренебречь достойными методами, — писал он ей, — не стоит удивляться, госпожа виконтесса, что для выяснения наших отношений осталась лишь суровая судебная процедура».

Зато он всегда благодарил того, кто возвращал долг, и обласкивал тех, чьи просьбы не казались ему чрезмерными. «Ваше послание, — писал он графу де Поластрону, — излучает душевную чистоту и рыцарскую доблесть наших славных предков; я искренне рад, что могу оказать вам услугу».

Самой знатной персоной среди тех, кому Бомарше был рад оказать помощь и кто, не стесняясь, пользовался ею, был один из величайших авантюристов XVIII века, принц де Нассау-Зиген, которого одновременно можно было принять за искателя приключений, средневекового странствующего рыцаря и обычного мошенника.

«Это был настоящий феномен для эпохи и государства, — писал г-н де Сегюр, — где следствием долгой цивилизации стала общая заурядность умов», а герцог де Леви дополнил этот портрет: «Он обладал всеми основными качествами, присущими героям, но при этом имел репутацию авантюриста и за всю жизнь заслужил гораздо больше славы, чем уважения». Так что нет ничего удивительного в том, что Бомарше сошелся с человеком, так похожим на него самого.

В жилах этого потомка католической ветви семейства Нассау и внука представительницы народа майя оказалось так много французской крови в том числе и потому, что отец его, сочтенный незаконнорожденным, потерял права на родовое княжество в Германии. Итак, принцу де Нассау-Зигену было на роду написано стать искателем приключений: в восемнадцать лет он уже был драгунским капитаном, затем совершил кругосветное путешествие с Бугенвилем, сражался добровольцем на стороне американцев в их войне за независимость, а также успел послужить шведской и российской короне. Многочисленные дуэли снискали ему прозвище «укротителя чудовищ», но при этом, как писала в своих воспоминаниях г-жа Виже-Лебрен, «вид у него был как у нежной и застенчивой барышни, только что покинувшей стены монастыря». Женатый на польке, которая незадолго до того развелась с принцем Сангушко и слыла не меньшей оригиналкой, чем ее новый супруг, принц де Нассау-Зиген всегда вел себя как человек, не знающий цену деньгам, и имел репутацию неисправимого мота.

Бомарше стал для него настоящим ангелом-хранителем, лишь ему одному удавалось спасать принца от многочисленных кредиторов, платя самым настойчивым и придумывая разные хитроумные способы, чтобы заставить подождать остальных.

Их дружба началась в 1779 году: принц командовал тогда группой отчаянных смельчаков — легионом Нассау, который во время высадки французских войск в Англии должен был захватить остров Джерси, но стратегические планы командования изменились, и военные действия были перенесены в Северную Америку. Нассау обратился к Людовику XVI с просьбой возместить ему расходы на экипировку его полка. Опасаясь, что деньги будут потрачены не по назначению, Сартин поручил Бомарше расплатиться по счетам принца и выдать самому Нассау-Зигену некоторую сумму на карманные расходы.

«Казна Бомарше, — сообщает Гюден, — превратилась в казну принца, который черпал из нее средства почти для всех своих нужд».

Кроме того, будучи женатым на разведенной женщине, что не возбранялось в Польше, но не допускалось во Франции, Нассау обратился к Бомарше с просьбой помочь ему легализовать свое семейное положение во французском королевстве, уговорив архиепископа Парижского освятить этот брак. В то время пост архиепископа занимал Кристоф де Бомон, прославившийся своей бескомпромиссностью. Он отклонил просьбу принца, но двор оказался более снисходительным к принцу и принцессе Нассау и принимал их как законных супругов. Вступление в брак не уменьшило расточительности Нассау; сохранились сотни писем этой эксцентричной пары к Бомарше с просьбами ссудить денег. По иронии судьбы принц писал его имя с ошибкой — Бонмарше, что в переводе с французского значит «дешевый». Весьма покладистый поначалу, со временем Пьер Огюстен стал просить Нассау быть экономнее, а под конец просто-напросто устал от мотовства принца. За геройство, проявленное при осаде Гибралтара, принц Нассау удостоился титула испанского гранда, но эта честь не мешала его кредиторам слать ему неоплаченные счета прямо на поле брани.

Чтобы в очередной раз выручить друга, Бомарше придумал гениальную комбинацию: он посоветовал Нассау добиться у испанского короля разрешения на беспошлинный заход двух кораблей во все порты испанских колоний; предполагалось, что корабли предоставит принцу Франция. Каким бы удивительным это ни казалось, но Карл III просьбу принца удовлетворил. Бомарше договорился с одним торговым домом, готовым поставить грузы и заплатить принцу 500 тысяч ливров. Оставалось раздобыть два корабля, уповая на милость Людовика XVI. 10 мая 1783 года Бомарше передал королю от имени Нассау пространный мемуар, им же самим и составленный.

Маршал де Кастр весьма благосклонно отнесся к просьбе принца де Нассау, а тот, вместо того чтобы поблагодарить морского министра, рассорился с ним, в результате чего разрешение на предоставление судов было аннулировано.

Боясь оказаться за долги в тюрьме, Нассау-Зиген счел за благо вернуться в Польшу, где поступил на службу. Чтобы продемонстрировать Бомарше свое доброе отношение и желая сохранить дружбу с ним, принц способствовал постановке в Варшаве «Женитьбы Фигаро», в которой принцесса де Нассау исполнила роль Сюзанны, а ее дочь — роль Керубино.

После этого Нассау отправился на службу к императрице Екатерине II, предварительно договорившись с Бомарше, что тот будет ему сообщать, как обстоят его финансовые дела в Европе, а они ухудшались с каждым днем.

«Теперь вы мчитесь в Константинополь, — писал Бомарше принцу, отправлявшемуся на войну с турками, — но смотрите, чтобы вас не убили, очень вас прошу об этом, и будущее будет принадлежать вам».

Речь действительно шла о слишком крупном должнике, чтобы можно было просто так смириться с его исчезновением: у Бомарше к тому времени накопилось на 125 тысяч ливров долговых расписок этого беззаботного любителя приключений.

Казначею Гюдену удалось-таки добиться погашения части долга принца, но из его бухгалтерских книг следует, что на момент смерти Бомарше долг Нассау все еще составлял 79 858 ливров. Этот друг обошелся Пьеру Огюстену дороже всех его врагов.

Между тем его щедрость принесла ему славу великодушного благодетеля, и все, кому он помог, объединились в едином стремлении добиться у Людовика XVI, совершенно не расположенного к этому, разрешения на постановку «Женитьбы Фигаро», чей успех стал кульминационным моментом жизни Бомарше.