Глава 32 Далекоидущая идея

Глава 32

Далекоидущая идея

План Янга отличался от плана Дауэса некоторыми характерными деталями. Ответственность за перевод платежей теперь возлагалась на немцев, но для чрезвычайной ситуации имелась защитная статья, предусматривавшая пересмотр такого порядка. Ежегодная сумма платежей по репарациям была уменьшена в среднем на полмиллиарда марок. Ликвидировались закладные в пользу западных союзников, которые контролировались иностранцами как гарантия выплаты репараций. Упразднялись все иностранные контролирующие органы. Имперский банк и государственные железные дороги передавались полностью под управление немцев.

Когда в 1924 году появился план Дауэса, он произвел глубокое впечатление, потому что впервые вместо одностороннего произвольного диктата проблема репараций обсуждалась в обстановке, обычно ассоциируемой с выработкой контракта. В то время это воспринималось как фундаментальная перемена в международной политике. План Янга включал некоторое число улучшений, но никаких сенсационных изменений не произвел, и председатель конференции не прекращал искать некую выгодную с пропагандистской точки зрения идею, которую можно было бы предпослать плану Янга. Мне посчастливилось придумать такую идею, и я предложил ее Оуэну Янгу.

Я начал с характеристики репарационной политики от начала до нынешнего времени. Особую трудность для меня представляло разъяснение того, почему нельзя было выплачивать долги по репарациям с прибыли от экспорта. В течение последних пяти лет мы не раз получали такую прибыль. И все же производили выплаты репараций из займов, предоставленных нам в эти годы другими странами, в порядке, который не мог продолжаться бесконечно. Проценты с каждым годом увеличивали нашу задолженность, и сами кредиты не всегда предоставлялись. Требовалось поэтому предпринять решительные меры для увеличения экспортной прибыли.

В дополнение к этой общей характеристике ситуации я подчеркнул, что американская политика щедрого предоставления кредитов Германии целиком ошибочна. Германия являлась промышленной державой, которая даже после войны была хорошо оснащена для промышленного производства, поэтому ей не надо было влезать в столь значительные долги. Экономическая история последних десятилетий предъявила убедительное доказательство того, что кредиты должны предоставляться в первую очередь для помощи слаборазвитым странам в целях полного использования их сырья и постепенной индустриализации. До войны европейские фондовые рынки предоставляли связные кредиты на экономическое развитие слаборазвитых стран Балкан и Южной Америки, а также других заморских территорий. Англия, Франция, Германия и другие страны не нуждались в иностранных кредитах: наоборот, они были кредиторами и поставщиками капиталов в слаборазвитые страны.

Германия находилась теперь в бедственном положении и была не в состоянии предоставлять кредиты другим. Если союзные державы действительно хотят помочь ей удовлетворить свои долговые обязательства, им следует предоставлять кредиты слаборазвитым странам и таким образом помочь последним занять положение, когда они смогут покупать промышленное оборудование в Германии. Поощрение конкуренции Германии, как происходило до сих пор, с другими европейскими промышленными державами при существующем положении на мировых рынках не принесет пользы. Конкуренция Германии в этих сферах была одним из основных факторов, действовавших против международного мира и в направлении решения проблем посредством войны. Следует избегать повторения подобной конкурентной борьбы или добиваться хотя бы уменьшения ее ожесточенности посредством поисков новых рынков, предоставляющих всем промышленным державам возможности увеличения занятости и экспорта их товаров. Повышение благосостояния всех стран является фундаментальным экономическим принципом, позволяющим сохранить мир и избежать войн в будущем.

Оуэн Янг сразу поинтересовался, знаю ли я способ претворения своих идей в жизнь.

— Я бы не говорил вам, господин Янг, всего этого, если бы не смог предложить способа достижения своей цели на практике. Я бы предложил, чтобы в рамках плана Янга вы взяли на себя ответственность в интересах всех заинтересованных сторон основать совместно банк. Посредством этого банка, с одной стороны, распределялись бы репарационные платежи, а с другой — ему было бы доверено осуществлять финансовые операции с целью обеспечения слаборазвитых стран средствами разработки своих минеральных ресурсов и увеличения сельскохозяйственной продукции. Такая финансовая помощь позволит этим странам закупать промышленное оборудование — особенно в Германии, — необходимое для роста производства. Такого рода банк потребует финансового взаимодействия между побежденными и победителями, которое обеспечит общность интересов и которое, в свою очередь, укрепит взаимное доверие и понимание, а также будет способствовать сохранению и упрочению мира.

У меня еще сохранились живые воспоминания об обстановке, в которой происходил данный разговор. Оуэн Янг сидел в своем кресле, попыхивая трубкой, вытянув ноги и устремив на меня взор своих немигающих проницательных глаз. Я по привычке излагал свои аргументы, не спеша прохаживаясь по комнате. Когда я закончил говорить, последовала короткая пауза. Затем все его лицо просветлело, и прозвучали уверенные слова:

— Доктор Шахт, вы предложили прекрасную идею, я собираюсь ознакомить с ней весь мир.

Все это происходило в конце весны 1929 года. Почти через двадцать лет — находясь еще под полицейским надзором и будучи вынужденным принимать гостей в скромной провинциальной гостинице на территории Люнебургской пустоши, куда меня «заключили» англичане, — я прочел план обеспечения мира, выдвинутый администрацией президента США Трумэна. В основе программы из четырех пунктов лежала идея, которая уже давно была у всех на устах. Суть идеи заключалась в том, что для обеспечения всеобщего благосостояния необходимо помочь слаборазвитым странам кредитами и поставками товаров. Это была замечательная идея, нашедшая повсюду доброжелательный прием. Кажется, никто не осознавал, что она копировала мое предложение двадцатилетней давности, хотя и в 1929 году оно не ограничивалось простым предложением, но было официально включено в план Янга, который предусматривал создание Банка международных расчетов (БМР).

Если бы такая задача, нашедшая законодательное оформление, была осуществлена, то это, вероятно, оказало бы на международную экономическую ситуацию значительное влияние и способствовало бы мирному развитию событий. К сожалению, функционеры БМР не уделяли внимания данному пункту этой программы. В результате сильного влияния союзных стран, особенно Франции, они ограничились администрированием и распределением репарационных платежей, а также весьма полезным взаимодействием центральных банков различных стран. Но поскольку выплата репараций вскоре прекратилась, их деятельность в этом отношении ничего не дала. Мировой экономический кризис, последовавший за резким падением курса акций на Уолл-стрит в октябре 1929 года, также сорвал принятие любых действенных мер, которые я предлагал. Грозные события в мировой политике также помешали этому. Если бы БМР сразу же после своего основания проявил инициативу в вопросах финансовой помощи слаборазвитым странам, то, возможно, после Второй мировой войны он занял бы место так называемого Мирового банка (Международного банка реконструкции и развития), который сейчас действует в США. Политика Мирового банка нередко вызывает политическое недоверие, в то время как БМР при всем своем сходстве был бы свободен от этого. Даже сегодня не следует терять надежду на будущее сотрудничество между БМР и Мировым банком.

Мой Банк международных расчетов оставался замечательным средством пропаганды плана Янга. Нашей следующей задачей стала разработка устава БМР. До этого времени все международные конференции по вопросам германской экономики и финансов проводились вне Германии. В данном случае я был заинтересован, чтобы Германию включили в число стран, проводящих такие конференции. Мое предложение о проведении подобной конференции в Баден-Бадене коллеги с готовностью поддержали. Впервые местом встречи участников форума была выбрана Германия.

В октябре 1929 года мы заседали в Баден-Бадене в течение четырех недель. Несмотря на некоторые мелочные дискуссии, работа конференции проходила довольно ровно и, что важнее всего, в очень дружеской атмосфере. Знаменитый курорт с минеральными водами, который повидал так много коронованных особ Европы в своих прославленных отелях, утопал в лесах, горящих осенним цветом листвы, за которыми тянулись бесконечные холмы, покрытые хвойной растительностью, и горы Черного леса. После многочасовых дебатов в конференц-зале отеля «Стефания» мы уходили в хорошую погоду в лес, где освобождались от дневного напряжения.

Председательствовал на конференции в Баден-Бадене один из ведущих нью-йоркских банкиров Джексон Рейнольдс. Вторым представителем США был глава Первого национального банка Чикаго Мелвин Тэйлор. Французов и немцев вновь представляли главы их центральных банков, а главным британским представителем был сэр Чарльз Эддис, который много лет возглавлял Банковскую корпорацию в Гонконге и Шанхае, а теперь, помимо прочего, являлся членом правления Имперского банка.

Между тем моя идея создания Банка международных расчетов встретила настолько восторженный прием со стороны участников конференции по плану Янга, что вскоре среди них не осталось никого, кто не выступил бы с претензией на авторство этой идеи. В результате сразу несколько заинтересованных стран подали заявки на размещение штаб-квартиры этого учреждения у себя. Бельгия особенно надеялась на удовлетворение ее заявки. Со своей стороны я полагал, что политическая атмосфера в западных державах еще недостаточно благоприятна для Германии, чтобы поддержать бельгийские претензии. Поэтому я предложил разместить штаб-квартиру банка в Швейцарии.

Среди участников конференции не было существенных разногласий относительно принципов деятельности БМР. Некоторый негативный эффект был привнесен извне. Как раз в разгар дебатов произошел крах акций на Уолл-стрит.

Когда Джексон Рейнольдс подошел к столу с завтраком, я был вынужден заметить:

— Господин Рейнольдс, вы выглядите не очень бодрым. В чем дело?

— Вы не слышали о депешах из Нью-Йорка?

— Слышал, конечно. Но это не должно вас сильно задеть!

— К сожалению, это задело меня весьма серьезно, поскольку у меня большие обязательства на Уолл-стрит.

Через несколько минут пришел с сияющим лицом господин Тэйлор, помахивая телеграммой из Нью-Йорка:

— Вы видели телеграммы из Нью-Йорка, господин Шахт?

— Конечно. Как это отразилось на вас?

— Никак не отразилось. Когда я отправился из Нью-Йорка в Европу с поездкой на несколько недель, то, как дальновидный человек, продал все свои ценные бумаги.

Лицо Джексона вытягивалось все больше и больше, улыбка Тэйлора становилась все шире и шире.

Рейнольдс и Тэйлор были большими друзьями как коллеги, но Тэйлор отличался ббльшим оптимизмом, чем Рейнольдс, хотя последний тоже не был лишен истинно американского юмора.

Нью-Йорк склонен считать себя очень серьезным, а Рейнольдс был типичным представителем Нью-Йорка. С другой стороны, Тэйлор был типичным уроженцем Среднего Запада, неизменно добродушным и доброжелательным по отношению к окружающему миру. В то время, когда в Соединенных Штатах господствовал сухой закон, родной город Тэйлора Чикаго изобиловал торговцами спиртным.

Сам Тэйлор предпочитал бутылку хорошего немецкого вина или кружку мюнхенского пива яблочному соку. Случилось так, что день его рождения выпал на день проведения одного из заседаний конференции. Поэтому я купил большую бутылку лучшего кирша «Черный лес», привязал к горлышку букет роз и презентовал ему подарок с карточкой, на которой написал следующие стихи, подражая песне «Янки-дудл»:

Мальчик-янки высок и строен

И не слишком пьян, сэр.

Но сухой закон, в конце концов,

Не то, к чему он склонен, сэр.

Янки-дудл бережет твой разум,

Янки-дудл, денди.

Не думай, что справедлив запрет

На вишневку «Черный лес».

Подарок привел Тэйлора в восторг.

— Клянусь, доктор Шахт, я провезу эту бутылку через таможню без всякого труда, — заявил он. — Мои друзья в Чикаго тоже ее отведают.

Он сдержал свое слово. Через год я приехал в Чикаго с лекционной программой. Тэйлор взял меня с собой на одну вечеринку, где рассказал о случае в Баден-Бадене в присущей ему манере.

Как только конференция завершилась, Джексон Рейнольдс как председатель занял любопытную позицию. Он объявил, что должен разослать отчеты о конференции главам центральных банков участвовавших стран, прежде чем сообщить о ней прессе. Это означало бы, что отчеты следовало отправить почтой в Нью-Йорк, Токио и так далее и что журналисты только после этого смогли бы узнать о результатах. Такая позиция вызвала бурю протестов среди журналистов, но Рейнольдс отказался уступить.

Как-то раз меня посетил Луи Локнер, которого я хорошо знал как представителя агентства Associated Press в Берлине.

— Доктор Шахт, мы дни и недели напролет ожидали здесь итогов конференции. Не может быть и речи, чтобы нас отослали домой без информирования о них. Конференция всех интересует, а нам грозит перспектива уехать с пустыми руками. Так нельзя. Пожалуйста, помогите нам раздобыть отчет.

Перед ответом я несколько минут подумал над вопросом.

— Я не в том положении, чтобы выдвигать какие-либо возражения совершенно правильной позиции председателя. Однако все равно сделаю все возможное, чтобы помочь вам.

После этого я пошел к Рейнольдсу:

— Господин Рейнольдс, я хорошо понимаю, что, как председатель, вы должны прежде всего отправить отчет главам различных центральных банков. Естественно, вы не будете возражать против передачи его прессе. Как председатель Имперского банка, прошу вас, если вам будет угодно, передать мне отчет официально. Не скрою, однако, что собираюсь сразу же передать его прессе.

Рейнольдс улыбнулся и сказал:

— Конечно, я не могу отказать вам в просьбе, доктор Шахт. Вы вправе получить отчет. Если вы со своей стороны возьмете на себя ответственность передать его прессе, то это ваше дело, которое меня не касается. Я официально передам вам отчет.

Мы расстались с дружескими улыбками, а господин Локнер получил свой экземпляр отчета.

Через некоторое время на банкете для журналистов господин Локнер упомянул этот случай в своей речи, чтобы отдать должное моему пониманию профессии журналиста. Сам же я вспомнил о нем только тогда, когда жена рассказала мне один эпизод. В 1945 году она месяцами была в неведении о моем местопребывании, а я находился у американцев под арестом. Супруга обратилась среди прочих к господину Локнеру в Берлине, чтобы узнать у него, где я нахожусь. Господин Локнер послал своего секретаря в приемную, где она ожидала, с извещением, что как жену «военного преступника» он не может ее принять.