Глава 16 Первая мировая война

Глава 16

Первая мировая война

Война стала неожиданностью для меня, как и для других немцев. До одиннадцати часов вечера каждый разумный человек полагал, что инцидент в Сараеве останется локальным событием. Только когда по улицам стали маршировать солдаты под приветственные возгласы и сочувственные вздохи толпы, когда первые известия о несчастье пришли к нам из Восточной Пруссии, а с Запада — преждевременные вести о победе, нам пришлось осознать, что началась война континентального масштаба. То, чего Бисмарк всегда пытался избежать, случилось — Германия воевала на два фронта.

У меня не было представления о том, какой будет эта война. С того дня, как майор-военврач осмотрел меня и признал непригодным для военной службы из-за «острой миопии», я перестал интересоваться военными делами.

Более того, существовали два института, которых я особенно опасался всю свою жизнь. Первый — это военные, другой — бюрократия. Военный начальник или государственный чиновник представлялись мне чудищами, которые каким-то непостижимым образом придумывали способы осложнить жизнь гражданам.

В первые недели после объявления войны было невозможно еще определить грядущие экономические перемены. Финансовая политика приспособилась к военным условиям плавно и легко. Серьезные проблемы возникли не раньше, чем прошел достаточный период времени после начала войны. Они заключались в наступлении нескончаемого беспокойства в отношении сырья и поставок продовольствия. Много головной боли нам, банкирам, доставляли растущие финансовые требования национальной экономики, которая должна была полностью переключиться на военные запросы.

Вальтер Ратенау, позднее министр иностранных дел, первым поднял вопрос о поставках сырья. Только после этого пришел в движение официальный механизм обеспечения сырьем и продовольствием. Жуткое слово «контроль», так тесно связанное с «подневольностью», пополнило наш повседневный словарь. С 1914 года неизменно вводились новые виды контроля — контроль над золотом, валютой, металлами, сахаром, резиной и т. д.

Более того, не прошло и двух месяцев, как война захватила меня в свои клещи. В октябре 1914 года меня спросили, готов ли я выполнять обязанности управления банковской деятельностью в оккупированной Бельгии. Разумеется, я согласился и поэтому был назначен управляющим банком на бельгийской территории.

Я занимал этот пост с октября 1914 по июль 1915 года. К несчастью, я не овладел фундаментальным армейским принципом — не привлекать к себе внимания ни при каких обстоятельствах. Я привлек внимание своих начальников в Бельгии одной-двумя необычными идеями, которые доставили мне много хлопот и неприятностей.

Одна из проблем оккупации заключалась в том, как побудить бельгийцев оплачивать расходы на оккупацию. В первые месяцы военные просто реквизировали все, что хотели, а это порождало затруднения как для оккупационных войск, так и для населения. Важно было заменить эту незаконную процедуру чем-то иным. У майора фон Лумма, главы финансового отдела и члена совета директоров Имперского банка, родилась блестящая идея заменить бельгийские деньги новой валютой. Я считал это ненужным, но не мог помешать. Теперь на мою долю выпало организовать оплату оккупационных расходов посредством переговоров с бельгийской компанией Soci?t? G?nerale. Мне удалось добиться понимания сотрудниками компании преимущества расчетов деньгами над беспорядочной реквизицией. Кроме того, я указал, что если все товары будут оплачиваться деньгами, то станет возможным поддерживать торговлю страны на регулярной основе.

Бельгийцы возражали прежде всего и более всего с внешнеполитических позиций. Правительство страны эмигрировало в Лондон. Следовательно, бельгийское государство как таковое этой борьбой не было затронуто. Я предложил в качестве решения проблемы, чтобы девять бельгийских провинций выпустили заем, превышающий сумму расходов на оккупацию. Мое предложение постепенно приняли после серьезных дебатов — полагаю, с молчаливого согласия бельгийского правительства в Лондоне, поскольку, несмотря на все меры военного противодействия, подпольные контакты между бельгийскими представителями в Брюсселе и правительством в Лондоне осуществлялись на постоянной основе.

Следующим шагом было побудить германские военные власти согласиться на этот план. Разумеется, бесцеремонные реквизиции устраивали военных гораздо больше, чем должные способы оплаты. В этом отношении я не думаю, что следует делать различие между солдатами той или другой армии. Реквизиции нельзя так строго контролировать, как отчисления от фиксированной суммы капитала.

Поэтому майор фон Лумм, весьма элегантный в своем мундире мюнхенской лейб-гвардии, повел меня на встречу представителей военных властей, где я чувствовал себя не в своей тарелке как единственный человек в штатской одежде. Остальные участники совещания носили мундиры с золотыми галунами и выглядели весьма впечатляюще! Герр фон Лумм предоставил мне самому рассказать о своем плане и защищать его.

Затем девяти губернаторам провинций пришлось поставить свои подписи под соглашением. В заключение возникло несколько трудностей. Эти люди полностью сознавали тяжелую ответственность, которую брали на себя перед народом и правительством, когда соглашались поставить свои подписи. Я определил месячные выплаты в 40 миллионов франков. В последнюю минуту пара губернаторов попыталась убедить меня уменьшить эту сумму до 35 миллионов франков. Возникла угроза срыва переговоров. Я мог понять бельгийцев — они хотели взять от сделки как можно больше, возможно, стремились даже застраховаться на тот случай, если немцы однажды уйдут из страны, — тогда они смогут доказать, что сохранили для страны 60 миллионов франков в год. Но я не мог этого позволить. Я попросил герра фон Зандта, представителя гражданских властей, дать мне немного времени и объяснил бельгийцам, что если мое предложение не будет принято, то я передам всю дальнейшую процедуру в распоряжение военных. Этот аргумент подействовал. Мы добились подписей бельгийцев под документом, гарантирующим оплату оккупационных расходов на сумму свыше 480 миллионов франков на первый год войны.

В последующие годы оккупации, после моего отъезда из Бельгии, больше не было возможности обеспечить подписи бельгийских губернаторов под письменными обязательствами выпускать облигации. Это делали представители германской оккупационной администрации в Бельгии.

Вначале генерал-губернатором оккупированной Бельгии был фон дер Гольц-паша — фельдмаршал, генерал Кольмар фон дер Гольц, которому присвоили титул паша за многолетнюю работу по организации турецкой армии. Это был типичный прусский офицер старой школы. Он обладал большой отвагой, был благородным и гуманным человеком, хотя отчасти скрытным, педантичным и с большим чувством долга. Помимо этого, он был очень умен. Я знал его с 1911 года, когда стал председателем германо-турецкого общества и мы вместе сопровождали тех сорок гостей из страны полумесяца в поездке по Германии.

Я не понимал, почему я, как гражданское лицо, должен быть лишен привилегии посещения офицерского клуба, который был учрежден в казино Брюсселя. Мне быстро объяснили, что это типичное заблуждение штатского лица и что штабные офицеры цепко держатся за свою исключительность, особенно когда они размещены на военной базе.

— Это невозможно! — сказал майор фон Лумм, когда я сообщил ему о своем намерении питаться в офицерском клубе. — Необходимо получить разрешение генерал-губернатора.

— Хорошо, — согласился я. — Давайте попросим его.

— Исключено, — возразил фон Лумм. — Придумаете тоже. Генерал-губернатора нельзя беспокоить такими просьбами. Можно будет поговорить с герром фон дер Ланкеном, главой соответствующего отдела МИДа.

Мы действительно поговорили с герром фон дер Ланкеном, который точно так же выдвинул серьезные возражения против посещения штатским лицом клуба германских офицеров в Брюсселе. Кроме того, фон дер Ланкен придерживался мнения, что столь важной персоне, как его превосходительство фельдмаршал, генерал фон дер Гольц-паша, генерал-губернатор оккупированной Бельгии, нельзя докучать просьбой обыкновенного человека с титулом не выше доктора наук. Я стал терять терпение.

— Господа, — сказал я, — поскольку вы оба имеете такие возражения, может, позволите мне самому посетить фон дер Гольца?

— Но примет ли вас генерал-губернатор? — спросили они разом.

— Дорогие мои, я хорошо знаю фон дер Гольца, просто не хотел обращаться к нему, минуя вас.

Как я и предполагал, Гольц тепло встретил меня. Прежде чем я смог замолвить слово о своей просьбе, он сказал:

— Ты, разумеется, поужинаешь со мной вечером в казино?

Я пришел туда минута в минуту. К немалому удивлению моего начальства и около пятидесяти присутствовавших офицеров, Гольц, посадив меня справа от себя, повел со мной оживленный разговор.

В ходе беседы он поинтересовался небольшим приключением, в которое я попал, когда прибыл в Бельгию. Он уже знал официальную версию этого происшествия, но хотел, чтобы я сообщил подробности. Я рассказал ему эту историю.

Прежде чем я отправился в Брюссель, секретарь Левальд из министерства внутренних дел позвонил мне и спросил, не присмотрю ли я за одной дамой во время поездки. Она ехала в Брюссель, чтобы ознакомиться с состоянием своего дома. Левальд охарактеризовал ее по телефону как очаровательную особу (он пользовался репутацией дамского угодника) — некую княгиню Икс с обликом шикарной светской дамы.

Я присматривал за княгиней в ходе поездки в Бельгию, но соблюдал дистанцию в отношениях с ней — она была слишком «накрашена» для моего вкуса. Более того, поскольку она старалась быть чересчур «общительной», я остановился в другом отеле Брюсселя и впредь виделся с ней лишь раза два в приемных разных государственных учреждений. Она действительно выглядела очаровательной и элегантной женщиной. Неудивительно, что все мужчины, с которыми она встречалась, попадали под ее обаяние. Помимо всего прочего, у нее было рекомендательное письмо генерал-губернатору от престарелой фрау Крупп, благодаря которому ей позволили без всяких проблем доставить небольшие подарки в войска, осаждавшие Антверпен.

Меня искренне поразило, когда на другой день вечером в отель, где мы сидели с австрийцем, моим приятелем из совета директоров банка, пришел человек в мундире офицера немецкой полиции и попросил приватного разговора на минутку. Я последовал за ним в коридор. Полицейский офицер поинтересовался, знаю ли я княгиню Икс и кем является посетитель моего номера.

— Я сопровождал княгиню в поездке до Брюсселя по просьбе сотрудника министерства внутренних дел. Господин в моем номере является австрийцем и работает в том же отделе банка, что и я.

— Тогда сожалею, доктор Шахт, но вынужден задержать вас. Пожалуйста, следуйте за мной.

Я последовал за ним без всяких препирательств и предстал перед немецким лейтенантом, который ожидал нас в отеле княгини. Конечно, мне пришлось в нескольких словах удостоверить свою личность. Лейтенант извинился. Это был явно случай с ошибкой в идентификации личности.

Меня разбирало любопытство: за кого нас приняли — моего приятеля и меня?

Лейтенант рассказал нам историю с княгиней Икс. Эта очаровательная, стильная дама из «верхов общества» была дочерью мелкого муниципального служащего откуда-то из Рейнской области. Необыкновенная красота помогла ей наладить отношения с офицером из княжеского рода, который несколько отклонился от нравственной стези. Князь женился на ней, после чего ему пришлось покинуть службу, но он был восстановлен на службе, когда началась война.

Германская военная полиция сообщила в Брюссель чуть позже в этот день, что княгиня Икс входила в театральную труппу, которая уже привлекалась к судебным делам. Княгиню подозревали в шпионаже, поскольку она без видимых причин собирала письма полевой почты солдат, служивших в частях, которые осаждали Антверпен. Она намеревалась увезти их с собой в Германию. Это не только было запрещено, но и не вязалось с ролью княгини как таковой. Актрисы обычно не проявляют столь горячего интереса к нуждам и тревогам представителей низших слоев. Княгиню часто видели в компании двух человек (так указывалось в телеграмме из Берлина): один из них высокий, светловолосый, другой — австриец.

Теперь, конечно, мы поняли, в чем дело. Я сопровождал княгиню, был высок и светловолос, а в моем номере находился приятель-австриец из банка.

Когда мы посмеялись над этим совпадением, лейтенант попросил меня помочь арестовать княгиню без особого шума. По его просьбе я посетил княгиню на следующее утро и позавтракал с ней в ресторане отеля. Во время ланча у нашего стола как бы случайно появился лейтенант. Я представил его княгине, и он сел за наш столик. При первой же возможности я удалился и оставил княгиню с ним.

Жизнь в Бельгии была бы скучной и угнетающей, если бы не Ульрих Раушер, оригинальный, живой человек, уроженец Вюртенберга, служивший в МИДе. Это был блестящий компаньон, непринужденный и остроумный. Через несколько лет его назначили германским послом в Варшаву. Мы много времени проводили вместе. К сожалению, Раушер несколько увлекался алкоголем, который иногда оказывался слишком крепким для него. При этом он становился весьма словоохотливым.

Мы оба были склонны держаться сдержанно. Но когда он принимал слишком много спиртного, то выходил за эти рамки. Я иногда отводил его домой поздней ночью. Как-то раз он, должно быть, особенно мучился угрызениями совести, поскольку прислал мне написанные собственной рукой стихи:

Наступает момент, когда выпивка

Переполняет выпивоху.

Тогда для слива ему нужен

Глубокий, надежный и длинный ствол шахты.

(Игра слов, где Раушер — выпивоха, а Шахт — ствол шахты.)

Я взял карандаш и, пока курьер ожидал, написал на обратной стороне его листа:

Если любишь выпивку,

Пей, пока не окосеешь.

Для меня всегда ты ценен.

(Я ведь «глубок» и не болтлив.)

А когда ты в полном здравии

И не путаются мысли,

Заключи меня покрепче

В свои братские объятья.

У Раушера было прекрасное чувство стиля. Его стихи, написанные в Брюсселе во время оккупации, вышли позднее отдельной книжкой под названием «Бельгия вчера, сегодня и завтра». Он прислал мне экземпляр книжки с надписью:

Мы были там вместе, приятель,

Со стариной Луммом и Лакеном.

Кто работает там, должно быть, рад

Своим сорока франкам в день.

Он загонит себя до смерти,

Выполняя свою работу.

Счастлив тот, кто еще помнит

То, что мы давно забыли.

В течение первых месяцев войны несколько коллег-профессионалов из Берлина и Франкфурта собирались вместе в оккупированном Брюсселе в финансовом отделе военной администрации. Там были Пауль фон Швабах, Эрнст фон Мендельсон-Бартольди, Ганс Фюрстенберг, Вилли Дрейфус, молодой Вайншенк и многие другие. Однажды у Лумма появился без предварительного уведомления сын владельца гамбургской банковской фирмы «Беренс и сыновья». Разговор, происходивший в моем присутствии, был вполне типичным.

— Что вы делаете в Бельгии, герр Беренс? — сухо поинтересовался фон Лумм.

— Я хотел предложить вам свои услуги, герр майор.

Лумм не особо обрадовался этому.

— Я не нуждаюсь в ваших услугах. Во всяком случае, у нас перебор кадров. Кстати, как вы добрались сюда?

— На своей машине.

Фон Лумм заинтересовался:

— У вас есть машина?

— Да, герр майор, «роллс-ройс».

Глаза Лумма расширились от удивления.

— «Роллс-ройс»? Отлично, можете устраиваться здесь, но «роллс-ройс» должен быть в моем распоряжении.

— Пожалуйста, герр майор.

Лумм обладал способностью эксплуатировать своих коллег, но они отплатили ему за это. Когда война закончилась и мы ушли из Бельгии, они один за другим тайком уезжали в своих машинах без уведомления своего шефа. В конце концов герру фон Лумму пришлось совершить путешествие домой в вагоне третьего класса, набитого пассажирами, как консервная банка сардинами.

Когда я был в Бельгии, он находился в зените своего могущества. Поскольку он не владел деловой хваткой, то случилось так, что с течением времени наша работа с моим австрийским приятелем Зомари стала привлекать все больше и больше внимания. Это раздражало его, поскольку он не мог выносить, чтобы замечали еще кого-то, кроме него. Однажды он откровенно сказал мне, что собирается уволить Зомари.

На мгновение это вероломство поразило меня, как удар грома. Но, отложив решение вопроса на завтра, я пошел к герру фон Лумму и сказал, что в сложившихся обстоятельствах больше не могу питать к нему доверия, необходимого для успешного сотрудничества, и хотел бы покинуть свой пост. Ему нечего было возразить. Но взгляд, который он бросил на меня, не предвещал ничего хорошего. Мне следовало понять, что он не тот человек, который принимает отказ спокойно.

С введением новых банкнотов (идея Лумма) забота об их распределении (то есть их обмене на немецкие марки) легла на военный комиссариат. Немецкий банк имел филиал в Брюсселе и ходатайствовал о значительных поставках этих банкнотов, которые использовались в его сделках с бельгийскими клиентами. После этого Дрезднер-банк попросил меня обеспечить ему поставки бельгийских банкнотов, чтобы не отставать в сделках с клиентами. Я лично передал эту просьбу главе комиссариата, который согласился на ее реализацию без всяких возражений.

Это происходило в феврале 1915 года, и Лумм, конечно, знал обо всем. Теперь, в июле, он вдруг снова поднял этот вопрос. С моей стороны, говорил он, было неправомерно представлять интересы банка, который послал меня в Бельгию. Я ответил, что если виноват в неправомерных действиях, то прошу провести их дисциплинарное расследование. К сожалению, это невозможно, ответил герр фон Лумм со злобной ухмылкой за два дня до моей отставки.

Я обратился в имперское министерство внутренних дел с просьбой расследовать этот вопрос. В результате получил ответ, что в данном деле обвинять меня не в чем.

Упоминаю об этом малозначащем происшествии только потому, что позднее оно было использовано мне во вред. Когда в 1923 году я собирался занять правительственную должность, мои оппоненты попытались политически дискредитировать меня, распространяя сплетни о том, что за мной числится нечестная практика в Бельгии. После этого Штреземан, бывший в то время канцлером, санкционировал новое расследование дела по документам, находящимся в распоряжении министерства внутренних дел, а также по свидетельствам оставшихся в живых очевидцев. В результате второе расследование подтвердило первое. Штреземан отослал информацию об этом мне в весьма доброжелательном письме.

Во время этих интриг фельдмаршала, генерала фон дер Гольца, уже не было в Бельгии. Он ходатайствовал об отправке с военной миссией в Турцию. В 1915 году ему удалось окружить британские силы под командованием Таунсенда в Кут-эль-Амара. Он умер 19 апреля 1916 года в Багдаде от тифа.

Фон дер Гольц был типичным представителем германского Генштаба, чуждым конформизма. Он отличался широкой начитанностью, многочисленными и разнообразными интересами. В нем сочетались военный эксперт, командир и стратег. Особое видение проблем и строптивое поведение нередко приводили его к конфликту с начальством. В одном случае его даже включили временно в список кандидатов на отставку за книгу «Леон Гамбетта и его армии», которая довольно откровенно указывала на недостатки в работе Генштаба. В моей памяти сохранились его суровое лицо с короткими усиками, линия рта с опущенными уголками, умные глаза за стеклами очков. Мой брат Эдди, который служил военным врачом в армии под командованием Гольц-паши, выполнял печальную миссию бальзамирования тела фельдмаршала перед его отправкой в последний путь на родину. Колесо жизни иногда делает странные обороты.