Черные и белые в Гаити

Черные и белые в Гаити

«Рай у побережья моря – это родина моя», – так поет молодой туземец в оперетте Пауля Абрахама «Гавайский цветок». Когда я слышу эту песню, перед моими глазами всегда встает страна Гаити, такая, какой я впервые увидел ее с борта самолета, идущего с Кубы: пестрый зеленый гористый сад в лазурно-синем океане. Нигде тропики не выглядят пышнее и прекраснее, чем здесь. Это первый клочок американской земли, к которой пристал Колумб. С тех пор остров называется Эспаньола. Впоследствии в результате борьбы между испанскими и французскими завоевателями остров был разделен на две части – Гаити и Сан-Доминго. С тех пор на этой земле было пролито много крови и много слез, были стерты с лица земли целые народы, совершены зверства, не поддающиеся описанию. Тем не менее тут по-прежнему улыбается природа, освещенная палящим полуденным солнцем, мирно шумят пальмы, а умеренные тропические ночи залиты серебряным светом луны и звезд.

О Гаити написано очень много правды и бессмыслицы, серьезного и смешного. Этот очаровательный уголок земли – первое и единственное в мире негритянское государство, которое нашло в себе силы уже полтора столетия тому назад завоевать в боях освобождение от рабства и колониального господства белых. История, язык, предания, обычаи, музыка и танцы – все, чем славится этот народ, дает такую богатую многокрасочную картину, что для ее подробного описания не хватило бы целой энциклопедии.

Возможно, причиной этого является моя врожденная нечистая совесть феодала, но я всегда проявлял особую внимательность к неграм, которых еще несколько поколений назад люди моей расы и моего класса держали в условиях дикого рабства. Еще в Соединенных Штатах меня заинтересовали негры и их небывало быстро прогрессирующее культурное развитие.

В Вашингтоне существует так называемый Говардский университет – одно из немногих американских высших учебных заведений для негров. Из этого университета уже вышли многие специалисты с мировым именем в целом ряде областей. Хотя я почти ничего не понимал в технических науках, которые там в основном преподавались, местные профессора и студенты никогда не жалели усилий, чтобы с гордостью и радостью продемонстрировать мне свои достижения и разъяснить их смысл. Они проявляли большое уважение к Германии и немецкой науке. Я провел там не один вечер за чашкой кофе и приобрел немало друзей. Бывая в Чикаго, я посещал различные учреждения Фонда Розенвальда, которые содействовали развитию художественных талантов негров. Их достижения, особенно в области живописи и скульптуры, производили большое впечатление.

Здесь же, в Гаити, я попал в полностью черное общество. Так как я был немцем – человеком, страна которого, в отличие от других белых великих держав, никогда не предъявляла здесь непосредственных колониальных притязаний и не требовала расовых привилегий, – для меня оказалось нетрудным завоевать симпатии.

С президентом республики, полным темнокожим господином, постоянно носившим, как и все местные зажиточные граждане, белый полотняный костюм, я вскоре установил настолько дружественные личные отношения, что он часто без предварительного оповещения появлялся в миссии. В свою очередь, я имел к нему доступ в любое время. У него была подруга, которая собирала почтовые марки. Поэтому я попросил мать присылать мне немецкие марки, которым он всегда был очень рад.

– Господин поверенный в делах, – спросил он меня однажды во время утреннего визита, – вы хорошо провели время вчера вечером?

Действительно, в тот вечер я с несколькими знакомыми отправился на своем маленьком форде в горы, где принял участие в довольно диком экзотическом танце под аккомпанемент барабанов.

– Господин президент, в каких смертных грехах вы хотите теперь меня обвинить?

– Смертным грехом это, пожалуй, назвали бы ваши американские друзья. Но можете быть уверены, я им об этом не расскажу. Я радуюсь каждый раз, когда моя служба информации докладывает, что немецкий поверенный в делах явно чувствует себя хорошо среди наших людей.

Сегодня это звучит неправдоподобно, но я искренно ответил ему:

– Господин президент, вы видите, что нам, немцам, совершенно чужды расовые предрассудки.

Очень часто мы обсуждали проблемы, связанные с жизнью немецкой колонии, которую я обязан был опекать. Колония, если не считать некоторых вновь прибывших, состояла почти исключительно из людей, которые в той или иной степени срослись с коренным населением. Эти немцы вне зависимости от того, какой оттенок имела их кожа, зачастую вели себя совсем не как ангелы и часто вступали в неприятные конфликты с законом или полицией. Мне приходилось сглаживать многие инциденты. Но не было случая, чтобы гаитянские власти вели себя некорректно или враждебно. Наоборот, мы, немцы, пользовались благосклонностью, которой едва ли заслуживали своим поведением.

В общем и целом наши земляки занимались полезными и добропорядочными профессиями: они были врачами, аптекарями, метеорологами, инженерами, владельцами гостиниц, мелкими торговцами, государственными служащими или служащими крупных иностранных фирм. Французам общность языка и культуры давала возможность установить с местным населением более естественные и тесные связи, однако воспоминания о временах их колониального господства приводили к тому, что в человеческом и политическом плане они наталкивались на недоверчивую сдержанность. Англичане были господами соседней Ямайки и других Карибских островов. Их тамошняя репутация была известна и в Гаити, так что они никак не могли быть здесь популярными.

Однако настоящими врагами и угнетателями считались на Гаити янки. Многие сезонные рабочие с Гаити бывали в Соединенных Штатах и рассказывали, каким унижениям подвергаются там негры. В Гаити в то время была размещена даже целая американская морская бригада, а у правительства были изъяты все решающие функции власти. Даже руководство Государственным банком, как и управление таможней и финансами, находилось исключительно в руках американцев. Высшей властью в стране был не мой друг президент, а финансовый советник американского правительства де ла Рю из банка Морганов. За то, что Гаити несколько лет тому назад не смогла выплатить проценты по различным займам, предоставленным Уолл-стритом, стране по договору был навязан этот финансовый советник, задача которого состояла якобы в том, чтобы путем реорганизации подвести здоровую основу под экономику и финансы. Таким образом, несмотря на наличие номинального суверенитета, в Гаити господствовал оккупационный статут, который предоставлял финансовому советнику право делать все, что ему захочется. Без его согласия правительство не могло потратить ни одного гроша.

Первым подвергся реорганизации земельный закон, существовавший со времени опубликования Декларации независимости в период Великой французской революции. Согласно этому закону, белым до сих пор запрещалось приобретать в Гаити земельные владения. Теперь было сделано исключение для крупных американских займов. В будущем они могли быть использованы для осуществления проектов развития местной промышленности и сельского хозяйства.

На протяжении полутора столетий свыше девяноста процентов населения проживало на своих маленьких клочках земли в условиях примитивного натурального хозяйства. Даже в мое время в далеко отстоящих от дорог горных районах деньги были почти не известны. Во время прогулок в маленькие отдаленные деревни мне часто не удавалось найти человека, который смог бы мне разменять полдоллара. Еды для скромных потребностей было достаточно. Одежда, отопление или строительство бамбуковых хижин в условиях тропического климата не были проблемой. Ежедневно босоногие продавщицы с корзиной на голове или навьючив осла отправлялись в путешествие по стране. Они везли на рынок несколько фунтов кофе, плоды манго, апельсины и привозили с рынка те немногие вещи, которые были дополнительно необходимы для существования. Однако в самой деревне деньги почти не находили применения.

Эти примитивные отношения должны были быть в корне модернизированы под американским руководством. Американские компании уже скупили в долинах крупные поместья площадью во много тысяч гектаров. Были разбиты плантации, на которых в больших масштабах выращивались ананасы и другие южные фрукты, кофе, какао, хлопок и прежде всего сахарный тростник. Создавались также фабрики для первичной переработки этих продуктов. Для мелких крестьян, потерявших в результате свои земли, оставался только один выход: чтобы заработать на жизнь, они должны были стать рабочими. Их прежней вольности был положен конец. Разумеется, подобное принуждение к регулярной работе, имевшее привкус старого рабства, им совсем не нравилось. Американцы постоянно жаловались на то, что у гаитян отсутствует стремление заработать деньги. Владельцам нового сахарного завода у Порт-о-Пренса однажды пришла в голову идея повысить трудовой энтузиазм своих рабочих, увеличив в два раза их недельную заработную плату. В результате в следующий понедельник вообще никто не явился на работу. Рабочие заявили, что теперь у них достаточно денег на две недели и поэтому они могут разрешить себе недельный отдых.

Прослойка по-настоящему образованной и патриотической интеллигенции была очень тонкой. Эта интеллигенция жила в тяжелых условиях; было почти невозможно достичь обеспеченного существования и дать молодому поколению высшее образование. Тот, кто связывался с американцами, терял всякое доверие своих черных земляков. Я знал не только негров, но даже мулатов, по внешнему виду почти не отличавшихся от белых, которые предпочитали ходить босиком, чем зарабатывать, прислуживая американцам.

Разумеется, я был вынужден поддерживать с тамошними американцами, прежде всего с финансовым советником и командующим морским корпусом, не только корректные, но и дружественные отношения. Лично оба они были культурными и приятными людьми. По служебной линии, когда приходилось защищать немецкие интересы, они оказывали мне неоценимые услуги. Такие отношения часто давали мне возможность помогать и моим черным друзьям.

Росту моей популярности очень способствовал случай, который произошел вскоре после моего прибытия. На официальном балу во дворце президента я сидел в окружении членов дипломатического корпуса рядом с женой американского посла. В этот момент ее пригласил танцевать министр иностранных дел Гаити. Незадолго до этого она танцевала со своим мужем и со мной. Теперь же она отказалась, сославшись на головную боль. Я знал, что это только предлог, что она питает к неграм прямо-таки физическое отвращение. Я решительно встал и, сказав ей: – Мадам, мне придется идти ради вас на жертвы, – пригласил танцевать довольно темную супругу министра иностранных дел. Министр не забыл этого дружественного жеста. Часто я брал на себя передачу американцам официальных просьб, избавляя его тем самым от обязанности, которую он считал неприятной и роняющей его достоинство. Министр пользовался моими услугами и в личных делах, что иногда приводило к смешным ситуациям.

Так, однажды, когда я должен был отправиться на пароходе общества «ГАПАГ» в служебную поездку на Ямайку, он попросил меня привезти для него от проживающей там сестры несколько посылок. Он объяснил, что при переправке их нормальным путем опасается затруднений со стороны американского таможенного управления. Я обещал сделать это, детально не расспрашивая, с чем мне придется иметь дело. Как выяснилось впоследствии, эти посылки оказались достаточно объемистыми. При отплытии из Ямайки я установил, что моя кабина настолько забита картонками и ящиками, что я с трудом мог открыть дверь. Мне пришлось заказать другую каюту.

Благодаря своим дипломатическим привилегиям я все же протащил весь багаж с неизвестным мне содержимым через таможню и вручил его министру в целости и сохранности. Спустя несколько дней финансовый советник де ла Рю завел со мной разговор о моем огромном багаже. Он определенно не поверил сказке, которую я ему в связи с этим рассказал. Однако мы достаточно хорошо относились друг к другу, чтобы с наивным видом замять всю эту историю.

* * *

Солнечная Гаити была далека от суматохи, которая царила в мире. Два раза в месяц в Порт-о-Пренс прибывал немецкий корабль, привозивший мне почту с родины. Тем не менее даже здесь я замечал, что внешний мир охвачен кризисной лихорадкой. Торговые суда заходили в порт все реже, и все выше поднимались над уровнем моря их ватерлинии, свидетельствующие о пустоте трюмов. Американские плантаторы обрабатывали свои поля только частично, кофе и фрукты гнили на деревьях, хлопья неубранного хлопка носились в воздухе. Иногда сиденья моего автомобиля за короткий срок так покрывались ими, что казались заснеженными.

Многое бы отдали в эту зиму миллионы голодных и безработных немцев, если бы им привезли хоть немногое из того, что пропадало здесь. В свою очередь Гаити нуждалась во многом из того, что лежало на складах в Германии, не находя сбыта. Часто в своих отчетах в Берлин я предлагал организовать такого рода обменные операции. Но все это было бесполезным. Поскольку на таких операциях нельзя было заработать, никто ими всерьез не заинтересовался. Хотя я и считался подкованным в вопросах народного хозяйства, мой здравый смысл никак не мог воспринять этот явный абсурд.

Местные рабочие, потеряв теперь заработок в порту, на плантациях и на фабриках и не имея других средств к существованию, толпами хлынули в столицу и бродили по ее улицам, испытывая самую жестокую нужду. Однако большинство населения, все еще проживавшее на своих мелких земельных участках, почти не ощущало кризиса. Деньги не составляли для них жизненной необходимости, а природа все еще была достаточно щедра, чтобы предоставить в обычном объеме то небольшое количество пищи, в котором они нуждались.

Однако в жизни белого населения многое изменилось, ибо оно было тесно связано с денежным хозяйством. Мне пришлось отправлять за счет благотворительных организаций в трюме корабля на родину не одну в прошлом хорошо обеспеченную, а ныне обнищавшую немецкую семью. Впервые в истории негры увидели, что и белые могут страдать от голода.

Невозможно переоценить значение этого опыта для укрепления самосознания черного населения. До сих пор возможность любого выступления против привилегий белых заранее парализовалась тем, что суеверные люди были убеждены в наличии у белых каких-то сверхъестественных сил, выступать против которых было совершенно бессмысленно. Почти все священники и миссионеры в Гаити откровенно признавали, что внешнее обращение населения в христианство получило в общем и целом широкое распространение только потому, что черные ежедневно убеждались в способности бога белых обеспечить своим детям лучшую жизнь, чем это могли сделать для своих поклонников боги культа Воду. Негры считали, что в связи с этим целесообразно установить с белым богом сносные отношения. Так, несколько лет тому назад в католическом соборе Порт-о-Пренса во время торжественной службы в связи со смертью туземного сановника выяснилось, что в установленном в соборе гробу лежал не труп человека, а священный для поклонников культа Воду черный козел, труп же был тайком увезен в горы, чтобы языческие священнослужители передали его богам племени. Разумеется, белый бог должен был потерять власть над умами, когда люди собственными глазами убедились, что он ослабел и уже больше не может дать своим детям талисман вечного благосостояния.

Один умный и патриотически настроенный гаитянин как-то сказал мне:

– Этот кризис, возможно, явится важнейшим событием в нашей истории, ибо он навсегда сломал магическое кольцо. Мы знаем теперь, что белый человек не столь уж силен. Тем самым устранены величайшие препятствия, которые мешали нашему народу, поверить в свои собственные силы.

Трухильо

Во время пребывания в Гаити я нанес официальный визит в расположенную на том же острове соседнюю страну – Доминиканскую Республику.

В отличие от Гаити, которая во время Великой французской революции и господства Наполеона освободилась от французских колонизаторов, Сан-Доминго, бывшая испанским владением, на протяжении еще многих десятилетий продолжала оставаться колонией. Эта страна получила номинальную независимость, так сказать, автоматически, когда в прошлом столетии в результате освободительной войны рухнуло испанское господство в крупных странах Латинской Америки. Поэтому четкий национальный характер и активный патриотизм получили здесь гораздо меньшее развитие, чем в соседней Гаити. Ландшафт здесь тот же самый, он так же изумителен, и все же, когда пересекаешь границу, кажется, что вокруг все стало менее красочным и интересным. Как будто тебя перенесли в разреженные джунгли, в которых разбросаны современные бетонные строения, стеклянные бензоколонки, универмаги Вулворта и плакаты, рекламирующие жевательную резинку и сигареты «Лаки-страйк», – джунгли, быстрыми темпами уподобляющиеся американскому Среднему Западу.

Расстояние между Порт-о-Пренсом и столицей Доминиканской Республики не больше, чем между Берлином и Ганновером. Однако, поскольку эти страны были сознательно отгорожены друг от друга, на большом участке в горной пограничной области не существует нормальной дороги. Это было самое медленное и самое рискованное путешествие, которое мне когда-либо приходилось предпринимать. Я еще и сегодня горжусь тем, что мне удалось без серьезных злоключений провести мой маленький форд через все подстерегавшие его опасности. Мне пришлось пересекать метровые щели по переброшенным через них двум деревянным балкам, достаточно толстым, чтобы по ним проскочили колеса. Часто на многих поворотах только ловкость спасала меня от падения в глубокое ущелье. Неровности скалистой дороги часто вынуждали меня к таким кренам, что иногда, сидя за рулем, я терял равновесие. Несколько раз я застревал в болотистых руслах рек и был вынужден просить помощи, чтобы вытолкнуть машину на сухое место.

В столицу республики я прибыл вечером в понедельник – праздник роз. Недавно в честь главы государства столица была переименована в Трухильо-Сити. Хотя я просил об аудиенции на следующий день, Трухильо пригласил меня в качестве почетного гостя на большой костюмированный бал, состоявшийся в тот же вечер.

Кожа Трухильо была столь же темной, как и у президента Гаити Винсента, а лицо имело даже более негроидные черты. И тем не менее это был совсем другой человек. Может быть, перед его глазами маячил пример черного властителя Христофа, который свыше ста лет назад объявил себя императором и управлял Гаити. Республика только что добилась самостоятельности при помощи железного кулака, и было видно, что народ и даже министры дрожат от страха при одном упоминании имени Трухильо.

Властью он был обязан исключительно американцам и большую часть года проводил в различных фешенебельных отелях Нью-Йорка. На последних выборах он получил подавляющее большинство голосов и в связи с этим принял решение присоединить к своему титулу президента государства новый, более пышный титул – «благодетель отечества («benefactor patriae»). Я справлялся о том, как проходили эти выборы. Мне сообщили: в связи с тем, что основная масса населения неграмотна, человек считался проголосовавшим за Трухильо, если в списке против его имени и на врученном ему бюллетене был оттиск его большого пальца.

Как и многие диктаторы, Трухильо был любезным хозяином. Праздник роз проходил на свободной площадке в центре большой пальмовой рощи под открытым звездным небом. Трухильо пригласил меня сесть рядом с его двумя дамами за столом под балдахином, установленным на возвышении. Одна из дам была его сестрой, другая, насколько было известно, – его любовницей. Несмотря на довольно пышные формы и не очень молодой возраст, она была избрана королевой карнавала и в качестве таковой получила представительские в размере нескольких тысяч долларов. Вообще она производила впечатление довольно взыскательной дамы. Китайский посланник на Кубе, время от времени посещавший оба государства, расположенные на острове Эспаньола, рассказывал мне, что эта леди доставила ему немало неприятностей. На состоявшейся недавно международной выставке в Чикаго ее внимание привлекло оборудование ванной комнаты стоимостью 10 тысяч долларов. Поскольку денег для покупки не имелось, ей пришла мысль побудить своего друга – «благодетеля отечества» – обложить находящиеся в Сан-Доминго китайские прачечные особым налогом, который не только покрыл бы стоимость оборудования ванной комнаты, но, кроме того, дал бы значительную дополнительную сумму. Китайскому посланнику с большим трудом удалось организовать среди своих земляков сбор добровольных пожертвований и таким образом удовлетворить влиятельную даму. Помимо всего, ей была подарена красивая кубинская верховая лошадь. В результате проект закона о новом налоге был отставлен.

В этот вечер праздника роз мы сидели вчетвером за бутылкой шампанского на возвышении под балдахином и с восхищением наблюдали за веселой сутолокой. Время от времени «благодетель отечества» приветливо бросал в оживленную толпу ленты серпантина. Следует отметить, что от этой толпы нас отделяла цепь одетых в форму часовых, расположенная непосредственно у самого постамента. Наша беседа принимала все более непринужденный характер, и когда раздались звуки зажигательной румбы, мы решили присоединиться к танцующим. Как только мы начали спускаться по ступеням к танцевальной площадке, часовые взяли нас в полукольцо. Их было двенадцать человек. Когда я пригласил «благодетельницу отечества» на танец, охрана разделилась на две группы: шесть человек последовали за мной, а шесть – за президентом. Куда бы ни двигался я со своей партнершей, за нами следовало по три солдата с каждой стороны. Одной рукой часовые держались за пистолеты, а в другой у них были карманные фонари на случай, если какой-нибудь злоумышленник захочет перерезать электрическую проводку. Удивленная публика отошла в сторону, внимательно следя за этим представлением.

Стояла опьяняющая тропическая ночь, и я чувствовал всеми фибрами своей души, что действительно нахожусь в условиях так называемой карибской демократии, которую европейцы столь охотно изображают в своих опереттах как «рай у побережья моря».