ПЕРВЫЕ ГОДЫ ВОЙНЫ

ПЕРВЫЕ ГОДЫ ВОЙНЫ

Ситуация в Греции была сложной и запутанной. Очень много требовалось от полководца, который взял бы на себя ведение этой войны. Прежде всего он должен был завоевать любовь эллинов. А это было не так-то просто для варвара. Он должен был, по словам Плутарха, более полагаться на красноречие, чем на меч (Plut. Flam., 2). Он должен был восхищаться великим прошлым Эллады, свято чтить законы и обычаи всех мелких городков и в то же время одним властным словом уметь пресечь взаимные распри. Он должен был спокойно выслушивать жалобы шести-семи различных партий какого-нибудь крохотного поселения и давать быстрый и точный ответ. При этом он должен был обладать изящными манерами и говорить чистым греческим языком — а то он показался бы эллинам грубым варваром — и совершать красивые и великодушные поступки, ибо греки были чувствительны ко всему прекрасному.

Но такого вождя в римском войске не было. Напротив, римляне воевали нехотя, угрюмо и меньше всего думали о том, чтобы пленить эллинов. В конце концов войска даже объявили забастовку, говоря, что не желают сражаться за чужие интересы. Консулы делали вид, что возмущаются своеволием солдат, но в душе их одобряли. Они сами, получив полномочия, тянули под любыми предлогами время, чтобы подольше пробыть в Риме и попозже поехать на эту ненужную и непопулярную войну (Plut. Flam., 3).

Прием, оказанный им в Греции, еще более их разочаровал и расхолодил. Римляне приехали в Афины вместе с царем Пергама Атталом. Им предстало роскошное зрелище. Весь народ с женами и детьми высыпал встречать царя. Все храмы были открыты. Все алтари были украшены цветами, на каждом жертвеннике лежало животное, и царя просили его заколоть. Аттала буквально осыпали почестями: афиняне назвали его именем одну из фил, причли его к своим родоначальникам, непрерывно лучшие ораторы произносили в его честь восторженные речи. Родосцев также ласкали на все лады (Polyb., XVI, 25–26).

Одни римляне ровно ничего не получили и были на этих торжествах, по греческой поговорке, «как осел на посвящениях». Вообще надо сознаться, что греки и римляне вначале совсем не понравились друг другу. Римляне казались грекам холодными, насмешливыми и необычайно гордыми; вдобавок они любили окружать себя атмосферой неприступности. Например, даже отлично зная греческий, они говорили с эллинами только через переводчиков. А римлян греки раздражали своей непомерной угодливостью, льстивостью и легкомыслием. Они не могли скрыть насмешливой улыбки, видя эти бесконечные венки, слыша по каждому ничтожному поводу гром рукоплесканий и взрыв непомерного восторга. Цицерон, живший много лет спустя и глубоко восхищавшийся Грецией, тем не менее никак не мог примириться с этими свойствами греков. В одном частном письме он пишет: «Что касается самих греков, нужно тщательно остерегаться дружеских отношений с ними, за весьма немногими исключениями, если кто-нибудь окажется достойным Древней Греции. Настолько очень многие из них лживы, легкомысленны, а вследствие продолжительного рабства приучены к чрезмерной угодливости… Они склонны к чрезмерной дружбе, но не особенно надежны, ибо не осмеливаются противиться нашим желаниям и завидуют не только нам, но и своим соотечественникам» (Quint. fr., I, 1, 5(16)).[129] Так продолжалось два года. Война шла через силу, вяло. Римляне застряли на севере, в горах. Но вот на третий год консулом был выбран Тит Квинктий Фламинин.