Глава 34. ГОВОРЯТ СВИДЕТЕЛИ В АМЕРИКЕ

Глава 34. ГОВОРЯТ СВИДЕТЕЛИ В АМЕРИКЕ

После того, как в газете «Новое Русское Слово» был напечатан отрывок из готовящейся к печати книги «Вольф Мессинг — человек-загадка», мне стали звонить и писать восторженные письма люди, мне совершенно не знакомые. Одни считали своим долгом поделиться впечатлением от своих встреч с Мессингом-телепатом, другие сообщали, что именно Мессинг вылечил от тяжелого недуга их или их друзей. И мне хочется прервать свое повествование и дать слово свидетелям, ныне живущим в Америке, в жизни которых предсказания Мессинга сбылись с поразительной точностью. Я не стану утомлять читателя, приведу только два рассказа.

Передаю дословно рассказ известного журналиста Михаила Германова из Нью-Йорка:

«В начале 1946 года в Ленинграде были объявлены гастроли Вольфа Мессинга с его сеансами психологических опытов. К тому времени слухи о поразительных телепатических возможностях гастролера достигли и Ленинграда. Досужая молва рассказывала о том, как этот выходец из Польши с помощью телепатического внушения запросто вышел из тюремной камеры Варшавской тюрьмы, заточенный по приказу гитлеровских оккупационных властей, и о прочих «чудесах». В ту пору я работал заведующим театральным отделом газеты «Вечерний Ленинград». В один прекрасный день в редакцию явился Вольф Григорьевич Мессинг в сопровождении своей жены и ассистентки Аиды Михайловны.

Придавая большое значение своему первому выступлению, Вольф Мессинг попросил меня помочь ему рассеять у людей впечатление, что его гастроли — это обычные трюки фокусников и иллюзионистов. Он предложил выступить сначала перед редакционным коллективом прямо в помещении редакции.

На следующий день, после окончания работы, в конференц-зале появился Вольф Мессинг. Это был человек небольшого роста, с копной иссиня-черных волос, с яркими пронзительными глазами, нервный, эмоционально возбудимый.

После небольшого вступительного слова жены Мессинга о его телепатических возможностях началась серия опытов Мессинга. Он легко находил запрятанные предметы, держа свою руку на пульсе руки «индуктора». Узнавал содержание записок, написанных сотрудниками газеты. Вслух прочитывал страницы книг, которые перед этим только мгновение просматривал. Производил моментальные операции с большими математическими числами, решал сложные примеры извлечения квадратных и кубических корней из семизначных чисел, причем, запоминал все цифры, которыми оперировал. Словом, все то, что до него демонстрировал поразительный русский феномен Аррго (Л.С.Левитин), а затем и ленинградский его последователь Михаил (Ганс) Куни. Никаких опытов телепатического внушения Мессинг не производил, ссылаясь на категорическое запрещение властей.

После выступления Вольф Григорьевич, прощаясь со мной и моей женой, обратился к ней со следующим предложением: «Я знаю, что вас гнетет, — сказал он. — Вы мучительно хотите узнать о судьбе близкого вам человека. Приходите завтра утром ко мне в Европейскую гостиницу, и я поделюсь с вами тем, что я знаю».

Не без некоторого понятного волнения жена моя явилась утром к Вольфу Григорьевичу. Взяв ее за руку, он сказал: «Вас тревожит судьба вашего брата, участника Второй мировой войны». Действительно, никто из нас не знал о его судьбе: он якобы пропал без вести в самом конце войны.

«…К сожалению, ваш брат, — он даже назвал его имя, — Анатолий, — погиб от вражеской пули за несколько дней до окончания войны…»

Так Вольф Григорьевич разрешил наши сомнения относительно судьбы родственника. Позже его предсказание документально подтвердилось сообщением из военкомата.

Несомненно, замечательны были способности этого удивительного человека».

Такими словами заканчивает свой рассказ господин Германов из Нью-Йорка.

А писательница Надежда Филипповна Крамова у себя дома, в Бостоне, рассказала мне о еще более интересной встрече с Вольфом Мессингом. Вот ее история:

«Я хочу рассказать несколько эпизодов, характеризующих его поистине колдовской дар не только «видения» событий, происходящих на далеком расстоянии в данную минуту, но и «предвидения» событий грядущих.

С Вольфом Мессингом я встретилась во время войны. В Перми (тогда г. Молотов) обосновалась группа писателей, эвакуированных из Ленинграда. Жили мы в единственном семиэтажном доме города — в гостинице, прозванной «семиэтажкой». Однажды в вестибюле я увидела невысокого большеголового человека с торчащими во все стороны завитками волос. Поравнявшись со мной, он остановился, кинул на меня — словно уколол — острый взгляд, чему-то ухмыльнулся и засеменил к выходу быстрыми шажками.

— Кто это? — спросила я администратора.

— Как, вы не знаете? Это же Вольф Мессинг, он вчера приехал.

— А-а! — сказала я, стесняясь обнаружить свое невежество: это имя мне тогда еще ничего не говорило.

Вскоре состоялось первое выступление Мессинга. Я не буду останавливаться на его феноменальном чтении мыслей, на его силе внушения. Я расскажу о том, что пока объяснить невозможно.

Как-то раз Мессингу было мысленно дано задание довольно примитивное: подойти к одной даме в третьем ряду, вынуть из ее сумки паспорт, принести его на сиену, раскрыть, прочесть вслух фамилию и вернуть в зрительный зал.

Когда Мессинг поднялся на сцену и раскрыл паспорт, из него выпала фотография. Мессинг поднял карточку.

— Какой красивый офицер, — сказал он с улыбкой, разглядывая фотографию, — совсем мальчик…

Внезапно лицо его исказилось, глаза расширились, он схватился за сердце.

— Занавес! Дайте занавес! — крикнул он.

Зал замер.

На авансцену вышла его ассистентка и объявила, что Мессинг почувствовал себя плохо, но минут через 10–15 сеанс будет продолжен. Конец выступления прошел вяло — Мессинг часто останавливался и вытирал платком лицо.

На другой день нам удалось выведать у его ассистентки, что же произошло на самом деле. В то время как Мессинг любовался фотографией, он «увидел», что в эту самую минуту юноша был убит.

Мать юноши жила не в гостинице, но мы ежедневно встречали ее в столовой, где были прикреплены наши продуктовые карточки. Со страхом всматривались мы в ее лицо, но оно было неизменно спокойно — сын писал ей часто, и она с гордостью показывала его короткие ласковые треугольнички. Понемногу мы начали успокаиваться — видимо, Мессинг ошибся, может ведь человек ошибиться.

Прошло три недели, и об этом эпизоде начали забывать. Но на 24-й день дама не пришла в столовую. На другой день мы узнали, что она получила «похоронную», в которой был указан день и час гибели ее сына, тот самый, когда Мессинг «увидел» его смерть.

Выступление Вольфа Мессинга я старалась не пропускать. Однажды после сеанса я замешкалась. Зал уже опустел, и я последней вышла на морозную улицу. Колесом крутилась метель. В двух шагах ничего не было видно. Возле подъезда в нерешительности стоял Мессинг.

— Проклятая погода, — пробормотал он по-немецки, — как в аду.

— Хуже, — отозвалась я, — там хоть тепло.

— Вы говорите по-немецки? — он повернулся и пытливо меня оглядел, — Это хорошо. Вы ведь живете в гостинице, я видел вас в вестибюле.

Я кивнула, пораженная его памятью.

— Возьмите меня под руку и пойдемте, — продолжил он по-немецки.

— Теперь хоть есть с кем поговорить, по-русски мне труднее…

— А где ваша ассистентка? — спросила я.

— Она иногда уходит после антракта.

С того вечера я часто ждала его у выхода, и мы вместе возвращались в семиэтажку.

— Только говорите тише, — предупреждал он меня, — во время войны с немецким языком на улице опасно. Меня однажды чуть не задержали как шпиона. — Он засмеялся.

В то время я переживала тяжелые, тревожные дни. Из блокадного Ленинграда перестали приходить вести от мужа. Ходили слухи, что он погиб во время бомбежки. Я долго крепилась, но, наконец, решила обратиться к Мессингу. Однако говорить с ним мимоходом о моей тревоге не хотелось, а просить о специальной аудиенции не отважилась — я знала, что частная практика ему запрещена. И я попросила его ассистентку замолвить за меня словечко.

— Он согласился, в виде исключения, — сказала она, — приходите к нему в номер завтра в 3 часа дня.

Разговор с Вольфом Мессингом я попытаюсь восстановить почти дословно.

— Явилась? Садитесь. Но имейте в виду, что мне нельзя принимать посетителей, поэтому — 15 минут и не секундой дольше.

Я покорно села, не зная с чего начать.

— Начнем с того, — подхватил он мою мысль, — что вы напишете на бумажке любое число. (Он протянул мне листок и карандаш). Пишите, пишите!

Я написала число «18».

— А теперь сложите бумажку и суньте ее себе в туфлю. Так. Дайте руку.

Я послушно проделала всю эту процедуру.

Через секунду Вольф Мессинг на обрывке газеты написал «18» и победно посмотрел на меня. Я пожала плечами: нашел, чем удивить, только время зря…

— Ха! — сказал Мессинг, — «я не затем пришла, что бы он мне свои фокусы показывал, только время зря». Угадал?

Я невольно улыбнулась.

— А ведь вы хотите спросить о судьбе вашего мужа.

«О чем же еще хотят узнать женщины во время войны», — досадливо подумала я. — «Для этого не надо быть Мессингом».

— А для того, чтобы вам ответить, надо быть именно Мессингом, — лукаво подхватил он и рассмеялся. Он вообще вел себя, как озорной мальчишка, и это начало меня раздражать.

Вдруг его лицо стало серьезным.

— Ну вот что, — сказал он, — для начала я хочу познакомиться с вашей квартирой, — там, в Ленинграде. — (Он крепко сжал мою руку в кисти). Войдите в прихожую, так, идите медленно, налево дверь, в чужую комнату, коридор, направо — ваша комната, войдите в нее. Нет, рояль стоит не у стены возле двери, а у самого окна, стекло выбито, крышка открыта, на струнах снег. Ну, что вы остановились? Идите дальше. Вторая комната пустая почти: стульев нет, стола тоже, никаких полок — книги горой посреди комнаты на полу. Ну, довольно! (Он отбросил мою руку). А теперь слушайте внимательно! Запишите! (Лицо его побледнело, напряглось). — Ваш муж жив. Он болен, очень. Вы его увидите. Он приедет, он приедет сюда… 5 июля в 10 часов утра. Запомните: 5 июля в 10 часов утра.

Он умолк и прикрыл глаза. Я сидела, боясь шевельнуться.

— А сейчас уходите, — тихо сказал он, — сию минуту. У меня вечером сеанс, — мне надо отдохнуть. И что это я с вами вожусь? (Он гневно посмотрел на меня). Я устал! Уходите! — крикнул он, вытирая капельки пота со лба.

Вскоре Мессинг уехал.

Приближалось 5 июля. Я уже знала, что мой муж был на грани голодной смерти и лежит в больнице в тяжелом состоянии блокадной дистрофии. О приезде на Урал в ближайшее время не могло быть и речи. Но предсказание Мессинга не выходило у меня из головы, да и все мои приятельницы с волнением ждали этого дня. И я «на всякий случай» приготовилась к встрече мужа: выменяла на масло полученную по талону водку, отоварила часть хлебной карточки мятными пряниками, превратила в лук и картошку три метра мануфактуры, выданные в Литфонде писателям к 1-му мая.

Настало 5 июля. Я сидела одна в комнате (соседка, жившая вместе со мной, перешла накануне в другой номер), боясь не только пойти в столовую пообедать, но даже спуститься за кипятком для чая.

Шли часы: 10, 11, 12… 4, 5, 6. Каждую минуту в дверь просовывались головы: «Приехал?», «Еще нет?». Я сидела голодная, злая, зареванная, чувствуя себя одураченной и негодуя на свое легковерие.

В 7 часов вечера раздался слабый стук в дверь. На пороге стоял мой муж. За спиной его висел туго набитый рюкзак, к груди он прижимал две буханки хлеба.

— Господи! — бросилась я к нему. — Я целый день жду тебя.

— Откуда ты знала, что я сегодня приеду? — удивился он. — Это получилось совершенно случайно. Я ведь не собирался. Только что вышел из больницы. И вдруг мне позвонили…

— Ну, ладно, потом все расскажешь. Ты, я вижу, на ногах не стоишь.

Я взяла из его рук буханки и помогла снять мешок.

Если бы я не ждала мужа, я не узнала бы его в этом старике. Редкие седеющие волосы, провалившиеся виски, темное заострившееся лицо, покрытое седой щетиной. А ему было 42 года, и недавно при расставании был он красив, элегантен, подтянут. У меня сжалось сердце.

— Я, правда, ждала тебя утром, а ты приехал вечером. Но главное, что ты приехал сегодня.

— Почему утром? — сказал он. — Я приехал утром, в 10 часов.

— Что?! — ужаснулась я. — Где же ты был целый день?

— Понимаешь, всем в эшелоне выдавали на станции хлеб, по две буханки. И я простоял в очереди 8 часов. Не мог же я отказаться от ХЛЕБА.

«Боже мой! У меня же хлеба достаточно!» — хотела я крикнуть, но сдержалась: передо мной был человек, переживший Ленинградскую блокаду, и я поняла его.

Когда я вернулась в Ленинград и вошла в свою комнату, я увидела у разбитого окна рояль с откинутой крышкой. Снег уже растаял, и струны были залиты водой. Во второй комнате пол был завален книгами. Ни стеллажей, ни стульев и стола не было, — их сожгли соседи в ледяную зиму 42-го года, и я была рада, что это помогло им выжить».

Так заканчивает свой рассказ Надежда Крамова.

А вот еще одна история, о том, как предсказания Мессинга изменили жизнь целой семьи. Это произошло с моим сыном Сашей.

В начале 1968 года Саша познакомился с милой девушкой из Чехословакии — Ивой, родители которой были сотрудниками посольства ЧССР в Москве. Я с удовольствием следила, как их чистые и дружеские отношения превращаются в любовь. Скоро они очень привязались друг к другу и виделись практически каждый день. Но было страшно подумать о серьезном будущем, так как брак с иностранцами — операция чрезвычайно тяжелая в СССР и часто с печальным концом. Кроме того, назрели события в Чехословакии, советские войска вошли в эту маленькую страну, родители Ивы, как и многие другие чехи, резко изменили отношение ко всему и всем в Советском Союзе. Это был важный момент в жизни сына. Я не хотела повторения ошибки старшего сына и посоветовала обратиться за советом к Мессингу. Это был, пожалуй, первый случай, когда мы прямо попросили Вольфа Григорьевича помочь. Он велел Саше в одну из суббот придти с Ивой к нему на чай и принести фотографии ее родителей.

Чаепитие прошло прекрасно. Вольф Григорьевич был в хорошем настроении и все время шутил. Прощаясь, он сказал Саше с Ивушкой, что даст ответ через два дня. Два дня все мы находились в нервном напряжении, опасались негативного ответа и не были уверены, что у Саши хватит сил порвать с Ивушкой в этом случае.

На 3-ий день Мессинг вызвал Сашу к себе. Сын вернулся очень возбужденный, радостный и пересказал и записал все, что Вольф Григорьевич сказал об их будущем: «Ты должен жениться на Ивушке. Никогда и никто не будет так любить тебя и не будет таким преданным, как Ива. Она очень хороший человек — такие, как она, встречаются редко. Вам будет очень трудно вначале — ее родители откажутся от нее, но через 2 года, после рождения вашего первого сына они начнут менять свое отношение к вам. У тебя будет два сына и одна дочь и ты будешь очень успевающим врачом».

Нужно ли описывать радость Саши. Многие люди были бы счастливы услышать такое предсказание от самого Мессинга.

Чтобы рассказать, что пережили Саша с Ивой, пожалуй, нужно было бы написать отдельную книгу. Но, чтобы быть краткой, перечислю: через полгода после разговора с Мессингом они поженились, в декабре 1969 года у них родился первый сын Гаррет. И кто знает, появился ли бы он на свет, если бы не эта встреча с Вольфом Григорьевичем. Летом 1971 года они поехали в ЧССР и с тех пор их отношения с родителями Ивы стали улучшаться. В 1972 году родился второй сын — Томаш. В 73-ем году Саша окончил Медицинский институт. В 1978 году, после того, как мы подали документы на выезд в Израиль, Ива с детьми были как иностранные подданные депортированы в ЧССР.

Только через полгода, после многих испытаний и приключений они встретились в Вене.

Приехав в Америку, после 3-х лет тяжелых душевных и материальных затрат, Саша закончил Медицинский колледж и, как предсказывал Вольф Григорьевич 25 лет назад, стал американским врачом.

Какие бы испытания ни выпадали на долю моих детей — предсказание Мессинга об успешном и благополучном конце всегда было им путеводной звездой.

Все эти годы Ива с Сашей жили очень счастливо. И только одно предсказание остается не сбывшимся, когда пишутся эти строки. Саше уже 34 года, Ивушке — 32, они женаты 12 лет, а у них пока только два сына. Впрочем, время есть, а Мессинг ведь никогда не ошибался.