V

Вернувшись вечером в комендатуру, Лубенцов не мог решить, следует ли арестовать Генике или стоит ограничиться отстранением его от работы. Касаткин был за то, чтобы арестовать Генике. Яворский колебался.

Оставшись в одиночестве, Лубенцов начал рассматривать прибывшие за день бумаги. Среди них была выписка из постановления военного трибунала о том, что сержант Белецкий приговорен к двум годам дисциплинарного батальона. Лубенцов задал себе вопрос, почему у него не дрогнула рука предать суду своего человека, а здесь, когда речь идет о заведомом враге, он колеблется, обдумывает, готов советоваться с каждым. Может быть, потому, что он всей душой желал, чтобы наши люди не делали ничего плохого и каждое проявление плохого в них вызывало в нем боль и злость, а от немцев, сделавших столько плохого, он в глубине души все еще ожидал всяких каверз? Не потому ли воспринимал он подлость и лживость Генике с меньшим возмущением и, уж во всяком случае, с меньшей болью, чем историю с Белецким?

Он написал приказ об аресте Генике. Но до того, как отдал этот приказ, поехал — это было уже поздно ночью — к Леонову, чтобы опять посоветоваться.

Однако в Фельзенштейнской комендатуре ему сказали, что к Леонову приехала жена. Остро позавидовав товарищу, Лубенцов не стал его тревожить и поехал обратно в Лаутербург.

По дороге с ним случилось небольшое происшествие, которое несколько усилило его решимость арестовать Генике. Ему встретилась легковая машина. Немец, сидевший там за рулем, выключил фары, и Лубенцову показалось, что этот промелькнувший мимо немец за рулем не кто иной, как Генике. Он был действительно похож на Генике — круглолицый, с напряженным взглядом и грузной фигурой. В этот момент Лубенцов вспомнил о том, что существует еще одна Германия — за демаркационной линией, Германия, где все еще не проводятся никакие реформы и куда стремятся такие люди, как учитель Генике.

Дома Лубенцова ожидал профессор Себастьян. Он был сосредоточен и задумчив. Вынув из кармана конверт, он вытащил из него письмо и молча передал Лубенцову. На бумаге было напечатано машинописью всего несколько слов: "Если русский холуй господин Себастьян не перестанет помогать тем, кому он помогает в грабеже чужих земель и чужого имущества, с ним будет поступлено по заслугам. Мы стоим на посту". Вместо подписи был нарисован желудь.

Лубенцов рассмеялся — не очень искренне, так как был серьезно обеспокоен, но этот смех вызвал ответную улыбку Себастьяна, который сказал:

— Я наперед знал, что вы будете смеяться. Я даже представлял себе, как вы будете смеяться, и вы действительно рассмеялись именно так.

— Это не кажется вам похожим на детективный роман? — прищурясь, спросил Лубенцов. — Между тем это не роман, а реальная борьба, захватывающая и далеко не безопасная.

Он подумал, потом рассказал Себастьяну историю с Генике.

— Придется его арестовать, — спокойно закончил он свой рассказ.

Себастьян промолчал.

— Вызовем Иоста, — предложил Лубенцов.

Он позвонил в полицию. Иост приехал через несколько минут. Прочитав анонимное письмо, он задумался.

— Не пора ли вооружить полицию? — спросил он. — Ребята у меня хорошие, я ручаюсь за них.

— Вооружайте, — согласился Лубенцов. — Об этом уже шла речь с начальником СВА. Вопрос решен.

Иост заметно оживился и спросил:

— Значит, вы дадите распоряжение о выдаче нам пистолетов?

Лубенцов воскликнул:

— Иост, зачем вы мне это говорите? Помилуйте, неужели в Германии совсем не осталось оружия? Поищите, поищите, товарищ Иост…

Иост хитровато усмехнулся и развел руками.

— Ну хорошо, — сказал он. — Раз такое дело… Найдем оружие, конечно. Вас не проведешь.

— Под всеми мостами на дне речек, а то и просто в лесу можно найти оружия чертову уйму, — объяснил Лубенцов удивленному Себастьяну. — Оно требует только очистки от ржавчины.

Себастьян и Иост собрались уходить. Лубенцов шепнул Иосту на прощанье:

— Ни один волос не должен упасть с головы профессора, понятно?

Несколько дней спустя Касаткин зашел в кабинет к Лубенцову.

— Запрашивали из Галле, — сказал он. — Все насчет этого учителя, Генике. Какая-то газета в Рейнской области напечатала статью по этому поводу — дескать, сажают интеллигенцию… Наше начальство заволновалось. Спрашивают, были ли достаточные основания для ареста.

— И что вы ответили?

— Ответил, что были. Утром нам с вами придется выехать в СВА для объяснений.

— Что ж, объясним! Беда! То мы ни с кем не считаемся, делаем, что в голову взбредет, то вдруг начинаем чутко прислушиваться к любым высказываниям какой-нибудь поганой газетенки за границей. Следствие ведется? Что удалось узнать?

— Придется им умыться со статьей. Генике не только виноват, но и связан с целым рядом лиц по сю и по ту сторону демаркационной линии. Он много чего рассказал. В том числе подтвердил, что связан с крупным фашистом, который направляет действия против мероприятий Администрации; он находится где-то в нашем районе.

— Ну и слава богу, — облегченно вздохнул Лубенцов. — А то я немножко струхнул.

Итак, краснолицый реально существовал. Весь район был поставлен на ноги. Однако после ареста Генике — может быть, в связи с этим арестом "генерал Вервольфа" исчез. Лубенцов искренне жалел об его исчезновении. Было бы очень обидно, если бы краснолицый убежал за демаркационную линию и избегнул таким образом кары.

Во всяком случае, кругом стало тихо и мирно; началась засыпка семян к весенней посевной кампании. Новые крестьяне и безземельные, получившие землю, работали на своих участках, находя все больший вкус в реформе и понемногу освобождаясь от страха перед помещичьим возмездием. Когда же Советская Администрация распорядилась получить с них первый взнос с оплаты за землю, они и вовсе ободрились. Взнос был ничтожным, но это все-таки был взнос. Он означал, что земля куплена, а не взята. И крестьяне охотно и с удовольствием вбивали столбики вдоль своей новой межи, столбики, означавшие, что участок — ихний, собственный, купленный.

Краснолицый исчез.