3. Дорога за океан

Согласно легенде, одобренной руководством, я не должен был говорить моим родным, что еду в США. Поэтому родителям по приезде из Батуми я сказал, что меня командируют во Владивосток и что часть моей зарплаты будет переводиться им. Последние дни перед командировкой я был очень занят по работе и домой приходил около полуночи. По утрам мать и отец во время завтрака все время сидели за столом около меня, интересовались, что мне нужно приготовить к отъезду. Мама сама сшила мне сатиновую рубашку оранжевого цвета, сказала, что рубашка получилась «хоть куда». Все вещи, которые я взял с собой, уместились в один небольшой чемодан.

Поезд из Москвы во Владивосток отправлялся с Ярославского вокзала в 16. 00. В день отъезда я на работу не пошел. Мать и отец все время не отходили от меня. Бабушка с дедушкой тоже суетились. Дед с завистью говорил: «Вот, доможил, куда едешь. На край света. Возьми меня с собой». В тот день мы долго обедали — часа два. Дед пил вино. Отцу недавно сделали операцию на кишечнике, и врачи запретили ему принимать спиртное. Однако разговор как-то не клеился. Родители казались подавлены, у матери все время наворачивались слезы.

Время от времени заходили соседи по дому, чтобы попрощаться, пожелать счастливой дороги и успеха на новом месте работы. В два часа дня я тепло попрощался с плачущей мамой, с дедушкой, бабушкой и сестрами Тасей и Аней. Братья Борис и Геннадий были на работе. Отец решил проводить меня до заставы Ильича.

Я шел с отцом по заснеженному 12-му Рабочему переулку и Рабочей улице. День был пасмурный. На отце была поношенная шапка-ушанка, старое зимнее пальто, какого-то непонятного из-за своей заношенности цвета — не то серого, не то черного. Его бороду и усы покрыл иней. Лицо у него осунулось, он выглядел больным, только серые глаза оставались лучистыми и подвижными.

Я был одет по-осеннему, во все новое: серая шляпа, черное пальто, темно-серый костюм, на ногах начищенные черные полуботинки, а на руках — черные кожаные перчатки. Наша одежда резко контрастировала, и я неожиданно заметил, что на это обращали внимание прохожие. Мне стало стыдно.

— Папа, ты бы купил себе новое пальто и шапку.

Отец замахал руками:

— Что ты, сынок! Пальто и шапка еще хорошие, не рваные, и я их поношу еще годка два-три. Разве можно такие хорошие вещи выбрасывать?

Тогда я понял, что отец и я — представители разных поколений, разных взглядов на жизнь и что мои замечания и возражения не изменят образа жизни и привычек отца, приобретенных им в течение 50 лет.

Мы дошли до заставы Ильича. Приближался мой трамвай. И тогда отец сказал мне свои последние слова, которые я запомнил на всю жизнь: «Работай, Шура, хорошо, чтобы мне с матерью не было стыдно за тебя. До свидания, сынок, может быть, больше не увидимся. Бойся немца, я его знаю». Мы крепко обнялись и расцеловались. Я поднялся в почти пустой трамвай и стал на задней площадке последнего вагона. Трамвай сделал полукруг на площади и, громыхая колесами по рельсам, стал быстро набирать скорость, а я все смотрел сквозь стекло на сиротливую, согбенную фигуру отца.

Слова, сказанные отцом при расставании, оказались пророческими, через полгода Германия напала на Советский Союз, а в сентябре 1942 г. отец умер, и мне его увидеть больше не пришлось.

На Ярославский вокзал я приехал заблаговременно. В поезд сел одним из первых. Со мною в четырехместном купе ехали три советских офицера. В соседнем купе разместились направлявшиеся в Вашингтон в советское посольство двое шифровальщиков с женами. С шифровальщикам и меня познакомили в отделе кадров НКИДа и просили в дороге оказать им помощь, так как они не знали английского языка. В поезде ехало очень много иностранцев, а также граждан из Прибалтики, уезжавших за границу на постоянное жительство. В то время все европейцы направлялись в США через Швецию, Финляндию, СССР и Японию, так как на Западе уже шла война и пассажирские пароходы через Атлантику не ходили.

Поезд из Москвы до Владивостока шел почти десять суток. В пути я досыта наигрался в шахматы и домино, прочитал две книги и вдоволь отоспался. Остановки на станциях были продолжительными — от 10 до 30 минут — из-за того, что паровоз следовало заменять или заправлять водой. Я на каждой остановке выходил из душного вагона подышать и побегать по платформе вдоль поезда. Особенно мне понравилась пробежка на станции «Ерофей Павлович» в Забайкалье: запомнилась температура воздуха — 55 °C, но воздух сухой, чистый, дышалось легко, и мороз не чувствовался. Наконец около полудня поезд прибыл во Владивосток. Нас, ехавших в советские дипломатические представительства, встретили сотрудник НКИДа и работник Интуриста. Шифровальщиков и меня поместили в небольшом охраняемом домике, где обычно останавливались дипкурьеры.

Во Владивостоке мы прожили пять дней в ожидании японского товарно-пассажирского судна, на котором и отправились в Японию. Прибыли в Цуругу — порт на западном побережье Японии, где в кромешной темноте, с снежную бурю нас встретил советский вице-консул и отвез в свой дом, который одновременно являлся служебным и жилым помещением. Спал я эту ночь в большой, ужасно холодной комнате.

Утром встал рано и вышел на улицу посмотреть японскую природу. Взору открылась удивительная картина. На расстоянии пятидесяти метров росли несколько типично японских деревьев, видимо, сосен, кроны у них наверху были плоские. Толстый слой снега, выпавшего за ночь, искрился и таял в лучах восходящего солнца. Образовавшиеся капли воды, падая на землю, сверкали, как сказочные бриллианты. Это зрелище было феерическим, чудесным, но продолжалось всего 30–40 минут, пока подтаявший снег не упал с деревьев на землю.

Итак, я, простой парень с рабочей московской окраины, сразу начал свое заграничное турне с такой экзотической страны, как Япония, где природа, люди, порядки резко отличались от тех, к которым я привык дома. Все, что я видел вокруг, приковывало внимание, все было для меня в диковинку.

Вице-консул утром напоил нас чаем, отвез на вокзал и отправил поездом в Иокогаму, откуда мы должны были пароходом отправиться в Сан-Франциско. Поезд тоже оказался необычным. В вагоне вдоль стен шли длинные лавочки для сидения. Между лавочками оставалось широкое свободное пространство. В середине вагонного пола была дыра диаметром около 20 см, окантованная латунным кольцом, куда пассажиры бросали остатки пищи, бумаги и другой мусор. Через вагон постоянно проходили люди. Неожиданно прямо передо мной встретились двое военных, которые начали приветствовать друг друга, постепенно кланяясь все ниже и ниже, почти до самого пола. Производили они такие поклоны в течение, может, одной минуты, сохраняя на лицах самое серьезное выражение, а потом разошлись.

В Иокогаме нас разместили в большой гостинице «Империал», где мы прожили почти неделю дней до отплытия на пароходе в США. Я жил в комнате, одно окно которой выходило на площадку закрытого на зиму летнего сада.

Японская контрразведка и служба наружного наблюдения не упускала нас из виду. Всякий раз, когда сотрудники НКИДа и я направлялись в город, за нами в непосредственной близости следовали сотрудники службы наружного наблюдения: пешком, на велосипеде или на автомашине. Однажды, когда мы гуляли по городу к нам вдруг подошел следивший за нами японец и, улыбаясь, сказал: «Дальше идти вам нельзя, там находится военный объект». Мы повернули обратно. Японец, продолжая улыбаться, в знак благодарности снял шляпу и поклонился несколько раз. Был случай, когда у одного из нас ветром сдуло шляпу, — «наружник» быстро ее поймал и с радостной улыбкой возвратил владельцу.

В один из дней я собрался поехать в посольство СССР в Токио, чтобы узнать последние новости о нашем отъезде. В вестибюле гостиницы перед входной дверью меня остановил привратник в форме и начал бессвязно говорить, коверкая русские слова: «Корошая погода. Здрасте». Было видно, что он пытался меня задержать. Все же обойдя его, я вышел на улицу, сел в такси и велел водителю отвезти меня на железнодорожную станцию. Привратник, вышедший на улицу вслед за мной, что-то сказал шоферу по-японски. И последний стал медлить с отъездом. Я попросил его тронуться. Водитель заговорил по-японски, но машина с места не двигалась. Тогда я вышел из машины и сел в другое такси на заднее сиденье. Когда машина трогалась, к ней подбежал запыхавшийся японец, который ранее уже ходил за нами, сел на переднее сиденье рядом с водителем и, повернувшись ко мне, сказал по-английски: «Мистер, я заплачу половину платы за проезд». Я ответил: «О`кэй».

Этот сотрудник японской слежки сопровождал меня на электричке и на автобусе до советского посольства. В консульском отделе я получил необходимые сведения, узнал, что завтра с уходящей диппочтой можно отправить домой письмо. Пообедав в посольской столовой, я направился обратно в «Империал». Тот же самый сотрудник службы наружного наблюдения исправно следовал за мною.

Когда я сказал товарищам, что завтра через посольство можно переслать письма домой, они, так же как и я, после ужина написали письма и принесли их мне в комнату. Перед сном я закрыл на ключ и на засов дверь, положил письма в столик, стоявший перед окном, и лег спать. Около 4 часов утра я проснулся, услышав какое-то царапанье. В темноте открыл глаза и стал прислушиваться. Непонятные звуки время от времени повторялись. Затем зашевелилась гардина на окне. Я быстро встал, откинул занавеску и увидел в форточке смеющуюся физиономию японца, стоящего на лестнице. Под окном, в летнем саду, стояли еще два японца и держали лестницу. Первый японец быстро спустился вниз, другие схватили лестницу и скрылись в темноте. Видимо, эти «пришельцы» хотели выкрасть наши письма. Утром я отвез письма в консульский отдел советского посольства в Токио.

Завтракать, обедать и ужинать в ресторан «Империал» мы все — пять человек — ходили вместе. В последний день перед отъездом, утром я, как обычно, позвонил товарищам по внутреннему телефону и спросил, готовы ли они идти на завтрак. Через несколько минут я зашел за ними и мы направились в ресторан. Едва мы сели за стол, один из шифровальщиков, по имени Миша, вспомнил, что забыл паспорта в комнате, под подушкой, и вместе с женой побежал в номер. Вскоре жена вернулась и сказала, что они не могут найти документы. Это встревожило нас, так как без паспортов Миша и жена не смогли бы продолжить командировку в США.

Мы все пошли в их номер и увидели нашего друга, который лихорадочно, уже в который раз, просматривал простыни и одеяло постели, а рядом стояла молодая японка, уборщица, одетая в кимоно. Оказалось, что, когда Михаил возвратился в номер, японка была там и собиралась сменить постельное белье. Мы, естественно, стали спрашивать японку, не нашла ли она случайно паспорта. На все наши расспросы она мотала головой и односложно отвечала по-английски: «Нет, сэр». Таким же образом она ответила на мой вопрос, говорит ли она по-английски. Николай, другой шифровальщик, бы уверен в том, что паспорта взяла японка. И когда она пыталась уйти из номера, он ее задерживал. Николай предложил обыскать японку. Мы уже объявили ей об этом, как она сама вдруг из какого-то внутреннего кармана вынула паспорта и протянула их нам. Потом японка начала на прекрасном английской языке просить прощения и со слезами на глазах умолять, чтобы о случившемся мы не сообщали администрации, так как ее тогда уволят, а у нее есть ребенок. Говорила, что ее заставляют брать на время документы гостей. И хотя мгновение назад все были страшно злы на японку, мы как-то быстро отошли и молча пошли в ресторан.

Итак, в Иокогаме я получил наглядный урок, как активно действовала японская контрразведка против советских граждан. Все это рассеяло мои наивные представления. «Придется в США постоянно проявлять бдительность, чтобы не попасть в расставляемые противником сети», — подумал я.

Из Иокогамы на пассажирском пароходе «Явота Мару» водоизмещением в 22 тысячи тонн мы отплыли в Сан-Франциско с заходом в порт Гонолулу на острове Оаху. Все плавание продолжалось около 12 дней. Николай и Михаил с женами получили отдельные каюты, а я попал в трехместную вместе с двумя молодыми голландцами. Одцако в ресторане мы все сидели за одним столом, где я помогал остальным выбирать блюда. Да и вообще большую часть дня мы проводили вместе.

Вначале голландцы были неразговорчивы, но затем рассказали, что они бежали из оккупированной Голландии в Скандинавию и оттуда через Финляндию, СССР, Японию и США направляются в Канаду, где под руководством англичан формируются войсковые подразделения для борьбы против фашистской Германии. Дома у них остались многочисленные родственники; сами они имели состоятельных родителей и прекрасно говорили по-английски. Мы обсуждали международные события. Они не верили, что Англия, Франция и другие европейские страны смогут одолеть фашистскую Германию и ее союзников. Их сокровенной мечтой было, чтобы США и СССР как можно скорее вступили в войну против Германии.

«Явота Мару» сделал 30-часовую остановку в Гонолулу. Пока шла выгрузка-погрузка, пассажиров возили по Оаху на автобусах Гиды показывали достопримечательности: главные улицы и площади города, ананасовые плантации, пальмовые рощи, кустарные промыслы, знаменитый песчаный пляж Уайкики. С горы как на ладони виден был залив с военно-морской базой США Перл Харбор, которая через десять месяцев (6 декабря 1941 г.), подвергнется налету японской авиации. Из строя будет выведена большая часть американских военных кораблей Тихоокеанского флота.

На пароходе я строго придерживался установленного распорядка. Регулярно перед обедом и ужином плавал в бассейне. У голландцев же был свой распорядок дня. Они вставали поздно, перед обедом, и сразу шли опохмеляться в бар. Обедать в ресторан приходили самыми последними, а по вечерам они обычно прихорашивались в каюте к ужину или гуляли по палубе. Поужинав, они отправлялись в ночной клуб, где пьянствовали и танцевали с «русскими красавицами», которых японцы привезли из Манчжурии и специально держали на пароходе для развлечений. Эти гуляния в ночном клубе привели к тому, что за три дня до прихода парохода в Сан-Франциско у голландцев пропали паспорта. Они утверждали, что с помощью «русских красавиц» их паспорта выкрали японцы. Голландцы вместе с американцами, их друзьями по ночному клубу, несколько раз приходили к капитану и требовали вернуть паспорта, и дело кончалось дракой с японцами. Был закрыт ночной клуб.

Американцы заявили, что если их друзьям не возвратят паспорта, то они добьются, что «Явоту Мару», не выпустят из Сан-Франциско в обратный рейс в Японию. Чем закончился этот конфликт, мне неизвестно.

В Сан-Франциско пароход прибыл в полдень.

Через несколько минут после того, как спустили трап, на нас неожиданно налетела группа корреспондентов и фоторепортеров, которые начали нас фотографировать и задавать нам вопросы типа: «Ну, большевики, скажите, как вы догнали и перегнали передовые капиталистические страны?» Не успели мы, застигнутые врасплох, собраться с мыслями, как увидели группу бегущих к нам рабочих в спецовках, которые с акцентом кричали по-русски: «Товарищи, не разговаривайте с продажными капиталистическими собаками!».

Они разогнали корреспондентов, спросили, где наш багаж, затем, взяв наши чемоданы и заботливо охраняя нас, спустились по трапу вместе с нами на пирс. Тут нас встречал советский вице-консул товарищ Скориков. От предложенной нами платы за услуги американские рабочие наотрез отказались. Позднее мы узнали, что в числе американских портовых рабочих были те, которые в составе армии США высаживались в 1919–1920 гг. во Владивостоке. Находясь в Советской России, они поняли, что их заставляют вести несправедливую войну и с тех пор стали настоящими друзьями Советского Союза, членами профсоюза портовых рабочих, во главе которого долгие годы стоял известный прогрессивный деятель США Гарри Бриджес. Эта небольшая стычка портовых рабочих с корреспондентами буржуазных газет была проявлением классовой борьбы, которую я впервые наблюдал своими глазами. Как правило, о таких эпизодах газеты и радио не сообщали. Этот случай также показал мне, что всюду, во всем мире у Советского Союза есть друзья.

Скориков привез нас в здание вице-консульства, угостил чаем. За чаем мы рассказали ему о последних московских новостях, о положении в НКИДе. Он, в свою очередь, проинструктировал нас, как следует вести себя во время предстоящей поездки по Соединенным Штатам, простиравшимся на 6 тысяч километров с западного до восточного побережья.

Ехали мы в пульмановском вагоне: днем у нас были удобные вращающиеся кресла для сидения, а вечером проводник сооружал нам спальные места в два этажа. Каждое место занавешивалось шторой из плотной темно-зеленой материи. Поездка продолжалась пять суток. Мы пересекали различные ландшафты: горы, пустыни, степи, леса, реки, озера.

В пути никаких приключений и особых трудностей не было. Питались мы в вагоне-ресторане. Единственное затруднение состояло в том, что я почти не понимал английскую речь проводника-негра, говорившего на особом диалекте. Он не соблюдал правил английской грамматики, произношения, страшно коверкал и сокращал слова. Вспоминается такой случай. Я сидел в кресле и дремал. Ко мне подошел проводник и спросил: «Do you want а pill?». Я подумал, что он спрашивает, нужна ли мне таблетка, видимо, полагая, что мне нездоровится. Я отрицательно покачал головой. Однако в течение дня проводник еще несколько раз обращался с тем же вопросом. Только у проходившего через наш вагон белого начальника поезда я выяснил, что негр оказывается спрашивал: «Do you wona pillow?». — «Нужна ли вам подушка под голову?

К концу нашего сорокадневного путешествия на поездах и пароходах я уже перестал удивляться увиденному.