3. Дружная троица

У Юлиуса Розенберга был друг детства — Уильям Перл. В годы великой депрессии они учились в Нью-йоркском городском колледже, правда на разных факультетах. Перл еще в школе увлекся авиационной техникой и поступил в Нью-йоркский городской колледж на факультет самолетостроения.

Розенберга и Перла объединяли общие взгляды на жизнь. Для них превыше всего были такие ценности, как справедливость, равенство и братство. Они считали, что в обществе не должно быть баснословно богатых людей, рантье, которые, не работая, богатеют, получая высокие проценты на свой капитал.

После окончания колледжа, где Перл продемонстрировал выдающиеся успехи в учебе и склонность к научной работе его пригласили на работу в лабораторию Национального консультативного комитета по аэронавтике (National Advisory Committee for Aeronautics — NACA) в Кливленд.

На одной из встреч Семенов узнал от Розенберга, что его ближний надежный друг Уильям Перл, которого он всегда ласково называл Уилли, работает в лаборатории NACA и принимает участие в разработке новейших истребителей по подряду Военного министерства. Помимо этого, Перл имел свободный доступ к получаемым его конструкторским бюро засекреченным научным материалам по эксплуатации новейших самолетов, созданных другими компаниями.

Семенов сразу оценил, что речь идет об информации, в которой остро нуждается наша армия. Поэтому, не мешкая было решено попросить Розенберга обратиться к Перлу с просьбой помочь Советскому Союзу и передать доступные ему сведения.

Когда Перл в очередной раз приехал к родителям в Нью-Йорк, Розенберг успешно выполнил нашу просьбу. С декабря 1942 г. Перл стал раз в месяц по воскресеньям приезжать в Нью-Йорк из Кливленда ночным поездом для встречи с Юлиусом. Перл передавал ему в условленном месте в городе большой коричневый кожаный портфель с секретными документами. Далее этот портфель по цепочке передавался Семенову, а затем мне. Я, в свою очередь, приносил этот портфель в резидентуру и фотографировал документы. В тот же день портфель по той же цепочке в обратном порядке возвращался Перлу.

Так мы получали материалы от Перла до середины 1943 г., пока Семенов не перестал выходить на связь с Розенбергом. Потом, когда я возобновил связи с Юлиусом, Перл снова стал передавать нам материалы. Только большой коричневый портфель Перла — Юлиус почему-то называл его «вализа» — теперь уже передавал и непосредственно мне.

Я познакомился с Уильямом Перлом в самом начале 1944 г. Центр решил продублировать связь с Перлом, материалы которого в Москве очень ценили. Ведь в разведке, как в технике: если одна лампа сгорит, то автоматически должна подключаться другая.

Юлиус привел Перла на встречу, на которой я возвращал портфель с документами. Мы зашли в кафе, где было удобнее поговорить. Для таких в встреч я всегда избегал слишком маленьких заведений, с 3–4 столиками и где все было слышно и просматривалось. Я выбирал средние, где-то человек на 30–40, чтобы мы могли сесть подальше, и никто бы нас не слышал. И при этом старался сесть так, чтобы кругом все столы были заняты.

Перл оказался очень высоким крепышом — рост выше метра девяносто. На вид ему было лет 25, одет он был в хороший костюм.

Я горячо поблагодарил Перла за его неоценимую помощь нашему народу в тяжкую годину войны.

«То, что я делаю, — долг каждого истинного мужчины», — услышал я в ответ.

Так мы познакомились, и я начал получать от него материалы, минуя Юлиуса.

В то время ФБР работало против нас активно как никогда. Постоянно, не исключая воскресенья в районе генконсульства находились автомашины с бригадами сотрудников слежки. Всех советских сотрудников и американских посетителей фиксировали работники постоянного поста ФБР, находившегося в отеле «Пьер». С этого поста давались команды, когда из генконсульства выходил объект слежки, и бригады ФБР брали его под наблюдение. В это время в связи с женитьбой я переехал из генконсульства на квартиру на 89-й улице в западной части Манхэттена.

При сложившихся условиях было небезопасно приходить с набитым материалами портфелем в генконсульство, а через два часа выходить с тем же портфелем из здания и идти на встречу. Мы стали реже встречаться с Перлом — раз в 45–50 дней. Кроме того, чтобы пореже приходить в генконсульство, я стал варьировать места съемок. Один раз я произвел съемку документов на кухне у себя в городской квартире, а еще раз — на квартире одного знакомого мне советского инженера. В обоих случаях мне помогал Яцков.

Одновременно в течение трех месяцев мы усиленно искали человека на роль хозяина конспиративной квартиры для Перла. Вскоре Юлиус предложил своего школьного друга Майкла Сидоровича и его жену Энн, рекомендовав их как надежных, симпатизировавших нам людей.

Михаил — как я потом стал его называть — родился в США в семье выходцев из России, воевал в Испании в составе интернациональной бригады. Его жена Аня также была из семьи выходцев из России, хотя по-русски оба не говорили. Юлиус был уверен, что Сидоровичи будут горды оказанным им доверием и сделают все возможное для выполнения полученного задания, но посоветовал, чтобы именно я — советский человек — попросил оказать помощь Советскому Союзу.

Михаил работал на заводе слесарем, а его жена шила на дому и вела нехитрое хозяйство. Детей у них не было. Несмотря на то, что они всю жизнь трудились, не покладая рук, они находились в стесненном материальном положении. После соответствующей проверки через Центр Квасников дал мне добро на привлечение Михаила и Анны Сидоровичей к сотрудничеству в качестве хозяев конспиративной квартиры Перла.

В один из вечеров поздней осенью 1944 г. после работы мы с Юлиусом отправились на пригородном поезде к Сидоровичам. Вышли на маленькой станции и в потемках по размокшим от дождя дорогам стали искать их дом. Войдя в калитку, мы застали Майкла и его жену за ремонтом водопровода. Юлиус познакомил нас, представив меня как советского инженера. Мы помогли Михаилу поскорее закончить работу.

В комнате с убогой обстановкой над столом тускло горела электрическая лампочка под старым матерчатым абажуром. Наскоро вымыв руки и переодевшись, Михаил предложил выпить пива, а жена ушла на кухню приготовить закуску.

Розенберг поинтересовался у Сидоровича, как идут дела на работе. Вскоре показалась хозяйка с нехитрым угощением. За пивом и чаем с бутербродами мы неспешно обсуждали ход войны. Я начал рассказывать об отношениях СССР с союзниками, сетуя на неискренность Великобритании и США.

— Советские люди воюют, несут огромные потери, а правящие крути союзнических держав тайно наращивают военную мощь, чтобы использовать ее как гарантию угодного им послевоенного устройства мира, — подчеркнул я.

Михаил не только согласился с моими доводами, но и высказал мысль о необходимости разоблачать эту политику с «двойным дном».

Потом Юлиус сказал, что мы хотели бы обсудить с хозяевами один важный, но весьма деликатный вопрос.

— Вы обсуждайте свои проблемы, а я займусь своими, — сказала Аня. Она убрала посуду со стола и оставила нас одних.

— Мы очень нуждаемся в надежном человеке, который помог бы нам раскрыть тайные планы империалистов, направленные против государства рабочих и крестьян — СССР, — обратился я к Михаилу. — Мы хотели ' бы, чтобы Вы согласились оказать нам такую помощь и никому об этом не говорили.

— Я буду горд, если мне доверят вести борьбу с врагами СССР, и готов сделать все, что в моих силах, — ответил он. Он заметно нервничал.

Я в общих чертах объяснил, в чем будет заключаться помощь Михаила. Ему придется брать секретные документы от американца, фотографировать и возвращать ему, а потом не проявленную пленку передавать нам. Я намекнул, что для этого им с женой придется переехать на жительство в другой город.

Михаил слушал меня напряженно.

— Я готов сделать все, что нужно, — последовал ответ, — но мне, во-первых, хотелось бы поставить в известность жену, а во-вторых, я не умею фотографировать.

Я согласился, что надо ввести в курс дела жену. Мы пригласили ее к столу. Аня, узнав, что муж уже дал согласие, спокойно приняла предложение о переезде и сотрудничестве. Мы договорились, что все расходы, связанные с переездом, и убытками от продажи домика, а также с тем обстоятельством, что семье придется временно не работать, будут оплачены нами и что в следующее воскресенье я приеду обучать Сидоровичей фотографировать документы.

Супруги совершенно не умели обращаться с «лейкой» и мне пришлось дважды приезжать к ним и обучать их азам фотодела, мы снимали и проявляли страницы местной газеты. Попутно я беседовал с ними о конспирации, объяснял, где хранить линзу-насадку, фотопленку с материалами, как выявлять за собой наружное наблюдение, проводить моментальные встречи для приема и возврата материалов. За короткое время мы успели подружиться.

— Теперь потренируйтесь без меня, — сказал я им на прощание, — а через неделю я приеду, и вы мне покажете, как вы все освоили.

В следующий выходной состоялся своего рода экзамен. Окончательно убедившись, что Аня и Михаил полностью усвоили мои уроки, я дал им инструкции по переезду и оставил необходимую сумму денег.

Через две недели Сидоровичи переехали в Кливленд и сняли удобную квартиру в рекомендованном мною районе. Михаил сравнительно легко устроился на работу — в войну рабочие руки требовались везде. Вскоре в Кливленд приехал Юлиус, чтобы связать Сидоровичей с Перлом.

С тех пор Перл стал регулярно, два раза в месяц, передавать Михаилу по 3, 4, а то и по 5 сотен страниц секретных материалов. Супруги фотографировали их, а утром, до начала работы, возвращали Перлу. Раз в месяц Аня привозила непроявленные пленки рано утром в Нью-Йорк и передавала их мне на моментальной встрече. Днем или вечером еще раз я встречался с Аней, передавал задания для Перла, а также деньги на покрытие расходов — небольшое вознаграждение для Сидоровичей.

Я интересовался, как они живут, не замечают ли чего-нибудь подозрительного вокруг себя. Я старался подбодрить супругов.

— Жизнь у нас идет спокойно, — обычно отвечала Аня. — Работает только муж, а я занимаюсь домашними делами. По вечерам мы читаем, слушаем радио, иногда ходим в кино. По воскресеньям гуляем в парке, отдыхаем: в общем, жизнью довольны. Главное, мы получаем моральное удовлетворение от того, что вносим свой вклад в борьбу с ненавистным фашизмом, оказываем помощь Советскому Союзу. Так что мы обрели цель в жизни!

К нашим поручениям Сидоровичи относились с большой ответственностью. Они часто повторяли, что обрели смысл жизни. Я чувствовал, что они готовы выполнить любое наше задание, и верил им.

В феврале 1945 г. я приехал в Кливленд, чтобы посмотреть, как устроились Сидоровичи и провести обстоятельную личную встречу с Перлом. В Нью-Йорке я как следует проверился и ночным поездом отправился в путь. Прибыл в Кливленд утром, позавтракал в городе, тщательным образом проверился. Никакого хвоста за мной не было. По сравнению с многомиллионным шумным Нью-Йорком Кливленд показался мне тихим спокойным городом, где никто никуда не торопится. Народу на улицах было мало, так что слежку обнаружить было бы сравнительно легко.

В полдень я встретился с Михаилом Сидоровичем в городе и мы пошли к ним домой. Аня радостно встретила меня вкусным домашним обедом с вином. Михаил показал мне свои фотопринадлежности и место для фотосъемки документов. Он показал, где хранились специальные приспособления для съемки документов и не проявленные пленки со снятыми материалами. Там находился моток примерно из 20 пленок с материалами. Я сказал, что эти пленки возьму с собой.

Мы пошли в ванную и беседовали под шум холодной воды из открытого нами крана. Я порекомендовал Сидоровичам время от времени проверяться с целью выявления возможной наружки за ними. Подчеркнул, что особенно тщательно это следует делать перед встречами с источником, а также перед отъездом Анны в Нью-Йорк с материалами. В случае обнаружения слежки в Нью-Йорк ей ехать не следует.

— Сделай на внутренней стороне входной двери дополнительный запор в виде засова из полосового железа в пять миллиметров толщиной, — посоветовал я Михаилу. — Если в квартиру будут ломиться непрошенные гости, ты сможешь за несколько минут выбросить или засветить не проявленные пленки с материалами.

— Я уже думал об этом, — заметил Михаил. — Я сам слесарь, и легко сделаю это.

Все это время Сидоровичи держались спокойно, в их поведении я не почувствовал никакого страха. Я поблагодарил супругов за гостеприимство и откланялся. Когда Михаил провожал меня к условленному месту встречи с Уилли, я попросил его привезти мне вечером на вокзал «моток с пленками». Мы договорились, что Аня приедет в Нью-Йорк только через месяц.

Встретились мы с Перлом на улице ближе к вечеру, когда уже темнело. Перл приехал на машине, я сел к нему, и мы поехали за город. Мы остановились на берегу озера Эри и обстоятельно побеседовали. Я выяснил, не замечает ли он за собой слежки, какова обстановка у него на работе, кто его непосредственные начальники, как они и коллеги относятся к нему, нет ли в его окружении подозрительных лиц. Я тщательно расспрашивал его о порядке получения секретных документов, о характере пропускного режима. Не обращают ли сотрудники внимания на то, что он часто и по многу берет на ознакомление секретных материалов?

И хотя Уилли заверил, что у него все спокойно и он вне подозрений, я все же просил его быть бдительным и в случае возникновения малейшего подозрения немедленно прекратить передачу нам документов. Я также строго наказал, чтобы он сократил объем передаваемых нам материалов до 400 листов в месяц за счет менее важной информации.

Перл был доволен работой Сидоровичей. Это освободило его от поездок с документами в Нью-Йорк. Я попросил Уилли, чтобы он использовал свои незаурядные творческие способности для совершенствования проведения контактных встреч с Майклом. Следует чаще менять места контактов и все время проявлять бдительность.

Мы немного поговорили об обстановке в мире, о войне, о политике воюющих стран и о том, что ожидает нас в будущем. Здесь я обратил внимание Уильяма на то, что США и Англия уже обсуждают вопросы о сокращении, несмотря на продолжавшиеся военные действия, помощи СССР. Просил его не высказывать своих взглядов в разговорах с коллегами, так как это может повредить и нашей работе и его карьере ученого.

Было уже совсем темно. Уилли заметил, что в каждой из стоявших вдоль берега машин были влюбленные парочки. Я поинтересовался, не собирается ли он жениться. Уилли ответил, что у него две подружки, но ни на одной из них он не хотел бы жениться. Да и они сами не стремятся к замужеству. «Пока мне холостяцкая жизнь нравится», — заключил он.

Перл показался мне трезвомыслящим, хотя и чересчур увлеченным женщинами. Он рассказывал мне о том, как следует выбирать себе жену, подходя к этому делу по научному и принимая во внимание целый ряд показателей — красоту, экспансивность, хозяйственность, ум, нервную систему и прочее. От него я впервые услышал и о необходимости психологической совместимости будущих супругов.

Перл остался в моей памяти как высокий, представительный, элегантно одетый мужчина. Он обладал приятным тембром голоса, говорил неторопливо, явно взвешивая каждое слово.

Мы оба остались довольны нашей продолжительной беседой. Перл приглашал снова приехать к нему в Кливленд. Он подвез меня к вокзалу и мы по-дружески расстались.

На платформе меня встретил Михаил и передал мне моток пленок. Еще раз тепло поблагодарив его и Аню, я сел в поезд.

В вагоне мне досталось спальное место во втором ярусе. Забравшись туда по лесенке, я застегнул плотные шторы на все пуговицы. Надел пижаму. Моток пленок я завернул в полотенце, положил на нижнюю часть груди под пижамой, повернулся на бок лицом к стенке и попытался заснуть. Но спал я неспокойно, часто просыпался с мыслью, целы ли пленки. Они были на месте.

До Нью-Йорка доехал без приключений. В тот же день вечером я доложил Квасникову о поездке. Он одобрил проведенные беседы с Перлом и Сидоровичами. «Теперь нам стало яснее, как действуют наши друзья в Кливленде», — сказал он.

От Перла поступали подробные материалы о новейших военных самолетах и ракетной технике. В частности, мы получили от него полную документацию о первом американском реактивном истребителе П-80 («Падающая звезда»), построенном компанией «Локхид».

Однажды на дежурной короткой встрече Аня Сидорович передала мне моток не проявленных пленок. «Уилли просил обратить внимание на то, что в материалах есть кое-что особо интересное для вас», — добавила она.

В резидентуре я проявил пленки и стал искать «кое-что интересное», и обнаружил два совершенно секретных отчета советских ученых по реактивной технике на русском языке. В них было много дифференциальных и интегральных вычислений, совершенно непонятных для нас. Вскоре Центр дал указание резидентуре выяснить, каким образом советские секретные отчеты попали на объект Перла. Источнику этого сделать не удалось, но скорее всего они были поучены американской разведкой в Советском Союзе.

Работа с Перлом и Сидоровичами доставляла истинное удовлетворение как мне, так и резиденту Квасникову. Каково же было наше удивление, когда месяца через три-четыре после того, как эта цепочка была налажена, из Центра неожиданно пришло письмо следующего содержания:

«За необдуманные и поспешные действия по организации переезда Майкла Сидоровича и созданию у него конспиративной квартиры, а также за самовольную выдачу пятисот долларов на переезд без разрешения Центра Квасникову объявляется выговор. При повторении подобных действий в дальнейшем такие расходы будут покрываться за счет личной зарплаты Квасникова».

Леонид Романович был невообразимо возмущен. Ведь мы старались сохранить и обезопасить ценного агента, понимая, что нужны контрмеры против небывалой активности ФБР. И вот тебе! Наказали за инициативу, за самостоятельность действий.

На другого разведчика такой начальственный окрик Центра мог бы подействовать угнетающе, но только не на Квасникова! Он не сомневался в своей правоте и полезности проделанной нами работы. Резидент написал вышестоящему руководству Центра обстоятельное, глубоко мотивированное объяснение, в котором поставил вопрос об отмене незаслуженного выговора. Однако никакого ответа не последовало.

Лишь год спустя мы получили письмо из Центра: «Создав конспиративную квартиру, резидентура проделала весьма полезную работу, в частности, с Перлом. От него получено большое количество материалов, представляющих большую ценность для нашей промышленности».

Далее сообщалось, что за истекший год от источника было поучено 98 секретных законченных научно-исследовательских работ объемом более 5000 страниц. Из них 50 процентов получили оценку «весьма ценные», 40 — «ценные» и 10 — «представляющие информационный интерес».

Таким образом, жизнь подтвердила правильность действий резидентуры. Но, увы, в письме Центра никакого ответа на направленный Квасниковым рапорт так и не было.