1. Что-то пошло не так

Буквально с первого дня я заметил, что со мной вели поверхностные разговоры о деле Фукса, не углубляясь в его суть. Более того, я сразу почувствовал явное нежелание говорить на эту тему. И начальник отдела Андрей Иванович Раина, и его заместитель Леонид Романович Квасников, и мой давний друг Анатолий Анатольевич Яцков выглядели какими-то обеспокоенными, озабоченными. Им явно было не до меня.

Весьма скоро мне стала ясна причина этой озабоченности. Анатолий, с которым я с радостью встретился почти после четырех лет разлуки, тогда впервые поведал мне, почему вскоре после моего отъезда из Нью-Йорка он выехал на работу во Францию.

В конце 1946 г. Яцков получил указание направиться с семьей в Париж, чтобы организовать там встречи с Фуксом. Штаб внешней разведки в Москве считал, что проведение встреч в Париже безопаснее, чем в Англии. Чтобы максимально обезопасить встречи и сделать их более продуктивными, предполагалось организовать для них конспиративную квартиру. Также предполагался кратковременный приезд в Париж Гарри Голда для оказания Яцкову помощи в установлении личной связи с Фуксом.

27 декабря 1946 г. Яцков уезжал из США во Францию. Накануне, 26 декабря, он встретился с Голдом и сказал, чтобы тот готовился к поездке в Париж для встречи с «физиком», как они называли между собой Фукса.

Однако когда Голд упомянул, что опять работает на фирме нашего бывшего агента Бротмана, Яцков мгновенно вспылил и сказал: «Ты дурак: испортил несколько лет нашей работы». Гнев Яцкова был весьма обоснован: еще 6 июля 1946 г. из сообщений американской прессы мы узнали, что Элизабет Бентли выдала Бротмана. В наших беседах после моего возвращения в Москву Яцков не раз возвращался к своей последней встрече с Голдом, когда, не в силах сдержаться, сказал ему, что больше никогда не увидит его, нанесшего такой ущерб советской разведке.

Сразу после майских праздников, где-то в десятых числах, я зашел в комнату Яцкова и задал дежурный вопрос: «Как дела?».

Анатолий только вздохнул: «О-ох!» И тут он посмотрел на меня и сказал: «Ты знаешь, Голд предатель: я в этом уверен. Вот, он меня предал», —  и протянул мне телеграмму на полстраницы текста.

«Прочти: это пришло в начале 1948 г. в Центр, в отдел научно-технической разведки, от очень надежного и важного источника». В телеграмме сообщалось, что из британской контрразведки поступила информация во французскую контрразведку о том, что Яцков — важный сотрудник советской разведки и за ним необходимо следить.

«Спрашивается, ну что меня связывает с Англией, где я никогда не был и никто меня не знает?» — произнес Яцков. «Вот смотри, — говорит он, беря карандаш и листок бумаги. — Вот здесь, в верхнем углу треугольника, — США. Я сначала был там, а потом уехал сюда, в Париж. А здесь в левом углу, Англия, куда уехал Фукс и откуда пришел сигнал сюда, в правый угол, в Париж, где я находился. Сам посуди: ну что меня связывает с Англией? Как могли англичане узнать, что я уехал, находился во Франции?

— Никто не мог, кроме Голда, сообщить обо мне, — сказал он, понизив голос и показывая на все еще находившуюся у меня в руках злополучную телеграмму. — Никто — я всех перебрал помногу! — И потом он добавил: — Голд и Фукса предал: в этом я убежден.

Именно в силу этих обстоятельств Яцков вместе с семьей весной 1949 г. был отозван в Москву.

После этого разговора мне стали понятнее все недомолвки последних недель, отведенные взгляды, опущенные глаза. Это был очень тяжелый период в работе отдела научно-технической разведки, который тогда возглавлял Андрей Иванович Раина. Постоянная нервозность в его поведении и просматривавшийся в глазах страх как-то не вязались с солидной наружностью. Главную роль в работе отдела на американском направлении играли его заместитель Квасников и Яцков, работавший начальником американского сектора. Оба они хорошо знали обстановку в США, сотрудников тамошних резидентур и их агентов.

Признаться, я узнал о Голде, пожалуй, только после моего возвращения в Москву. Так как он работал с Анатолием по атомной проблематике, я только краем уха слышал его псевдоним «Гусь». И уж во всяком случае не знал, что он был связником у Фукса и что его посылали к Гринглассу.

И ведь за все десять с лишним лет работы Голда на советскую разведку на него шли только положительные характеристики! Десятилетия спустя, когда мне довелось знакомиться с архивными материалами тех лет, я обратил внимание на имевшиеся в деле характеристики, данные Голду работниками нью-йоркской резидентуры Г. Б. Овакимяном и С. М. Семеновым об использовании Голда в 1945 г. в качестве связного с Гринглассом во время его поездки в Нью-Мексико на встречу с Фуксом. От них же исходила и рекомендация о награждении Голда орденом за заслуги в получении информации по атомным делам. Ведь как ни говори, с февраля 1944 по 19 сентября 1945 г. — в течение почти двух лет — ценнейшую информацию от Фукса мы получали именно через Голда, — и орден Красной Звезды, которым он был награжден, стал признанием этих заслуг.

В отличие от многих других наших американских агентов Голд не отличался прогрессивными взглядами, не участвовал в митингах, выступлениях, организациях левого толка. Он был одинок, ничем и никем не связан в жизни, свободен от всяческих обязательств. Он был послушный и исполнительный…

Яцков с его природный наблюдательностью был единственным, кто заметил. — хотя и слишком поздно — какую-то раздвоенность в личности и поведении Голда. Тогда, в мае 1950-го, он говорил мне, что еще в США стал замечать в Голде определенную неискренность. Он рассказал о том, как Голд обманул его, сказав, что проводит все время в Филадельфии, в том время как сам Яцков дважды встречал его в Нью-Йорке в компаниях с женщинами, и удивлялся, зачем Голду понадобилось это скрывать.

Случалось, что Голд получал материалы, например, от Бротмана — и передавал нам не все, зачем-то складывал часть у себя дома. По словам Яцкова, «Гусь», то есть Голд, был слабак: «На него, как на пищик, нажать — и он сразу лапки кверху». Все эти наблюдения не могли не накапливаться, вот только Анатолий в силу своей природной молчаливости держал их при себе. Видимо, он все-таки полагался на Голда.

В конце концов Яцкова прорвало на последней встрече с Голдом 26 декабря 1946 г., когда они фактически разругались. И все же он, видимо, верил Голду. Тогда они встретились после значительного перерыва и Анатолий напрямую рассказал ему, куда и зачем едет, таким образом вооружив его информацией.

Дальнейшие события показали, что интуиция не обманула Яцкова. Летом 1947 г. Голд вместе с Бротманом были вызваны для дачи показаний в большое жюри, созванное в Нью-Йорке для разбирательства обвинений в шпионаже в пользу СССР, выдвинутых против Э. Бентли. Несмотря на длившееся почти год многомесячное разбирательство, присяжные тогда не нашли оснований для привлечения их к суду.

Тем временем встречи с Фуксом в Лондоне проходили нормально, и с разрешения Москвы нью-йоркская резидентура решила возобновить контакт с Голдом, с которым не встречались на протяжении всего 1947 и 1948 гг. При этом ставилась задача попытаться еще раз убедить Голда, являвшегося весьма уязвимым звеном в цепи, ведущей к Фуксу и Либи[13], выехать из США в другую страну.

Встречался с Голдом наш оперативный работник Иван Каменев, приехавший в Нью-Йорк еще при мне, в 1944 г. В декабре 1946 г., перед отъездом Яцкова, он был ознакомлен с личностью Голда, который затем был надолго законсервирован. И Каменеву же выпало восстанавливать связь с. ним в начале 1949-го.

Много лет спустя, знакомясь с архивными материалами, я узнал подробности тех встреч. Первый раз Каменев встретился с Голдом 10 апреля 1949 г. На этой встрече Голд рассказал, что сотрудники ФБР несколько раз допрашивали его и Бротмана относительно их связей с советской разведкой, спрашивали, не знает ли он лиц, которые, по его мнению, могут являться советскими агентами. При этом он заверил, что на все подобные вопросы давал отрицательный ответ. Как мы намного позднее узнали из американских публикаций, Голд тогда скрыл от Каменева, что в 1947 и 1949 гг. фэбээровцы производили у него обыск.

Понимая, что ФБР будет продолжать интересоваться Голдом, Каменев предложил ему хотя бы временно выехать из США в другую страну. Однако Голд ушел от прямого ответа: по его поведению было видно, что он почему-то уезжать не хотел. В то время Голд, по его словам, испытывал трудности с работой, поэтому Каменев выдал ему небольшую финансовую помощь.

Очередная встреча с Голдом состоялась 29 сентября. Тогда обстановка была накалена после советского испытания атомной бомбы. Голд рассказывал Каменеву, что встречался с Бротманом (несмотря на строжайший запрет, полученный на предыдущей встрече!) и узнал, что ФБР время от времени продолжает следить за ним. Когда же Каменев высказал уверенность, что и за Голдом, несомненно, следит контрразведка и снова вернулся к вопросу о необходимости выезда его из США, то Голд заявил, что не замечает за собой никакой слежки и поэтому выезжать из США считает нецелесообразным.

Последняя встреча Каменева и Голда состоялась 24 октября 1949 г., когда кампания по поводу кражи Советами секрета атомной бомбы продолжала набирать обороты. Во время беседы Голд держался вполне уверенно, его нисколько не пугала перспектива быть арестованным. Напротив, он был в хорошем настроении, сообщил, что устроился на работу в одну из филадельфийских лабораторий, якобы ведущую секретные исследования с применением радиоактивных изотопов. Он также рассказал, будто его брат, который ранее, по его словам, погиб на войне, сейчас работает на важном объекте ВМС. Самым удивительным Каменеву показалось то, что Голд изъявил желание и готовность возобновить разведывательную деятельность по передаче нам секретной информации!

К этому времени руководство советской разведки окончательно убедилось, что Голд перевербован и сотрудничает с ФБР, которое использует его в качестве подставы. Во избежание провокации контакт Каменева с Голдом был прекращен, и Каменев на очередную встречу с ним в ноябре не вышел. Двое наших разведчиков, наблюдавших за местом встречи в назначенное время, свидетельствовали, что Голд приходил на назначенное место встречи.

Судя по поведению Голда на последних трех встречах с представителем советской разведки, он, несмотря на реальную угрозу ареста, не хотел выезжать из США, видимо, понимая, что ФБР не даст ему это сделать. А американская контрразведка, в свою очередь, вероятно, хотела убедить советскую разведку в том, что Голд по-прежнему честно работает с ними, привлечь их новой работой Голда с изотопами и его братом, работающим на объекте ВМС.

Если бы советские разведчики согласились на предложение Голда снабжать их секретной информацией, то на ближайшую встречу он принес бы «атомную информацию», предварительно врученную ему ФБР. Во время передачи «атомных секретов» ловушка захлопнулась бы, а советский разведчик и Голд были бы арестованы с поличным. Провокация бы удалась. Тогда на предстоящем судебном процессе обвинение могло бы представить веские доказательства и свидетельства атомного шпионажа СССР. Но внешняя разведка вовремя почувствовала опасность, прекратила встречи Каменева с Голдом и тем самым избежала опасной провокационной ловушки.

Я часто задавал себе вопрос, когда и при каких обстоятельствах Голд признался ФБР в своем сотрудничестве с советской разведкой. Конечно, точный ответ на этот вопрос могут дать только архивы ФБР. Как мне теперь представляется, это произошло еще в первой половине 1948 г. Тогда в связи с выдвинутыми Бентли обвинениями Голда часто допрашивали сотрудники ФБР с применением, по признанию Роберта Ламфиера, «специальных методик допроса», среди которых, вполне возможно, могли быть такие методы, как детекторы лжи, гипноз и другие развязывающие язык средства. Слабовольный и не умеющий сказать «нет» Голд, вероятнее всего, не устоял и сознался.

Одновременно на квартире Голда в Филадельфии в тот период были произведены обыски. Трудно представить себе, что ищейки тогда не нашли каких-нибудь улик его разведывательной деятельности.

Но если Голд действительно раскололся еще в первой половине 1948 г., то тогда возникает вопрос, почему ФБР сразу не обнародовало факт раскрытия советского агента?

Судя по всему, ФБР учло ошибки, в результате которых его постигла неудача в 1947-48 гг. при расследовании обвинения против лиц, выданных Э. Бентли. Поэтому, наученное горьким опытом, ФБР расширило арсенал своих средств.

Одним из них должно было стать применение подстав и перевербовка агентов противника. Именно подобная роль была уготована Голду. С его помощью ФБР надеялось не торопясь, чтобы не спугнуть советских разведчиков и их американских источников, проследить за их деятельностью, по возможности задокументировать их шпионскую работу, чтобы потом арестовать всех с поличным. Полностью выполнить этот план ФБР не удалось, т. к. в 1947-48 гг. большинство нашей агентуры было законсервировано.

Так или иначе ФБР имело достаточно возможностей выжать из Голда всю известную ему информацию о деятельности советской разведки, об известных ему агентах. ФБР выкачало из Голда все, что ему было известно об источниках внешней разведки КГБ в Нью-Йорке, еще к началу 1949 г. Уже тогда Голд выдал контрразведке Клауса Фукса и Дэвида Грингласса.

Таким образом, обстановка последних месяцев была тревожной. Все понимали, что если Голд действительно совершил предательство, то он раскроет нескольких известных ему наших разведчиков.

Но больше всего боялись, что Голд выдаст Дэвида Грингласса. Правда, в Центре сохраняли слабую надежду, что Грингласс проявит стойкость и не выдаст брата своей жены, сказав, что получал задания непосредственно от советского разведчика.

Предчувствие катастрофы вызывало нерешительность в Центре, хотя всем хотелось что-то предпринять, как-то предотвратить надвигавшуюся трагедию.

Вот тогда до меня реально дошел смысл пословицы «Победа рождает победу, а поражение — поражение». Действительно, победа придает человеку уверенность во всех его действиях, что, в свою очередь, рождает новый успех. Поражение же вселяет неуверенность, приводящую к дальнейшим неудачам.