Глава 19. «Русский» год Ленина История временного возвращения Ленина в Россию разворачивалась так…

В начале ноября 1905 года он выехал из Женевы в Стокгольм, где дожидался получения документов, необходимых для выезда в Россию. То есть, Ленин возвращался легально. 5(18) ноября он был уже в Гельсингфорсе (ныне – Хельсинки), а 8(21) ноября приехал в Петербург, и на следующий день выступил на расширенном заседании Петербургского комитета РСДРП[399].

Начинается «русский» год Ленина… Он длился с начала ноября 1905 года по ноябрь 1906 года и был заполнен не только совещаниями, беседами, речами, статьями, поиском средств для партии и прочим подобным, что и составляет жизнь профессионального революционера… Параллельно со всем этим надо было каждодневно, а порой и ежечасно, решать задачу, имевшую хотя и не всемирно-историческое, но важное значение, – не попасться агентам охранки и не дать себя арестовать.

Ленин впитал искусство конспирации если не с молоком матери, то с тем молоком из «чернильниц» из хлеба, которым пользовался для конспиративной переписки с волей в период своего первого ареста. Так что охранникам он не попался, однако постоянная необходимость быть начеку нервы, конечно же, выматывала. К тому же, бульшая часть «русского» года Ленина пришлась на время усиления реакции и наступления властей на революцию.

То, что Ленин умел ускользать он назойливых филёров и вообще от внимания охранников косвенно подтверждается охранной ориентировкой на Ленина по состоянию на 1912 год. О нескольких бурных годах первой русской революции там было сказано всего-то: «В 1903 г. Ульянов руководил прениями на проходившем за границей 2-м съезде РСДРП, а в 1907 году присутствовал на Лондонском общепартийном съезде»[400].

Невелик, как видим, был царский «компромат» на Ленина – блестящего конспиратора…

Ещё в Стокгольме Ленин написал интереснейшую статью «Наши задачи и Совет рабочих депутатов» – она тогда не была опубликована, но понятно, что именно она отражала взгляд Ленина на ситуацию ноября 1905 года, высказанный коллегам по партии сразу по приезде в Питер. Выше уже цитировалась эта статья, которую Владимир Ильич закончил следующими словами:

«Вот как рисуется мне развитие Совета рабочих депутатов и временное революционное правительство. Вот какие задачи поставил бы я в первую голову всем организациям нашей партии, всем сознательным рабочим, и самому Совету, и предстоящему в Москве рабочему съезду, и съезду Крестьянского союза (Всероссийский Крестьянский союз возник по инициативе крестьян Московской губернии летом 1905 года. – С.К.)»[401].

По сути, Ленин уже в 1905 году выдвинул – пока не в виде ёмкой формулы, не в явном виде – тот лозунг «Вся власть Советам!», который он бросил в массы в 1917 году.

С мая по ноябрь 1905 года в Женеве Ленин редактировал нелегальный печатный орган большевиков – газету «Пролетарий». Вернувшись в Россию, он начинает редактировать первую легальную «почти» большевистскую газету с символическим названием «Новая Жизнь», которая выходила с октября по декабрь 1905 года.

Я написал «почти» потому, что официальными редакторами газеты числились Максим Горький, а также юный поэт-мистик Минский, издавший в 1905 году трактат «При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни». Собственно, под псевдонимом «Минский» публиковался Н. М. Виленкин (1885–1937).

Мысли и мечты Минского и Ленина о цели жизни совпадали не очень-то (после Октября 1917 года Минский эмигрировал). И в результате, как вспоминал позднее вытребованный Лениным в Питер Луначарский, между друзьями Минского – «крайне левой» богемой, и редакционными большевиками то и дело возникали конфликты.

Впрочем, сам Ленин к своим экстравагантным «коллегам из кафе» относился «с чрезвычайным тактом и предупредительностью», но порой посмеивался: «Это же действительно исторический курьёз!»

Ленин много писал для «Новой Жизни» – за месяц с небольшим издания газеты там было опубликовано 13 ленинских статей. Но главной для него была тогда организационная и агитационная работа. В августовском письме Луначарскому он писал: «Личное воздействие и выступление на собраниях в политике страшно много значит. Без них нет политической деятельности, и даже само писанье становится менее политическим»[402].

Теперь Владимир Ильич, что называется, дорвался до возможности обратиться если не к массовой, то, хотя бы, к боевой партийной аудитории, и вовсю пользовался этой возможностью. Он выступает на заседании Петербургского Совета, на собраниях партийных работников, участвует в заседании ЦК РСДРП…

16(29) ноября в помещении Вольного экономического общества он – впервые за всё время свой революционной работы – выступил перед переполненным залом под гром аплодисментов. Появление полиции прерывало доклад, но 23 ноября (6 декабря) Ленин закончил свой доклад уже в помещении гимназии Витмер.

За считанный десяток дней по приезде Ленин выполняет огромный объём работы: он пишет, выступает, требует, призывает, разъясняет, находится в постоянном движении…

Пока ещё большевики и меньшевики действуют в рамках единой организации, но по мере накала страстей меньшевики, всю эту «кашу» вначале и заварившие, всё менее склонны действовать и всё более бездействуют, а большевики, получившие мощную подпитку энергией Ленина, активизируются.

Говоря словами названия ленинской статьи от 18 ноября (1 декабря) 1905 года – чаши весов колеблются… Вот сжатое описание событий лета и осени 1905 года, данное осведомлённым современником:

«Вся Россия была в огне. В течение всего лета громадные тучи дыма стояли над страной, как бы давая знать, что тёмный гений разрушения всецело овладел умами крестьянства и они решили стереть всех помещиков с лица земли. Бастовали рабочие…

Латыши и эстонцы методически истребляли своих исконных угнетателей – балтийских баронов, и один из блестящих полков гвардии должен был нести в прибалтийских губерниях неприятную обязанность по охране помещичьих усадеб»[403].

Эти строки взяты из мемуаров… великого князя Александра Михайловича. Как видим, даже у монархиста в силу рождения, члена императорской фамилии, невольно прорывается полупризнание того, что народ имел право на восстание!

11(24) ноября 1905 года в Севастополе вновь начинается мятеж на Черноморском флоте. Вначале восстают две тысячи матросов флотской дивизии, солдаты 49-го Брестского пехотного полка Севастопольского гарнизона и рабочие порта и адмиралтейства. К ним присоединяются команды крейсера «Очаков», броненосца «Св. Пантелеймон» – бывшего «Потёмкина», нескольких миноносцев и других кораблей.

Матросы, солдаты и рабочие требуют созыва Учредительного собрания, учреждения демократической республики, 8-часового рабочего дня… Лейтенант Пётр Петрович Шмидт поднимает на «Очакове» сигнал «Командую флотом»…

Большевики стояли за призыв к вооружённому восстанию, но преобладавшие в Севастопольском социал-демократическом комитете меньшевики и здесь подгадили, выступив против. Не большевики, как видим, определяли тогда ход процесса, хотя не участвовать в нём не могли.

Мятеж был подавлен 15(28) ноября, Шмидта и трёх матросов – А. И. Гладкова, Н. Г. Антоненко и С. П. Частника в феврале 1906 года расстреляли на пустынном островке Березань.

Тем не менее, чаши весов всё ещё колебались… По свидетельству военного министра Редигера, «государь… однажды по поводу какого-то беспорядка в Черноморском флоте вполне спокойно (курсив мой. – С.К.) сказал, что Севастопольская крепость должна быть готова пустить его, буде нужно, ко дну»[404].

Сколько грязи вылили впоследствии на Ленина, вынужденного отдать приказ о потоплении кораблей Черноморской эскадры в 1918 году, чтобы она не досталась немцам… Интересно – как квалифицируют «обличители» Ленина подобную позицию царя в мирное время в своём собственном государстве? Да и не «подобную», ибо царь-то был готов санкционировать потопление боевых кораблей вместе с командами!

Да, чаши весов колебались.

Что там Севастополь! Одно время была объявлена на осадном положении – самим комендантом генерал-майором Прасаловым – далёкая среднеазиатская крепость Кушка (офицеры в войсках говорили: «Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют»!)[405].

Даже право-либеральная газета «Русь» в середине ноября 1905 года признавала, что «события начинают скапливаться в такую же лавину, как и перед 17 октября» и сообщала о митинге в Киевском политехническом институте, собравшем 16 000 человек. Митинг охраняли восставшие солдаты сапёрного батальона.

Даже в Воронеже пахло баррикадами…

В Москве баррикады возникли – 9(22) декабря 1905 года. Незадолго до восстания постоянный представитель ЦК в Московском комитете В. Л. Шанцер и член Московского Совета М. Н. Лядов приезжали в Питер к Ленину для установления связи, и тогда Ленин сетовал на то, что в столице Совет «ползёт за беспартийными массами», а Московский Совет «проводит всё то, что решено МК»… Как и в Питере, в Москве массы больше прислушивались к меньшевикам и эсерам, что успеха не сулило.

Московское восстание продолжалось 9 дней, но было кроваво подавлено – в основном гвардейскими частями, которые были переброшены из Петербурга по Николаевской железной дороге, не поддержавшей массовую (забастовало 150 000 человек!) политическую забастовку, начавшуюся 7(22) декабря… Здесь тоже сказалось двурушничество эсеров и меньшевиков.

После Февральской революции 1917 года многие архивы Охранного отделения и Отдельного корпуса жандармов были уничтожены – явно теми, кто был в этом заинтересован. При этом в Петроградском и Московском Советах ведущую роль весной 1917 года играли меньшевики и эсеры… Так что, пользуясь своими полномочиями, они вполне могли получить неконтролируемый доступ к царским архивам и изъять всё, компрометирующее меньшевистских и эсеровских лидеров, всё, указывающее на их прямое сотрудничество с царским режимом в период первой русской революции.

Однако, если вспомнить давний совет: «Ищи, кому выгодно», то и без компрометирующих бумаг можно понять, что всё поведение меньшевиков и эсеров в первой русской революции (как, впрочем, и позднее) было выгодно имущим слоям царской России, и внешним – геополитическим, врагам России как таковой.

Ещё до Московского восстания в Петербурге был арестован вначале председатель столичного Совета Носарь, а затем и заменивший его Троцкий. И я, после всего, что знаю сейчас о тех днях, не исключаю, что этот шаг охранки был согласован если не с Троцким, то – с Носарём… Не исключено, что и в Москве действия властей и части «вождей» были согласованы именно в целях обеспечения поражения восставших.

Так или иначе, после срыва восстания в столице и подавления Декабрьского восстания в Москве в русской революции начинается отлив. Если 3(16) декабря Ленин и Крупская легально поселяются на Греческом проспекте в доме № 15/8, то уже через несколько дней открытая слежка охранки заставляет Ленина покинуть квартиру и перейти на нелегальное положение – неполный легальный «русский» месяц «русского» года Ленина так и остался единственным по-настоящему легальным. И до конца пребывания в России Ленину пришлось фигурировать «на людях» под именем Карпова (в 1918 году он несколько раз использует это имя уже как чисто литературный псевдоним).

В начале декабря 1905 года ленинскую «Новую жизнь», быстро ставшую популярной и расходившуюся по России тиражом в 50 тысяч экземпляров, закрыли. С февраля 1906 года пришлось вернуться к нелегальному изданию газеты «Партийные известия», а «Новая Жизнь», последовательно получив ряд новых легальных, но уже чисто большевистских «псевдонимов» – «Волна», «Вперёд», «Эхо», сумела продержаться до июля 1906 года, после чего была окончательно закрыта правительством. В России опять воцарялся принцип: «Критикуй, критикуй, но не касайся!»

С 12(25) по 17(30) декабря 1905 года в финском Таммерфорсе (Тампере) под председательством Ленина прошла Первая конференция РСДРП. Ленин настаивал на IV съезде, однако ситуация собрать полномасштабный съезд не позволила, и в Таммерфорс съехался 41 делегат, представлявший 26 организаций.

Конференция большевиков (меньшевиков представлял один Э. Л. Гуревич) стала событием в партии и сама по себе, потому что приняла важные организационные и тактические решения, но в свете будущего наиболее существенным надо считать, пожалуй, то, что в Таммерфорсе состоялось личное знакомство Ленина со Сталиным.

Общий язык они нашли с полуслова, и с тех пор тянули партийный «воз» в одном и том же направлении – к пролетарской революции.

В Москве началось восстание, поэтому работу конференции свернули и делегаты разъехались на места, чтобы лично участвовать в событиях – что уже запоздало.

Выступая в январе 1917 года перед молодыми швейцарскими социалистами с рефератом о 1905 годе, Ленин сказал, что «с подавления декабрьского восстания начинается нисходящая линия революции», однако в реальном масштабе времени, в начавшемся 1906 году, это было ещё неясно. На том же январском реферате 1917 года Ленин, имея в виду немецкого социолога и экономиста Макса Вебера (1864–1920) – кумира либералов, «Маркса буржуазии», говорил:

– Буржуазия любит называть московское восстание чем-то искусственным и насмехается над ним. Например, в немецкой так называемой «научной» литературе господин профессор Макс Вебер в своей большой работе о политическом развитии России назвал московское восстание «путчем». «Ленинская группа, – пишет этот „высоко учёный“ профессор, – и часть эсеров давно уже подготовляла это бессмысленное восстание»…

Ленин с цифрами в руках опроверг Вебера и прибавил:

– В действительности всё развитие русской революции с неизбежностью толкало к вооружённому решающему бою между царским правительством и авангардом сознательного в классовом отношении пролетариата…[406]

Полезно сопоставить эту оценку Лениным ситуации 1905 года в 1917 году с оценкой тех же дней дядей царя – великим князем Александром Михайловичем в 1932 году: «…выбор лежал между удовлетворением всех требований революционеров или же объявлением им беспощадной войны. Первое решение неизбежно привело бы Россию к социалистической революции, …второе – возвратило бы престиж власти… Таким образом было два исхода: или белый флаг капитуляции, или же победный взлёт императорского штандарта…»[407]

Как видим, и большевик Ленин, и монархист Романов – в отличие от либеральной сволочи, и тогдашней, и нынешней, – понимали, что между народом России и царём уже в 900-е годы ХХ века могли быть или состояние войны, или капитуляция одной из сторон.

Нечего сказать – хороша была социальная «идиллия» в той России, которую потеряли на рубеже XX и XXI века идиотствующие интеллигенты и интеллигентствующие идиоты…

Итак, бой был дан и был проигран.

Это не значило, что он был обречён изначально, что он был бессмыслен. В наступившем 1906 году революция в России ещё далеко не отступила! Да, в 1905 году бастовало 2863 тысячи человек, а в 1906 году – более чем вдвое меньше, 1108 тысяч… Но миллион бастующих после декабрьского террора властей – это очень много!

При этом крестьяне в 1906 году волновались даже сильнее, чем в 1905 году, – крестьянские выступления охватили 215 уездов, то есть почти половину всех уездов Европейской России.

В июле 1906 года восстали солдаты и матросы в Свеаборге, в Кронштадте и на крейсере «Память Азова» в Ревеле (Таллине)…

В январе 1906 года Ленин уезжает из Петербурга в Москву, а по возвращении в столицу отстаивает свою линию активного бойкота I Государственной Думы на собраниях социал-демократов. Вот какой была ситуация со слов великого князя Александра Михайловича:

«Выборы в I Государственную думу происходили в атмосфере политических убийств, забастовок, экспроприации и пожаров помещичьих усадьб. Большевики советовали своим сторонникам бойкотировать на выборах Государственную думу, уступив поле битвы для триумфа кадетов – партии, состоявшей из профессоров, журналистов, докторов, адвокатов и пр., предводительствуемых поклонниками английской конституции»[408].

Ситуация обрисована здесь достаточно верно, необходимо лишь пояснить, что под «английской конституцией» подразумевалась конституционная буржуазная монархия, а партия кадетов состояла не только из профессоров и адвокатов – она быстро стала партией крупного капитала, желающего официально, на конституционном уровне, заменить самодержавие властью денег.

Итак, Ленин был за бойкот I Думы, Плеханов и меньшевики возражали, а поскольку их влияние было ещё велико, небольшая рабочая курия в I Думе имелась… В целом же, как и ожидалось, первая Дума стала кадетской – с преобладанием депутатов от конституционно-демократической партии («партии народной свободы»). И ещё до открытия Думы (она открылась 23 апреля), в марте 1906 года, Ленин пишет брошюру «Победа кадетов и задачи рабочей партии».

Эту немалую по объёму ленинскую работу не мешало бы изучить и сегодня тем, кто задумывается над судьбой уже нынешней России. Ленин анализировал «победу» кадетов и восклицал:

«…Великолепно, господа кадеты! Вы усвоили себе с неподражаемой ловкостью дух и смысл буржуазного политиканства. Надо стараться опереться на народ. Без этого буржуазия не достигнет власти и никогда не достигала власти. Но надо в то же время сдерживать революционный натиск народа, чтобы рабочие и крестьяне не завоевали, боже упаси, полной и решительной демократии, настоящей, а не монархической, не „двухпалатной“ народной свободы…»[409]

Читая ленинские строки, так и хочется заменить слова «монархической „двухпалатной“ свободы» на «„единороссовской“ „двухпалатной“ свободы». И как будто к нынешним ельциноидам из «Единой России» Ленин обращал свои слова весной 1906 года, говоря о кадетах:

«Вы зовёте себя партией народной свободы? Подите вы! Вы – партия мещанских иллюзий насчёт народной свободы… Кадеты – не партия, а симптом. Они соединяют в себе, поистине, лебедя, рака и щуку – болтливую, чванную, самодовольную, ограниченную, трусливую интеллигенцию, помещика, желающего за сходную цену откупиться от революции, и, наконец, твёрдого, экономного и прижимистого буржуа…»[410]

Ленин назвал кадетов «могильными червями революции», а заканчивая, подвёл итог: «Нам нет оснований завидовать успехам кадетов. Мелкобуржуазные иллюзии и вера в Думу довольно сильны ещё в народе. Они должны быть изжиты. Чем полнее будет торжество кадетов в Думе, тем скорее они будут изжиты…»[411]

Февраль и март 1906 года Ленин делит между Питером и Москвой, подготавливая новый партийный съезд, а позднее на даче «Ваза», занимаемой в Куоккале врачом-большевиком Г. Д. Лейтензеном и его семьёй, работает над платформой большевиков к съезду. «Ваза» в то время была, фактически, удобной партийной базой, здесь жили не только Ульяновы, но и другие партийные работники, и Ленин вернётся сюда ещё не раз.

Дача «Ваза» имела, между прочим, свою историю, на которой имеет смысл остановиться. Неуютная, но большая, она давно стала пристанищем революционеров – перед тем как там поселился с семьёй Лейтензен, на даче жили эсеры, изготовлявшие бомбы.

Вначале Ленину выделили комнату, куда вскоре перебралась и Крупская, державшая связь с Петербургом. Потом Лейтензены уехали, Ульяновы заняли весь низ, и к ним приехала мать Крупской. Наверху поселился А. А. Богданов с женой, одно время жил «Иноккентий» Дубровинский. Наезжал и Лейтензен…

Как уже сказано, дача превратилась в большевистский центр, в комнатах постоянно толклись люди – приезжали, уезжали. Крупская вспоминала, что входная дверь никогда не запиралась, в столовой на ночь ставилась крынка молока и хлеб, на диване стелилась постель, на случай, если кто-то приедет ночным поездом.

Забавный момент – как писала Крупская, «другой раз нападало такое настроение, что хотелось чем-нибудь перебить мысли», и тогда обитатели «Вазы» садились играть в… дурака!

По словам Крупской «расчётливо играл Богданов, расчётливо и с азартом играл Ильич, до крайности увлекался Лейтензен»… Иногда приезжал из какого-нибудь районного комитета Питера человек с поручением и с недоумением заставал руководящих товарищей за таким несерьёзным занятием. «Впрочем, – заключала рассказ Крупская, – это только такая полоса была»…[412]

Упомянув этот эпизод в своих воспоминаниях, Крупская, конечно же, не имела в ввиду потрафить обывателю – вот, мол, и Ленин не только в шахматы играл, но и в «дурака»…

Не для этого привёл этот эпизод и я.

Маяковский, обращаясь к Пушкину в своём стихотворении «Юбилейное», признавался: «Я люблю Вас, но живого, а не мумию»… Так вот, из Ленина – стараниями лицемерных будущих иуд из аппарата хрущёвско-брежневского ЦК – настолько настойчиво делали позлащённую мумию, что живой человек в массовом восприятии исчезал. А Ленин был живым человеком! Он, говоря словами того же Маяковского, «и теперь живее всех живых»…

К слову, хозяин дачи «Ваза» – Г. Д. Лейтензен (1874–1919), был в партии не случайным человеком. Он вёл партийную работу с 90-х годов XIX века в Екатеринославе и Туле, в начале 900-х годов эмигрировал, познакомился с Лениным, стал большевиком, сотрудничал в большевистских изданиях. В январе 1919 года он погиб на Восточном фронте гражданской войны.

В череде важных дел, изредка перемежаемых отдыхом, проходило время… Наконец, в апреле 1906 года в Стокгольме собрался тот съезд, на проведении которого Ленин настаивал осенью 1905 года… Съезд проходил с 12(25) апреля по 27 апреля (10 мая). Четвёртый по формальному счёту и третий фактически, IV съезд РСДРП был назван Объединительным, потому что его задачей было провозглашено объединение двух частей партии.

Ничего путного из этого, правда, не вышло… Меньшевики на съезде оказались в большинстве, в ЦК были избраны только 3 большевика (В. А. Десницкий, Л. Б. Красин и А. И. Рыков, которого позднее заменил А. А. Богданов) и 7 меньшевиков (В. Н. Розанов, Л. И. Гольдман, Л. Н. Радченко, Л. М. Хинчук, В. Н. Крохмаль, Б. А. Бахметьев и П. Н. Колокольников)[413].

В редакцию Искры" были избраны только меньшевики.

Как же так вышло?

Ну, одним из объяснений произошедшего в Стокгольме может быть следующая пикантная деталь…

Петербург – это промышленный пролетариат, Тифлис – это мелкие ремесленники. Однако Тифлисская организация – традиционно меньшевистская, послала на съезд столько же делегатов, сколько столичная. Делегаты съезда избирались от определённого числа членов партии, а меньшевики были склонны принимать в РСДРП кого ни попадя… И IV съезд РСДРП оказался "проходным", лишь выявившим противоречия между ленинской частью партии и той частью, которую уже можно было называть антиленинской.

Чтобы понять атмосферу IV съезда достаточно упомянуть о том, что тогда, при 122 делегатах с решающим голосом, Ленин при выборах бюро съезда не получил абсолютного большинства голосов, а вместе с меньшевиком Ерманским ("Руденко") получил относительное большинство голосов (60 – Ленин, 58 – Ерманский), и вопрос о признании одного из них членом бюро съезда ставился на отдельное голосование, утвердившее членом бюро Ленина[414].

О. Е. Ерманский (Коган) (1866–1941) известен в истории партии как вполне рядовой персонаж: в движении с 80-х годов, в 1905 году работал в Петербурге и затем в Одессе, после поражения революции – ликвидатор, после Октября – член ЦК меньшевиков, в 1921 году из партии меньшевиков вышел и занимался научной работой в Москве. Но в 1906 году Ленин в руководящем активе РСДРП, как видим, котировался на одном уровне с каким-то Ерманским…

Ленина это, конечно, не умаляет, зато показывает, как мелко плавали тогда "вожди" пока ещё "единой" РСДРП.

Из Стокгольма Ленин через Финляндию возвратился в Петербург – на полулегальном положении. 9(22) мая 1906 года он под именем Карпова выступил на митинге в Народном доме Паниной. Анатолий Васильевич Луначарский пишет об этом выступлении Ленина как о единственном его открытом выступлении перед широкой публикой. Сам Луначарский на этом митинге не был, но бывшие там товарищи рассказывали, что по залу мгновенно пронеслось, что этот никому неизвестный "Карпов" – знаменитый Ленин, и "Карпова" встретили овацией, прерывали аплодисментами и овацией же проводили.

Однако нормой были деловые ленинские выступления на закрытых собраниях в партийной среде. Через два дня после "панинского" триумфа Ленин принимает участие в собраниях социал-демократов Московского и Франко-Русского районов Петербурга… Чуть позднее читает лекцию на собрании рабочих столичного Сан-Гальского подрайона. В июне 1906 года под именем опять-таки Карпова выступает с докладом по аграрному вопросу в зале Тенишевского училища перед группой делегатов Всероссийского съезда народных учителей…

Пока что Ленин не считает, что всё потеряно, и основания к тому имеются. Россия, как и РСДРП, летом 1906 года была всё ещё на распутье… Город полностью не утих, село волновалось, меньшевики и эсеры авторитет в народе постепенно утрачивали, либералы в лице кадетов пытались и честь соблюсти, и капитал приобрести, а царь…

Вот как оценивал царя лидер кадетов Милюков:

"Николай II был, несомненно, честным человеком и хорошим семьянином, но обладал натурой крайне слабовольной (а это – когда как! – С.К.). Царствовать он вообще не готовился… Добросовестно, но со скукой, выслушивая очередные доклады министров, он с наслаждением бежал после этих заседаний на свежий воздух – рубить дрова, его любимое занятие"[415].

Надо ли что-то прибавлять?

Думаю, не надо!

Разве что стоит заметить, что якобы "слабовольный" Николай был всегда последовательно твёрд в отказе уступок народу, и тут волю проявлял вполне сильную.

Что касается Милюкова, то в своих эмигрантских воспоминаниях он проговорился о ситуации 1906 года очень любопытно:

"Политическая репутация моих старых друзей, с.-р., быстро падала, по мере того, как политический террор… становился просто способом добывания денег путём "эксов" (экспроприаций), сухих или мокрых. Традиционной средой действий старых с.-р. было крестьянство; но организовать эту громадную, бесформенную политически массу было явно невозможно (да, если политиканствовать. – С.К.)…

В другом лагере русского социализма, у социал-демократов, главный раскол шёл… по линии большевизма и меньшевизма, и мы видели, что более разумное (угу, для кадетов! – С.К.) течение меньшевиков оценивало положение довольно сходно с нашей оценкой – и делало отсюда… выводы, настолько близкие с нашими, что, казалось, было возможно совместное действие с ними…"[416]

Если бы Милюков выступил с такими речами, да на IV съезде РСДРП, акции меньшевиков упали бы в партии до ноля. В ходе следующего, Лондонского съезда, одного намёка Ленина на "чаепитие" меньшевика Дана с Милюковым, оказалось достаточно для того, чтобы Дан просто-таки взвился – мы это ещё увидим. Однако тогда политиканские шашни данов с милюковыми были тайными, скрытыми.

Впрочем, даже кадеты оказались для царя слишком левыми – они ведь назывались конституционной партией, и в думском адресе императору от 5 мая 1906 года потребовали введения конституционного правления.

А царю было проще поленницу дров переколоть, чем произнести слово "конституция"…

Ситуация для самодержавного режима возникала не очень-то радостная. Даже кадеты ко двору (императорскому) не пришлись, а тут ещё рабочие-депутаты Думы в мае в большевистской – пока легальной – газете «Волна» (при рождении – «Новая жизнь») опубликовали обращение «Ко всем рабочим России», где выдвигали идею подготовки Думой созыва Учредительного собрания.

Ленин написал редакционное послесловие к этому обращению, где были и такие слова:

"Пролетариат доказал свою способность к борьбе. Он собирает теперь силы, чтобы начать новую решительную борьбу, но начать её не иначе, как вместе с крестьянами…

Не к тому идёт всё дело теперь в России, чтобы можно было словами и голосованиями решить великий спор о судьбе народа – земле и воле"[417].

Царю Николаю и "правым" только этого не хватало: социал-демократического руководства крестьянским движением при участии рабочих – вчерашних крестьян… Редактор "Волны" за публикацию депутатского обращения был привлечён к судебной ответственности, в конце мая газета была закрыта (чтобы легально возродиться на месяц под названием «Вперёд»).

Однако Ленин был настроен по-боевому… Он публикует в партийной печати статью за статьёй, но главное – постоянно усиливает то "личное воздействие", о котором год назад писал в письме Луначарскому, и часто выступает: на собрании партийной организации Балтийского завода; перед рабочими Петербургской стороны – когда его слушает 200 человек; на собрании рабочих социал-демократов Нарвского района Петербурга; на собрании работниц табачной фабрики Шапшал, а 7(20) июля – под именем Карпова, на собрании партийных работников петербургской организации РСДРП, где присутствовало 120 человек.

Рабочий Питер всё лучше узнаёт своего "Ильича", и с этого времени где-где, а здесь, в Питере, авторитет Ленина с годами будет лишь расти и расти – до самого Октября 1917 года.

Но вскоре положение меняется резко в худшую сторону. Для "слабовольной" натуры царь оказался способным на вполне жёсткие меры. Вначале он 8(21) июля 1906 года отправил в отставку председателя Совета министров 77-летнего Горемыкина – ярого в прошлом, но постаревшего цепного пса самодержавия, и заменил его Петром Столыпиным, бывшего до того министром внутренних дел.

МВД, впрочем, за Пётром Аркадьевичем царь тоже сохранил. Ведь, в отличие от дряхлеющего Горемыкина, 44-летний Столыпин был сторожевым псом энергичным, да и защищать ему, крупному помещику, было что…

9 июля 1906 года якобы "слабовольный" царь руками Столыпина первую Думу распустил и начались репрессии.

Обращусь опять к свидетельству Павла Милюкова:

"В наиболее беспокойные части России были разосланы так называемые карательные экспедиции, залившие кровью бессудных расстрелов свой путь и оставившие по себе самую тяжёлую память"[418].

Особенно отличился своим палачеством генерал Меллер-Закомельский. Даже военный министр тех лет Редигер отмечал: "Заслуга Меллера-Закомельского была громадна: он восстановил порядок на протяжении нескольких тысяч вёрст железнодорожного пути (на Сибирской железной дороге. – С.К.), …только при его характере палача можно было столь систематически бить и сечь (и расстреливать, и вешать. – С.К.) вдоль всей дороги, наводя спасительный ужас на все бунтующие и бастующие элементы"[419].

Надо сказать, что палаческие функции царизм возложил на армию давно. Соратник Ленина по «Союзу борьбы» Михаил Сильвин – на четыре года моложе Ленина, после окончания ссылки был призван в армию. Фактически, это было способом его общественной изоляции, и 28 марта 1900 года Крупская из Уфы, где доживала срок своей ссылки после отъезда из Шушенского по окончании ссылки Ленина, писала в Москву Марии Ильиничне Ульяновой:

"…бедняге М.А. (Сильвину. – С.К.) приходится плохо в Риге. Он писал, что жизнь в казармах хуже каторги: одного никуда не пускают, а всегда в сопровождении солдата, да и пускают-то только в лавочку. Книги у него все отобрали, кроме немецкого словаря и гражданского права. Кормят плохо. Завести своего ничего нельзя, всё крадут моментально. Одёжу дают такую плохую, что приходится заводить свою. А самое худшее, что М.А. поместили как раз в ту роту, которая расправлялась с рабочими, солдаты получали по 10 р. награды за убийство рабочего, и там, где были патрулями, стреляли по собственной инициативе (жирный курсив мой. – С.К.)…"[420]

Это не 1906-й, это 1900 год!

Конечно, если бы царь в годы первой русской революции платил армии по 10 рублей за каждого убитого, то мог бы и разориться. Но среди тогдашних жертв были и такие, убийство которых было особенно выгодно для царя, – например, убийство известного читателю Ивана Бабушкина. В августе 1903 года он был сослан в Верхоянск, после освобождения в 1905 году выехал в Иркутск, вошёл в состав Иркутского и Читинского комитетов РСДРП, готовил в Чите и Иркутске вооружённое восстание. Чита тогда бурлила, там был образован Совет солдатских и казачьих депутатов.

В январе 1906 года Бабушкина с шестью товарищами, перевозившими из Читы в Иркутск транспорт оружия, на станции Слюдянка захватили каратели Меллер-Закомельского. 31 января 1906 года всех семерых расстреляли без суда и следствия на станции Мысовая Забайкальской железной дороги. Бабушкин отказался назвать себя и сошёл в могилу "неизвестным". Лишь в 1910 году Ленин узнал о судьбе одного из своих наиболее ярких и преданных соратников.

Навстречу карателям Меллера-Закомельского двигалась с востока карательная экспедиция генерала Ренненкампфа, позднее бесславно отметившегося в истории Первой мировой войны. Хватало тогда и других палачей с генеральскими погонами и без оных. Так, командир одной из кавалерийских бригад генерал Крыжановский подал записку, где доказывал, что "беспорядки" быстро были бы прекращены, если бы войска действовали более беспощадно, не останавливаясь перед сжиганием деревень". И штатские министры Дурново и Витте осаждали военного министра Редигера, требуя отдать соответствующие приказы[421].

Впрочем, деревни и так жгли, тут уж постарался Столыпин… При этом Столыпину ещё и подбавили злости в чисто личном плане – 12(25) августа 1906 года на свежеиспечённого премьера было совершено покушение. В его виллу на Аптекарском острове эсеры-максималисты бросили бомбу. На следующий день эсерка Коноплянникова застрелила генерала Мина, руководившего подавлением Московского декабрьского восстания.

При покушении на Столыпина погибло около 30 человек, при этом 15-летняя дочь Столыпина лишилась ног. Стоит ли удивляться, что через неделю – 19 августа (1 сентября) 1906 года премьер и "МВД" санкционировал учреждение военно-полевых судов, о которых чуть ниже будет сказано более подробно.

Погибшие эсеры-террористы заслуживают того, чтобы мы склонили перед ними головы – жертвенность есть жертвенность, если жертва принесена на алтарь не фанатизма, а социальной справедливости. Однако объективный вывод здесь однозначен: возможное успешное развитие революции в 1906 году было вновь сорвано эсерами, а точнее – руководством партии эсеров. Дав эффектный повод для усиления репрессий, лидеры эсеров невольно (а, может быть, вольно?) сыграли на руку самой крайней реакции.

Но Россия была в 1906 году ещё очень и очень неспокойна…

В Свеаборгской крепости вспыхивает восстание, и Ленин направляет В. Р. Менжинскую в Финляндию к члену военной организации А. Г. Шлихтеру с приказом о срочном выезде в Свеаборг для руководства восстанием. 19 июля (1 августа) в помещении ресторана "Вена" Ленин проводит конспиративное совещание в связи с событиями в Свеаборге. Увы, выступление подавлено, как и Кронштадтский мятеж…

С начала августа 1906 года Ленин опять в Финляндии, в Выборге, где готовит выпуск первого номера новой нелегальной, уже чисто большевистской, газеты "Пролетарий"… Позднее он переехал на знакомую ему дачу "Ваза" к Лейтензенам в Куоккалу, а оттуда периодически наезжал в Териоки – по партийным делам и на дачи большевиков В. Д. Бонч-Бруевича и Л. Б. Красина…

Как видим, большевики далеко не всегда были людьми без определённого достатка. Были среди них и те, кто имел в обществе вполне прочное положение. Сам характер партии, рассчитанный на политическое просвещение масс как верный способ перехода власти к народу наименее болезненным образом, привлекал к Ленину наиболее толковых прогрессивных людей в России, и наиболее толковые становились именно большевиками.

Или, по крайней мере, помогали им.

Надо сказать, что к середине 900-х годов блестяще подтвердилось наблюдение Бисмарка насчёт того, что русские долго запрягают, но быстро ездят. В 1903 году прошёл II съезд РСДРП – фактически первый, а через три года РСДРП имела, худо-бедно, пусть и ограниченную, но возможность обращаться к народу с думской трибуны. И эту возможность через все думские кризисы рабочие депутаты будут иметь теперь до самого начала Первой мировой войны.

Ленин же начинает уделять анализу думской работы всё больше внимания. Верно призвав к бойкоту первой Думы в 1906 году, он впоследствии будет рассматривать думскую трибуну как удобный плацдарм для идейного наступления на царизм.

Как он жил тогда? Не руководил, не водительствал, не "проводил деятельность", а просто жил? Ведь жизнь даже самого великого и незаурядного человека состоит не только из великих деяний и свершений, не только из выдающихся результатов работы гениального ума или блестящего таланта, но и из ежедневных житейских деталей…

В 1905 году Владимиру Ульянову ещё не было даже сорока лет, он – в прекрасной не только физической, но и в спортивной форме, потому что был, напоминаю, прекрасным спортсменом – пловцом, велосипедистом, городошником… И после очень длительного перерыва он попал в Санкт-Петербург – город для него не только хорошо знакомый, но и почти родной… Столица, "северная Пальмира", город-музей, мировой центр культуры, сосредоточие увеселений – и изысканных, и простонародных… Город нескольких выдающихся библиотек, наконец!

И под Петербургом, близ станции Саблино, живёт мать, которую он тоже не видел уже много лет.

Зять Марии Александровны – муж старшей дочери Анны, Марк Елизаров, работавший бухгалтером в управлении Николаевской железной дороги, на деньги, заработанные во время ссылки на Дальнем Востоке, купил в Саблино удобный одноэтажный деревянный дом рядом с лесом… Небольшой сад с беседкой, неподалёку – живописная река Тосно… В просторном доме разместились и Елизаровы, и Мария Александровна, и её младшая дочь – "Маняша".

Это была настоящая небольшая семейная партийная организация…

Анна Ильинична – формально домохозяйка, часто наезжала в город, занимаясь сбором средств для столичного большевистского комитета за счёт пожертвований, устройства платных лекций и концертов, продажи партийной литературы… На Анне и "Маняше" были ещё и переписка с Владимиром Ильичом, нелегальные транспорты литературы.

Мария Ильинична – секретарь Василеостровского комитета РСДРП, заведовала также "техникой" Петербургского комитета партии. Надеюсь, читатель помнит, что на партийных "техниках" лежали серьёзные и деликатные обязанности типа поиска конспиративных квартир, явок, партийных связей, переправки денег… Анна Ильинична писала брату в Женеву о младшей сестре: "С секретариатом здесь работа дьявольская. Петербургский комитет скорее район комитетов, здесь каждый район больше многих комитетов"… Так что младшая дочь тоже дома не засиживалась.

Зять, кроме денежной партийной "кухни", работал как пропагандист на столичном железнодорожном узле и был популярен. В начале декабря 1905 года Марка Елизарова арестовали и летом 1906 года выслали в Сызрань на три года под гласный надзор полиции с запрещением впредь служить на железных дорогах. Впрочем, почти сразу Елизаровы после сызранских пожаров перебрались в Самару… Тоже, впрочем, далеко не Париж…[422]

Что же до самой Марии Александровны, то она была всю жизнь беспартийной, от политики далёкой, но уж к кому к кому, а к ней полностью подходило определение, ставшее употребительным позднее, после Октябрьской революции, – «беспартийный большевик». Вкладом Марии Александровны Ульяновой в дело партии стали её дети – все как один, большевики.

Её старший – давно уже, после казни Александра, старший – сын вернулся в Россию в тревожное время. В конце октября 1905 года черносотенцами был убит в Москве 32-летний Николай Бауман, секретарь Московского комитета и Северо-Западного бюро ЦК РСДРП. Его похороны вылились в громкую многотысячную политическую демонстрацию, но для матери Ленина самым важным было в этом печальном событии то, что её Володя, вернувшись домой, вполне может разделить судьбу погибшего товарища по партии.

Остальные дети тоже рисковали, но они были, всё же, достаточно рядовыми в партии людьми, а Володя – один из самых выдающихся её руководителей. Сразу по приезде он принял чужую фамилию. Приехавшая через десять дней после сына невестка – Наденька Крупская с матерью Елизаветой Васильевной, тоже вынуждена была конспирировать. Уроженке Петербурга, Крупской приходилось жить в родном городе, как на враждебной территории – менять места ночлега, кочевать…

Лишь на одну ночь, да и то не сразу, удалось Ленину вырваться к матери в Саблино, но жить там постоянно он не мог по соображениям и дела, и безопасности. Саблино не Питер, здесь от слежки проходными дворами не уйдёшь и в подворотне не спрячешься.

При помощи "Маняши" чете Ульяновых удалось легально прописаться у её знакомого – П. Г. Воронина, на Греческом проспекте, 15/8, но почти сразу пришлось возвращаться на нелегальное положение, опять поодиночке ночуя на конспиративных квартирах, у друзей и знакомых.

Сын был рядом, однако регулярными весточками от него были лишь газетные статьи, подписанные псевдонимами. Чтобы быть поближе к Володе, Мария Александровна на время поселилась в Петербурге, на Жуковской улице, и сын туда заглядывал. В декабре 1905 года полицейский надзиратель доносил по начальству: "Со слов старшего дворника, Ульянов… скрывается на Жуковской ул., там проживает его мать"[423]

Уходить от слежки Ленин умел, но… «береженого Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт». Попадаться же жандармам Ленину было совершенно ни к чему, и от свиданий с матерью пришлось отказаться.

А чиновная, сановная столица – "северная Пальмира", мировой центр культуры, сосредоточие увеселений, жила хотя и несколько нервной – революция, как-никак, но в целом обычной жизнью. В театрах давали премьеры, на сцене императорского Мариинского театра царская любовница и выдающаяся танцовщица Матильда Кшесинская лихо крутила свои 32 фуэте под бешеные аплодисменты элитной публики, в ресторанах кушали стерлядку, расстегайчики и зимнюю клубнику…

Издавались художественные и литературные журналы, работали выставки, велись литературные и окололитературные диспуты…

И всё это – мимо него… Это – не для Николая Ленина, не для Владимира Ульянова и даже – не для Николая Карпова…

Даже в университетскую библиотеку, где провёл столько вечеров, и то не зайти, чёрт возьми!

В ТЕ ЖЕ январские дни 1906 года, когда Ленину приходилось, в очередной раз, лишь взглянув на светящиеся окна материнской квартиры, уходить в ночь от слежки, Корней Чуковский расслабленно записывал в дневнике:

"Кажется, 17 января. С удивлением застаю себя сидящим в Петербурге, в Академическом переулке и пишущим такие глупые фразы Куприну: "Ваше превосходительство ауктор Поединка. Как в учинённом Вами Тосте оказывается быть 191 линия, и как Вы милостивец, 130 линий из оного Тоста на тройках прокатить изволили, то я, верный твоего превосходительства Корней, шлю вам диффамацию в 41 линию, сия же суть 20 руб. с полтиною…"", и т. д.

Н-да, ничего не скажешь – изячно, изысканно, и, что самое существенное – на злобу дня…

А вот запись от 4 февраля 1906 года: "Скоро меня судят. Седьмого. Никаких чувств по этому случаю не испытываю… Сегодня… переводил… стихи Браунинга. Перевёл песню Пиппы из «Pippa Passes», которую давно и тщетно хочу перевести всю.

Говорят, мне нужно бежать за границу. Чепуха. Я почему-то верю в своё счастье".

"Скоро судят", – это насчёт того, что после царского манифеста "о свободе" Чуковский начал издавать сатирический журнал "Сигнал", но его быстро запретили, и издатель применил стандартный приём, заменив название на "Сигналы". Однако и это не помогло – закрыли и "Сигналы".

Всё обошлось, впрочем, без бегства за границу, и 7 июня 1906 года Корней Иванович (тогда, в 24 года, ещё, конечно, просто Корней) записал в дневник:

"Задумал статью о Самоцели. Великая тавтология жизни: любовь для любви. Искусство для искусства. Жизнь для жизни… Бытие для бытия. Нужно это только заново перечувствовать…"

Что ж, и это вполне на злобу дня!

К тому же – глубоко, волнительно, философично…

К тому же – в Летнем саду, по Невскому и набережным Невы самым свободным образом прогуливаются праздношатающиеся… Вот и Чуковский то ли 24-го, то ли 23-го июля (это он сам в дневнике с датами разобраться не смог) признаётся себе: "Что такое свобода я знаю только в применении к шатанию по мостовой". И тут же прибавляет: "У меня точно нет молодости".

А впрочем, чего нюнить! Июль в разгаре, светит пусть и северное, но солнце, бьют сверкающими струями фонтаны Петродворца, в ресторанах кушают стерлядку, расстегайчики и летнюю клубнику…

Ленину же летом 1906 года, как мы знаем, было не до великой тавтологии жизни, он занят борьбой… И борьбой не ради борьбы, а ради той новой жизни России, которая у России пока не очень получается, но рано или поздно должна получиться.

Впрочем, у Владимира-Николая Ульянова-Карпова летом 1906 года тоже выпадали дни развлечений – целых два!

В тот момент столыпинский террор лишь задумывался, ещё работала I Дума, и вот 8 июля Ленин с Крупской выбрались к матери, которая вновь жила с младшей дочерью в Саблино.

12 июля Мария Александровна так писала об этом дочери Анне в Самару:

"Иногда вечера бывают тёплые, и мы устраиваемся тогда с чаем в беседке. Так было в субботу, 8-го приехали наши, В. пошёл купаться, а потом посидели в беседке. Пробыли у нас и следующий день, В. думал погостить у нас с неделю, но газеты в понедельник утром так заинтересовали его, что он и Н. улетели и Маня с ними. Вы знаете, конечно, давно о печальной участи Думы… Маня вернулась в тот же вечер, она не оставляет меня надолго (Марии Александровне исполнилось 70 лет. – С.К.) и ночует всегда дома"[424]

Обычные, вроде бы, милые домашние новости… Но о сыне матери приходится писать почему-то как о «В.», невестку называть – «Н.»… Нужда научит, и даже «далёкой от политики» матери Ленина приходится конспирировать – на случай почти неизбежной перлюстрации письма.

Уехал же Ленин обратно в город, прочтя в газетах о закрытии Думы. Толком отдохнуть так и не удалось.

Официально I Дума была распущена, фактически – разогнана. И не просто разогнана, а разогнана грубо и глупо. Павел Милюков вспоминал: "Главной задачей Столыпина сделалась борьба с остатками разогнанной Думы… Административные мероприятия посыпались… на личный состав бывших думских депутатов. При самом разъезде их по домам на ближайшей станции к месту жительства их ожидала полиция…"

Особенно, по словам Милюкова, круто пришлось депутатам-крестьянам, их дома "окружала полиция; дать отчёт избирателям о деятельности в Думе было абсолютно невозможно; попытки прорвать эту блокаду кончились стрельбой, высылкой и тюрьмой"[425].

Никакой политической мудрости и даже элементарной осмотрительности здесь и на копейку не было. Царь Николай не только берёзовые чурки с маху колол, но и в политике рубил с плеча.

И "дров" Николай нарубил-таки – на пару с премьером и "МВД" Столыпиным. При этом царь явно не понимал, что любые, самые сокрушительные победы над собственным народом – победы пирровы. Рано или поздно, такие "победы" обернутся роковыми поражениями.

С осени 1906 года дача "Ваза" в Куоккале надолго становится временным пристанищем Ленина и Крупской, а вследствие этого – и заграничной штаб-квартирой большевиков. Это вполне удобно – у великого княжества Финляндского в Российской империи особый статус, так просто здесь не арестуют, хотя могут арестовать и тут. Ведь от Куоккалы до Петербурга – рукой подать, где-то полсотни километров! Сегодня это – посёлок Репино Сестрорецкого района Ленинградской области. А соседние с Куоккалой Териоки, где Ленин проводил партийные совещания и конференции – ныне Зеленогорск Ленинградской области.

В ту осень "услугами" Финляндии пользовались, к слову, не только большевики. В июле 1906 года в Выборге собралось около 200 бывших депутатов распущенной Думы, в основном – кадетов. Было принято так называемое Выборгское воззвание с призывом к пассивному сопротивлению (не платить налоги, не давать рекрутов и т. д.) И IV съезд своей партии кадеты провели с 24 по 28 сентября (с 7 по 11 октября) тоже у финнов – в Гельсингфорсе.

Как ни странно, но у Столыпина, о котором нынешние либералы рассказывают, что он был ума палата, хватило "ума" создать после разгона первой Думы такую политическую ситуацию, когда проведение легального съезда даже кадетской партии в России оказывалось невозможным. И так невысокий "рейтинг" царского правительства при этом падал, конечно, ещё больше.

На кадетском съезде произносились речи типа той, которой разразился профессор Гредескул: "Мы жили с нашим народом, мы делили его бурные порывы. Но это было время бурной, горячей юности, теперь же пришло время упорной и настойчивой зрелости".

Ленин по поводу этого словоизлияния заметил в октябре 1906 года:

""Бурных порывов" кадетская партия никогда с народом не делила и не могла делить, почтенный профессор просто сболтнул это для красного словца. Заявив, что он мыслит революцию лишь как парламентскую борьбу, съезд тем самым поставил ребром перед широкой массой демократии вопрос об открытой борьбе за власть. Весь ход российской революции говорит за то, что демократия ответит на этот вопрос не по-кадетски"[426]

Однако кроме кадетов к революции то ли примазывались, то ли мазали её грязной патокой и другие, например, новая партия "народных социалистов" (энесов). Их лидер А. Пешехонов (1867–1933) – в прошлом народник, затем либерал, в будущем – министр продовольствия Временного правительства и белоэмигрант, разразился статьёй в либеральном журнале "Русское богатство", по поводу которой Ленин язвительно заметил в своей статье "Обывательщина в революционной среде":

"Он (Пешехонов. – С.К.) старается стереть разницу между революционным «взять» и кадетским «получить». «Доказавши» в августе, что нельзя взять ни всей воли, ни всей земли, он «доказывает» теперь, что нельзя «взять волю снизу». Ce n`est que le premier pas qui coыte (буквально: «Важен первый шаг». – С.К.) или по-русски: первая чарочка колом, вторая соколом, а остальные – мелкими пташечками…"[427]

Эта оценка была опубликована в шестом номере основанной Лениным в Финляндии – в Выборге, нелегальной газеты "Пролетарий", редактирование которой станет позднее важной частью работы Ленина с 1906 по 1909 годы – во второй эмиграции.

Да, особый статус Финляндии имел особенно важную роль для Ленина и его соратников. И в дачной Куоккале, которую впоследствии Корней Чуковский прославит в своей "Чукоккале", на даче "Ваза" Ленин вёл отнюдь не дачный образ жизни – дел навалилось невпроворот… Редактирование "Пролетария" и других партийных изданий, собственные статьи и брошюры, встречи с приезжающими из разных мест России партийными работниками, организация предвыборной кампании партии на выборах II Думы, и (и!!) подготовка к давно назревшему съезду РСДРП – пятому.

Первая русская революция если и не выявила окончательно "кто есть кто" в РСДРП, то многое прояснила. И здесь надо было разобраться всерьёз – на основательно проведённом съезде…

Меньшевиков эта перспектива не очень увлекала, они пытались оправдать свою позицию тем, что съезд-де отнимет много времени и средств, что все вопросы тактики могут быть обсуждены в ходе избирательной кампании во II Думу и т. д. Однако после груды важнейших событий 1905–1906 годов от съезда отвертеться было невозможно, и Ленин неуклонно вёл к нему, о чём позднее – отдельный рассказ.

В ноябре 1906 года Ленин публикует статью "О созыве экстренного партийного съезда":

"В обоих номерах издаваемого Центральным Комитетом "Социал-Демократа" (в силу меньшевистского большинства ЦК, избранного на IV съезде этот орган ЦК был, фактически, органом меньшевиков. – С.К.) помещены статьи против чрезвычайного съезда, принадлежащие Плеханову и Мартову. Статьи написаны в таком возбуждённом, злобном тоне, с такой массой горечи, раздражения. Личных намёков, заподазриваний, которые сразу воскрешают атмосферу худшей эпохи эмигрантских дрязг. Помещая эти и только эти статьи о съезде в своём издании ЦК нашей партии ставит себя прямо-таки в неприличное положение. Подумайте, в самом деле: ответственное министерство демократически организованной рабочей партии (то есть ЦК. – С.К.) совершенно выходит из себя, теряет всякое самообладание по поводу агитации за новый съезд! Да ведь это же прямо непристойно, товарищи!..

Спрашивается, почему от имени ЦК выступают против съезда люди, которые могут говорить только в тоне обиды и почти со всхлипываниями?"[428]

Конечно же, Ленин был прав – стократно прав! С одной стороны, меньшевистский ЦК всё менее выражал мнение наиболее боевой части партийной массы, с другой стороны без чёткого определения позиций разных фракций, без откровенной прямой дискуссии в легальных условиях, то есть – за рубежом, партия дальше жить и работать не могла.

Законная злость Ленина на бывшего учителя Плеханова и заблудшего старого друга Мартова проявилась и в том, что он, тщательный в публичных выступлениях, не употребил в статье по отношению к обоим обычную между партийцами форму "т.", "тов." или "товарищ"… И Плеханов, и Мартов больше не были для Ленина товарищами.

Ленин привёл в статье сложившийся к 1907 году партийный расклад – по подсчётам самого ЦК… Число членов РСДРП определялось примерно в 150 000 человек: 33 000 большевиков, 43 000 меньшевиков, 13 000 членов Социал-демократии Латышского края, 28 000 членов Социал-демократии Польши и Литвы и 33 000 членов еврейского Бунда. "Латыши" и "поляки" сближались с большевиками, бундовцы – с меньшевиками. Выходило примерно половина на половину, а ЦК выражал мнение лишь меньшевиков.

Ленин из соображений партийной деликатности ещё и не ткнул носом меньшевиков в то, что они, в отличие от большевиков, неоправданно разбавляли партию незрелыми и нестойкими "неофитами". Вскоре, после окончательного поражения революции, это выразится в том, что отток членов партии из большевистской фракции окажется существенно меньшим, чем у меньшевиков.

О том, как Ленин боролся за съезд и каким видел его, можно судить уже по названиям его статей того периода: "Борьба с кадетствующими с.-д. и партийная дисциплина", "Интеллигентские воители против господства интеллигенции", "Кризис меньшевизма", "Сердитая растерянность", "Тактическая платформа меньшевиков"…

В написанном в декабре 1906 года "Кризисе меньшевизма" Ленин, критикуя Ларина-Лурье – меньшевика и послеоктябрьского большевика, и приводя его слова о том, что "меньшевизм был лишь инстинктивной полу стихийной тоской о партии", далее писал:

"Меньшевизм – стихийная тоска по куцей конституции и мирной законности, скажем мы. Меньшевизм, это – якобы объективная апология реакции, исходящая из революционной среды…

Как сторонники и идеологи революционного пролетариата, мы… через все измены и подлости либералов, через все шатания, через всю робость и неуверенность мелких буржуа пронесём наши революционные лозунги… – мы будем гордиться тем, что первые вступили на путь восстания и последние покинули этот путь… Мы прямо и открыто проповедуем восстание и упорную, настойчивую, длительную подготовку к нему"[429].

По сути, Ленин в конце 1906 года ещё раз сформулировал ту стратегию революции, которую он исповедовал всегда, до победы Октября 1917 года. Но ещё более интересно то, что в той же статье Ленин (в 1906 году!) фактически ответил будущим троцкистам на их обвинения Сталина – уже после смерти Ленина, в том, что Сталин-де проводит политику "всесилия аппарата":

"Противопоставление партии-аппарата и партии-авангарда, которое делает Ларин, – писал Ленин, – или партии борцов с полицией – партии сознательных политических борцов, кажется глубоким и полным «чисто пролетарского» духа. На деле это совершенно… интеллигентский оппортунизм…

Всякая форма борьбы требует соответственной техники и соответствующего аппарата… Организованная партия пролетариата, которая бы… не заботилась о соответствующем аппарате, была бы партией интеллигентских болтунов…"[430]

И коль уж помянуты троцкисты, то сообщу читателю, что после почти годичного следствия – 19 октября (1 декабря) 1906 года, по приговору Санкт-Петербургской Судебной Палаты Лейба Бронштейн, "сын колониста Херсонской губернии Елизаветградского уезда, иудейского вероисповедания, русский подданный, литератор", был лишён всех прав состояния и сослан на вечное поселение в Берёзов Тобольской губернии…

Картины "Троцкий в Берёзове" отечественное изобразительное искусство нам не оставило, а полицейские хроники свидетельствуют, что 20 февраля 1907 года Лев Троцкий из ссылки бежал, начав свою мутную зарубежную "троцкиаду"…

Конец 1906 года выдался политически горячим – шла избирательная кампания по выборам во II Думу, и Ленин был очень занят выборами. Он прошёл в выборщики от блока левых партий по столичному Московскому району, и ему приходилось несколько раз нелегально выезжать в Петербург – группа агитаторов Петербургского комитета вынесла решение о том, чтобы коллегией партийных агитаторов руководил Ленин.

В этот период Ленин прочёл лекцию рабочим Семянниковского подрайона Невского района столицы на тему "Избирательные соглашения на Западе и у нас". Тогда же он, кроме ряда предвыборных статей, написал просто-таки классическую предвыборную листовку, схему которой рано или поздно примет та Коммунистическая партия России, которая будет способна одержать победу на выборах[431].

В листовке под заголовком "Кого выбирать в Государственную Думу?" шёл призыв: "Граждане! Добивайтесь того, чтобы весь народ ясно понял, какие главные партии борются на выборах в С.-Петербурге и чего добивается каждая партия!"

А далее в три колонки ("черносотенцы", "кадеты" и "социал-демократы") шли чёткие, внятные и краткие ответы на следующие вопросы: "Какие три главные партии?", "Чьи интересы защищают три главные партии?", "Чего добиваются три главные партии?", "Какую волю хотят дать народу три главные партии?", "Как смотрят три главные партии на требование крестьянами земли?", "Чего могут добиться, при успехе всей их борьбы, три главные партии?"…

Завершалась листовка призывом: "Граждане! Голосуйте на выборах за кандидатов Российской социал-демократической рабочей партии!"

Надеяться на победу социал-демократов не приходилось – сама структура выборного закона и порядок не прямых выборов, а по "куриям", заранее программировали победу имущих. Однако игра стоила свеч – с этого момента легальная пропаганда социалистических идей в царской Государственной Думе становилась фактом.

При этом Ленин не забывал и о нелегальной стороне дела – в ноябре 1906 года в Таммерфорсе прошла Первая большевистская конференция военных и боевых организаций РСДРП.

На конференцию приехало 19 делегатов с решающим и 9 с совещательным голосом из 11 военных организаций Петербурга, Кронштадта, Риги, Москвы, Финляндии, Севастополя, Либавы, Нижнего Новгорода, Калуги, Воронежа и Казани, и 8 боевых организаций Петербурга, Москвы, Саратова и Урала. Кроме того на конференции присутствовали представители Технического бюро при ЦК и Южно-технического бюро[432].

Во всей этой истории был один тонкий момент – в октябре ЦК РСДРП (фактически – меньшевики) провели конференцию только военных организаций – без представителей боевых дружин, мотивируя это тем, что дружинники не могут содействовать успеху работы партии в войсках.

Ленин же был за общую конференцию и предложил дополнить состав участников представителями крупнейших большевистских партийных организаций. Сам он на конференцию не попал – на две части разорваться было невозможно, приоритетом были выборы, да и время проведения конференции пришлось на отъезд Ленина в Питер.

Резолюции октябрьской конференции меньшевиков опубликовал отдельным листком про-меньшевистский ЦК. Резолюции военной конференции большевиков были опубликованы 7 декабря 1906 года в газете "Пролетарий", а протоколы изданы в начале 1907 года в Петербурге, и вызвали бурную реакцию ЦК. Ленин, отвечая, писал:

"Допустим, всё самое худшее против боевиков. Но что они участвовали в бывших попытках восстания – это факт. И ради одного этого совещаться с ними полезно и необходимо. Вредные их тенденции полезно вскрыть перед партией, изобличив такой-то и такой-то характер их деятельности на конференции, где они присутствуют. И ЦК и любой член конференции мог и обязан был это сделать… Боязнь совместного совещания просто смешна…"[433]

Как и всегда, за мыслью Ленина стояли и очевидный, практичный здравый смысл, и большая политическая задача на будущее.

Будущее – это победа трудящихся, скорее всего – в результате вооружённого восстания. После победы неизбежно строительство новой армии на новых идейных принципах. Так зачем же искусственно разделять военных и боевиков – те две ветви военной работы партии, которые после победы обязательно сольются, и которые поэтому надо ещё до победы соединять возможно теснее?

1906 год подходил к концу, и Ленин очень хотел встретить Новый год с матерью. Во время строго конспиративных приездов в Петербург он если и виделся с ней, то мельком.

Вечером 31 декабря 1906 года в Саблино за свекровью приехала Надежда Константиновна – пригласить её и "Маняшу" в Куоккалу, но Мария Александровна побоялась ехать в позднее время и в сильный мороз. На "Вазу" отправилась лишь Мария Ильинична, оставшаяся новогодним праздником очень довольной.

Ещё бы! В кои-то веки вместе с Володей, лучшим другом с детства… Да ещё и без необходимости прислушиваться – не стучат ли в дверь нежеланные "гости"… Увы, "потехе" можно было уделить лишь новогоднюю ночь – уже 6 января 1907 года Ленин участвует в конференции петербургской организации РСДРП как делегат от Обводного и Сапожного подрайонов Московского района.

Пока ещё конференция общая с меньшевиками, и Ленин не руководит ей, а всего лишь избирается в президиум, и это при том, что на конференцию прибыло 40 большевиков и 31 меньшевик!

Отношения с меньшевиками становятся всё более натянутыми. В конце января 1907 года Ленин в одной из своих статей (ПСС. Т. 14, с. 350–351) приводит разгромную статистику: на тех заводах, где по рабочей курии кандидатами в выборщики против эсеров выступали большевики, социал-демократы провели 11 своих выборщиков (плюс 1 сочувствующий) из 14, а на тех заводах, где по рабочей курии кандидатами в выборщики против эсеров выступали меньшевики, социал-демократы провели 6 своих выборщиков из 12.

Казалось бы, против такой "арифметики" не попрёшь, но меньшевиков и арифметика не прошибла. Более того, за статью "Выборы в Петербурге и лицемерие 31 меньшевика", где разоблачались шашни меньшевиков с кадетами, Центральный Комитет Плеханова-Мартова привлекает Ленина в конце января 1907 года к партийному суду.

"31 меньшевик" – это как раз та часть упомянутой выше конференции, которая воспользовалась процедурными спорами об утверждении мандатов и т. п., и ушла с конференции, расколов столичную организацию накануне выборов во II Думу.

Ленин пишет ответ, с сарказмом названный им: "Защитительная (или обвинительная против меньшевистской части ЦК) речь Ленина на партийном суде". Эту речь он прочтёт на V съезде, и там, отметая обвинения в том, что он "вносит смуту в ряды пролетариата", Ленин заявил:

"Мне говорят: вы вносили смуту в ряды пролетариата. Я отвечаю: я умышленно и рассчитанно вносил смуту в ряды той части петербургского пролетариата, которая шла за отколовшимися накануне выборов меньшевиками, и я всегда буду поступать таким образом при расколе.

Своими резкими оскорбительными нападками на меньшевиков накануне выборов в СПБ, я действительно заставил дрогнуть ряды верящего им и идущего за ними пролетариата. Это было моя цель… Это был мой долг… Ибо после раскола… надо было разбить ряды меков (меньшевиков, – С.К.), ведших пролетариат за кадетами, надо было внести смятение в их ряды, надо было возбудить в массе ненависть, отвращение, презрение к этим людям, которые перестали быть членами единой партии, которые стали политическими врагами…

Существуют ли пределы допустимой борьбы на почве раскола? Партийно допустимых пределов такой борьбы нет и быть не может, ибо раскол есть прекращение существования партии… Всякий раскол есть величайшее преступление против партии, ибо он уничтожает партию, рвёт партийную связь. Но бывает раскол и раскол… Гвоздь в том, ценим ли мы действительно единство нашей партии, или миримся с расколами, отписываясь от них, отделываясь от этой язвы формальной увёрткой…"[434]

Ленин редко бывал так резок в своих публичных выступлениях, но в тот момент решалось, говоря его же словами, "окажется ли петербургский раскол последним, действительно последним отзвуком эпохи общепартийного раскола, или он будет началом нового раскола…"

Уже скоро эти слова прозвучат в зале лондонской церкви Братства, где проходил V съезд РСДРП – последний, где большевики и меньшевики сидели в одном зале и на одних скамьях. Партийного братства с меньшевиками не получилось, но не Ленин был в том виноват – врагами революции оказались меньшевики.

Надо сказать, что Владимир Ульянов умел ударить врага и метко, и хлёстко – в воистину щедринской сатирической манере! В январе 1907 года увидела свет его статья "Со ступеньки на ступеньку", где Владимир Ильич то ли со злой весёлостью, то ли с весёлой злостью писал об "эсеровских" пролетариях, всё ещё верящих эсерам и меньшевикам, которые тянут их к поддержке кадетов. Закончил же Ленин эту статью следующим гипотетическим диалогом Милюкова и Столыпина:

"Милюков беседует на аудиенции со Столыпиным: "Изволите видеть, ваше-ство, я расколол революцию, я оторвал от неё умеренных! На чаёк бы с вашей милости"… Столыпин: "Н-да, я походатайствую о вашей легализации. Знаете, Павел Николаич, вы лаской раздробляйте рабочую сволочь, а я её дубьём буду. Вот мы тогда с двух сторон… По рукам, Павел Николаич!""[435]

Так что при необходимости Ленин мог бы и популярные фельетоны писать! К слову, много позднее стал известен подлинный тогдашний диалог Милюкова и Столыпина… Павла Милюкова изображают либеральным профессором-историком, но в период русской революции 1905 года он, встретившись с премьером Столыпиным, потребовал от него участия кадетов в правительстве и поста министра внутренних дел для… себя. А когда Столыпин усомнился в том, что думские кадеты справятся с революционным движением, профессор заявил:

"Этого мы не боимся. Правительство определённо заявит революционным партиям, что они имеют такие-то и такие-то свободы, перейти границы которых правительство им не позволит. Досюда – и ни шагу дальше! А если бы революционное движение разрослось, то думское правительство не остановится перед принятием самых серьёзных и решительных мер. Если надо будет, мы поставим гильотины на площадях и будем беспощадно расправляться со всеми, кто ведёт борьбу против опирающегося на народное доверие правительства"[436].

Относительно «народного доверия» было сказано для красного словца, а вот насчёт гильотин – всерьёз.

Столыпин – от "большого ума", на кадетский вариант не пошёл, а зря. Зря для царизма, конечно… Ведь Милюков цинично и откровенно толковал николаевскому премьеру: "Если я дам пятак, то общество (интеллигентское. – С.К.) будет готово принять его за рубль, а если вы дадите рубль, его и за пятак не примут"…

Реальная история знает "столыпинские галстуки" – виселицы военно-полевых судов в первую русскую революцию. В рамках виртуальной истории можно, как видим, говорить о "милюковских бритвах" – гильотинах.

Вскоре прошли выборы во II Государственную Думу. Они дали победу кадетам и октябристам, однако налицо был успех и левого блока. Так, в Москве 19 757 голосов выборщиков было подано за кадетов, 8 783 – за октябристов, 4 677 – за левых, и лишь 2 891 – за монархистов[437].

Когда 20 февраля 1907 года II Государственная Дума открылась, Ленин всё ещё жил в финской дачной Куоккале, на всё той же даче "Ваза". Он редактирует большевистские газеты "Пролетарий", "Новый Луч", "Наше Эхо", массовую рабочую газету "Вперёд"… Тогда же он пишет – в числе многих других – статью с пророческим названием "Близкий разгон Думы и вопросы тактики".

Вторая Дума не проработала и недели, а газеты были уже полны слухами и догадками о её разгоне, и Ленин 27 февраля 1907 года размышлял:

"Вероятно ли это? Если взглянуть на объективное положение вещей, то придётся сделать вывод: более чем вероятно… Военно-полевые суды и прочие прелести столыпинской конституции чрезвычайно помогли революционной агитации в незатронутых дотоле массах и дали из глубин мужицких масс левую Думу… Разгон Думы диктуется для правительства необходимостью: не прибегая к насилию, оно не в состоянии выпутаться из создавшегося положения…

Именно поэтому было бы самой вредной, смешной и жалкой политикой прятать себе голову под крыло… Политику такого рода ведут кадеты… Ну, конечно! Сами заколдовали себя словесными пустышками, сами загнали себя в тупик слащавых фраз и теперь плачут, жалуются, тоскуют… Поистине, образец растерянного, слезоточивого и импотентного филистера… Глупо играть в конституцию, когда её нет. Глупо закрывать глаза на то, что… неизбежна отмена избирательного закона и возврат к полному самодержавию…"[438]

Забегая вперёд, сообщу, что 3 июня 1907 года был обнародован царский манифест о роспуске II Думы и введении нового избирательного закона – принципиально более "правого" и куцего по части избирательных прав рабочих и крестьянства. Социал-демократическая думская фракция была арестована и многие её члены сосланы в Сибирь.

Это событие получило в истории России название "третьеиюньского переворота".

В ноябре 1907 года начала работу уже третья за год с небольшим "государственная" Дума. И лишь откровенно собственническая III Дума устроила царя и "правых". Она оказалась "жизнеспособной", и в 1912 году была благополучно сменена IV и последней царской "государственной" Думой.

В феврале 1907 года Ленин ответил на письмо сотрудника французской социалистической газеты "Юманите" Этьена Авенара, где написал: "В социальной (социалистической) революции мы можем рассчитывать лишь на пролетариев города и пролетариев деревни. Но теперь у нас в России не социальная революция, а революция буржуазная"[439].

Так оно тогда и было… Царизм тогда пошатнулся и уступил, отбоярившись от либералов "Манифестом 17 октября". Затем Россия за один год получила целых две Думы – распущенную I-ю, и пока действующую II-ю. Суть же царского режима сохранилась неизменной: власть – политическая и экономическая – была и осталась у имущих.

Параллельно с руководством выборной работой большевиков Ленин вёл непрекращающуюся подготовку к V-му съезду РСДРП… На "Вазу" приезжали за указаниями и уезжали на места партийные работники, там проводились инструктивные совещания большевиков… Надо было готовить проекты резолюций съезда, писать новые статьи… Так что в дачной Куоккале Владимир Ильич жил – подчеркну это ещё раз! – отнюдь не жизнью дачника. Единственное, что было огромным плюсом: не надо было особо тревожиться о личной безопасности, и можно было всю энергию расходовать на партийные проблемы и публицистические статьи.

В тот же период в Куоккале жили Корней Чуковский, Илья Репин… Вполне нерядовые граждане одной, вроде бы, с Лениным страны, рождённые на одной с ним земле, но в каких разных плоскостях бытия они жили… 9 сентября 1907 года Чуковский записывал в дневнике: "Репин… был у Толстого в Крыму и возвратился. Я был у него в среду. Неприятно. Был у него какой-то генерал, говорил о жидах, разграбленных имениях, бедных помещиках. Репин поддакивал…"

Угу!

В видах будущего – читатель поймёт что и к чему в своём месте – сообщу, что 17 июля 1907 года Чуковский записал, кроме прочего: "Встретил Пильского, которого презираю"…

С Петром Моисеевичем Пильским, критиком и фельетонистом, встретимся в своё время и мы, так что прошу это имя запомнить.

Ранняя весна 1907 года – это для РСДРП преддверие V съезда… За три недели до его начала – 10 апреля, Сталин в газете "Дро" ("Время") публикует статью "Неразбериха", где в чисто ленинском духе разоблачает меньшевиков:

"…в Думе меньшевики проводили ту же тактику, что и вне Думы. Эта тактика есть тактика поддержки кадетов. Если теперь они это отрицают, то это потому, что стали жертвой неразберихи…

Нет, товарищи, если вы не можете понять даже того, что кадеты не являются революционными демократами; если вы не можете понять даже того, что борьба с ними, чтобы укрепить гегемонию пролетариата – для нас вопрос дня; если вы не в состоянии разобраться даже в том, что говорили вчера и что говорите сегодня, – то лучше вам пока отложить перо, выпутаться сперва из неразберихи и только после этого взяться за "критику"…

Клянёмся Думой, так будет лучше…"[440]

В апреле 1907 года Ленин был избран делегатом на V съезд от верхнекамской организации РСДРП и выехал в Копенгаген, где предполагалось открытие съезда. Там он выступил на заседании большевистских делегатов по вопросу о боевых дружинах. Однако датские власти блокировали начало съезда.

Ленин послал телеграмму председателю Норвежской рабочей партии Оскару Ниссену о возможности проведения съезда в Норвегии, но министр иностранных дел Норвегии отказал, и съезд переехал в Лондон, где и открылся 30 апреля (13 мая) 1907 года – на окраине Лондона, в здании лондонской реформатской Церкви Братства.

На съезде были представлены собственно РСДРП в лице двух фракций – большевистской и меньшевистской, еврейский Бунд ("Союз"), Социал-Демократия Королевства Польского и Литвы, и Социал-Демократия Латышского края.