Глава 39. Госплан, «Кронштадт», «рабочая оппозиция» Шляпникова и гнилая картошка Цюрупы

Наступил 1921 год… Первый и второй дни Творения новой России были для Ленина позади. Уже чётко определилось, где – Свет, а где – Тьма… Уже прочно существовала «суша» Советской России…

Наступал день третий, задачей которого, как известно, были у Господа Бога чисто хозяйственные проблемы: произрастить «зелень», «траву, сеющую семя» и «дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод»…

В переводе с библейского на большевистский язык это означало прежде всего решение продовольственной проблемы, обеспечение «смычки» города и деревни, и приспособление диктатуры пролетариата под условия преимущественно крестьянской страны.

Без тех или иных накладок здесь вряд ли что-то могло получиться, и без накладок не обходилось. Но это уже были проблемы, слава богу, роста.

«Белых» из России, в основном, изгнали, и теперь они палачествовали – как атаман Семёнов, «генерал» Булак-Балахович, барон Унгерн и прочие – лишь на периферии Российского геополитического пространства…

Были заключены мирные или дружественные договоры с Финляндией, Польшей, Персией (Ираном), Афганистаном, Турцией…

Устанавливались торговые отношения с Англией и Германией, и даже с Кубой, откуда шли поставки сахара.

В феврале 1921 года по предложению Ленина был учреждён плановый центр страны – Государственная общеплановая комиссия (Госплан). В положении о Госплане, утверждённом 22 февраля 1921 года, говорилось, что комиссия создана «для разработки единого общегосударственного хозяйственного плана на основе одобренного VIII съездом Советов плана электрификации и для общего наблюдения за осуществлением этого плана».

Работа Ленина по подготовке помянутого выше VIII съезда Советов, который проходил с 22 по 29 декабря 1920 года – это отдельная тема, но вряд ли удастся уделить ей здесь много места. Ведь Ленин послевоенного советского периода – это материал на пару отдельных увесистых томов! Скажу лишь, что он выступал на съезде чуть ли не десяток раз, в том числе – с большими докладами и речами.

Безусловно, «знаковой» деталью Съезда стало учреждение – в дополнение к учреждённому в 1918 году ордену Красного Знамени – ордена Трудового Красного Знамени. Героизм в боях должен был смениться героизмом в труде.

Съезд проходил горячо, со многими спорами, особенно – по вопросам новой экономической политики вообще, и крестьянской политики в особенности, включая замену продразвёрстки продналогом. Скажем, выступая 27 декабря на фракции РКП(б) на съезде Советов, Ленин в ответ на разные «благоглупости» – любимое словечко Владимира Ильича – разъяснял:

– Чту выдавать как премию… Можно выдавать средства производства, то, что служит для расширения и улучшения хозяйства: орудия, машины; можно выдавать предметы потребления, то, что служит в обиходе как украшение дома, отчего жизнь будет красивее и лучше в домашнем быту. Мы говорим: «Давайте отдельным хозяевам только предметы потребления и домашнего обихода, и, конечно, знаки отличия». Тут вами уже принят орден Трудового Красного Знамени… Не давать машины, даже если он самый старательный хозяин, даже если он достиг успеха без малейшего применения кулачества. Машину нельзя давать потому, что она по самому своему применению требует труда коллективного, и хозяин, получив машину, не сможет её использовать один…[1190]

Так Ленин отвечал на глупые предложения «премировать» передовых хозяев, например, трактором. Конечно же, трактор должна была получать только коммуна, а тот единоличник, который перевыполнил план поставок хлеба по продналогу, заслуживал конечно, поощрения, но – не более чем новыми сапогами или пиджачной парой.

Да, теперь вопросы борьбы решались уже не столько штыком, сколько плугом. И решать их надо было в новой России новаторски. Государственное планирование под рукой Госплана и должно было стать эффективным способом вести народное хозяйство так, как оно нигде до этого не велось.

Если перебрасывать мостик из прошлого в сегодняшний день, то получается вот что…

Сколько издёвок пришлось на долю идей и принципов планового хозяйства в перестроечные и пост-перестроечные времена со стороны приверженцев «рынка». И если бы дело было только в издёвках. Реально введённый «рынок» к настоящему времени почти уничтожил первоклассную по результатам советскую экономику, задуманную Госпланом ленинского образца и созданную при помощи Госплана сталинского образца.

И вот теперь, через двадцать с лишним лет «рыночной» вакханалии, дестабилизации и разбалансирования экономики, председатель Совета ректоров Иркутской области, ректор Байкальского государственного университета экономики и права Михаил Винокуров под лозунгом «„Госплан“ – не жупел, а путеводный маяк» публично заявляет о необходимости «возрождения Госплана, нашего национального изобретения»…[1191]

Что ж, действительно нашего!

Но, господа антисоветские ректоры, не вашего! Однако хорошо уже то, что бывший член КПСС и нынешний антикоммунист Винокуров хотя бы косвенно, не упоминая автора, признаёт приоритет Ленина в создании Госплана.

Вернёмся, однако, в 1921 год…

5 апреля 1921 года председатель Госплана – не просто старый, а стариннейший соратник Ленина Г. М. Кржижановский, произнёс речь на первом торжественном заседании пленума Госплана, где говорил:

– Для быстрейшего выхода из обуревающей нас разрухи и для дальнейшего упорядочения всего нашего хозяйства нам необходимо покончить с разобщёнными партизанскими усилиями в нашей общей борьбе на экономическом фронте и приступить к работе по определённому государственному хозяйственному плану…[1192]

Ленин прочёл речь старого товарища ещё в черновом варианте и высказал свои замечания в письме:

«Г.М.!

Возвращаю Вашу речь.

Главный недостаток её: слишком много об электрификации, слишком мало о текущих хозяйственных планах.

Не на том сделано главное ударение, на чём надо.

Когда я имел перед собой коммунистических „вумников“, кои, не читав книги „План электрификации“ и не поняв её значения, болтали и писали глупости о плане вообще, я должен был носом тыкать их в эту книгу, ибо иного плана серьёзного нет и быть не может.

Когда я имею перед собой писавших эту книгу людей, я бы стал носом тыкать их не в эту книгу, а от неё – в вопросы текущих хозяйственных планов.

Займитесь ими теперь, господа профессора! Ваша электрификация in allen Ehren! (в полном почёте! – С.К.) Ему же честь, честь…

Общеплановая комиссия государства не этим сейчас должна заняться, а немедленно изо всех сил взяться за текущие хозяйственные планы…»[1193]

Кто-то умел видеть лес, кто-то видел деревья в лесу, и не видел за ними леса. А Ленин умел видеть всё сразу. Посмотрите, как интересно получалось! Он, активнейший энтузиаст (да что там «энтузиаст»! – инициатор) плана электрификации России, сам же отодвигал его из первоочередных задач в перспективные! Почему? Да как раз потому, что план ГОЭЛРО был перспективным планом развития России, к реализации которого должны были подвести текущие планы восстановления…

Умение верно расставить приоритеты входит в квалификационный «джентльменский набор» реального политика…

Но так ли уж часто политики умеют это делать, тем более – так, как это умел Владимир Ильич Ленин?

Увы, кроме текущих хозяйственных дел в «мирном» 1921 году хватало и дел боевых, которые, правда, вытекали из нерешённых хозяйственных. 28 февраля 1921 года начался мятеж гарнизона Кронштадта и экипажей ряда кораблей Балтфлота – всего 27 тысяч матросов и солдат.

Вышел этот конфуз потому, что Балтфлот образца весны 1921 года и близко не напоминал по своей политической зрелости тот Балтфлот, символом которого стал крейсер «Аврора».

Старый «октябрьский» состав флота почти весь был на фронтах гражданской войны… Многие моряки-балтийцы или погибли, или ушли на партийную или советскую работу. Молодое же пополнение пришло из деревни, давно раздражённой продразвёрсткой.

Сегодня не установить точно, но можно предположить, что некоторые местные военкоматы, где у руководства оказались скрытые враги Советской власти, намеренно направляли на Балтику такой контингент призывников, который мог составить костяк будущего мятежа.

Провоцировала Кронштадт и политика «диктатора Севера» Зиновьева – он и сам вёл себя малопривлекательно, и окружение у него было сомнительным, уже затронутым перерождением…

Так или иначе, мятеж был поднят, и в руках мятежников оказалась первоклассная крепость с огромными запасами оружия и боеприпасов. 1 марта на собрании команд 1-й и 2-й бригады линейных кораблей были приняты резолюции с требованием свободы деятельности «левых социалистических партий» (читай – «эсеров»), упразднения комиссаров, свободы торговли и перевыборов Советов под лозунгом «Советы без коммунистов».

2 марта мятежники арестовали командование флота, был выбран «Временный революционный комитет» во главе с С. М. Петриченко, а 3 марта образовался «Совет обороны» во главе с бывшими офицерами – генералом А. Р. Козловским, подполковником Б. А. Арканниковым, капитаном Е. Н. Соловьяновым и другой подобной публикой…

Угроза возникла серьёзная, и 2 марта 1921 года постановлением Совета Труда и Обороны была восстановлена 7-я армия под командованием М. Н. Тухачевского – автора «польского» провала Красной армии и протеже Троцкого.

8 марта в Москве открылся X съезд партии, и в тот же день Тухачевский начал плохо подготовленное наступление на Кронштадт, которое, как и наступление Тухачевского на Варшаву в 1920 году, потерпело неудачу.

И тогда в 7-ю армию было направлено около 300 делегатов Х съезда, имевших военный опыт, во главе с Климом Ворошиловым. Командный состав армии был усилен, прошли партийные мобилизации, и в ночь на 17 марта (в Москве накануне закрылся Х съезд) штурмующие двинулись в наступление на Кронштадтскую крепость по льду Финского залива…

К утру город был взят. Мятежники потеряли свыше 1 тысячи человек убитыми, свыше 2 тысяч ранеными, 2,5 тысячи пленными, а 8 тысяч бежало в Финляндию… Потери советских войск составили 527 человек убитыми и 3 285 ранеными…

В утреннем выпуске нью-йоркской The New York Herald от 15 марта 1921 года было опубликовано изложение беседы Ленина с корреспондентом газеты, а 26 марта 1921 года эту запись опубликовала «Петроградская правда». Ленин начал с того, что заявил: «Поверьте мне, в России возможны только два правительства: царское или советское… Учредительное собрание в настоящее время было бы собранием медведей, водимых царскими генералами за кольца, продетые в нос»…

Говоря: «царское правительство», Ленин не имел в виду реставрацию монархии, конечно. Просто со словом «царский» тогда все отождествляли понятие «старый режим», и говоря так, Ленин имел в виду, что альтернативой советскому правительству может быть только возврат к старому – как бы мятежники ни уверяли в обратном…

А далее Ленин сказал:

«В Америке думают, что большевики являются маленькой группой злонамеренных людей, тиранически господствующих над большим количеством образованных людей, которые могли бы образовать прекрасное правительство, при отмене советского режима. Это мнение совершенно ложно. Большевиков никто не в состоянии заменить, за исключением генералов и бюрократов, уже давно обнаруживших свою несостоятельность. Если за границей преувеличивают значение восстания в Кронштадте и ему оказывают поддержку, то это происходит потому, что мир разделился на два лагеря: капиталистическая заграница и коммунистическая Россия»[1194].

После того, как бывшие советские профессиональные историки почти поголовно стали «антисоветскими», мятеж в Кронштадте стали подавать как народное восстание. Однако организаторы мятежа всего лишь подло использовали недовольство «середняка», порожденного как массовый слой, кстати, Советской властью…

Середняк был недоволен продразвёрсткой – уже, вообще-то, отменяемой… Но середняк не забыл, что землю ему дала Советская власть… Поэтому даже антисоветский мятеж не мог начаться иначе, как под формально советским лозунгом. А это программировало его конечный крах.

«Кукловоды» же мятежа находились в Европе и за океаном. И это было понятно, в том числе, и потому, что западная пресса сразу же дружно подняла всесветные шум и гам… На Х съезде Ленин приводил настолько поразительные слухи, распространяемые на Западе о ситуации в России, что я не могу отказать читателю в праве хотя бы частично познакомиться с ними:

«С начала марта, – говорил Ленин в речи при закрытии съезда 16 марта, – ежедневно вся западноевропейская пресса публикует целые потоки фантастических известий о восстаниях в России, о победе контрреволюции, о бегстве Ленина и Троцкого в Крым, о белом флаге на Кремле, о потоках крови на улицах Петрограда и Москвы, о баррикадах там же, о густых толпах рабочих, спускающихся с холмов на Москву для свержения Советской власти, о переходе Будённого на сторону бунтовщиков, о победе контрреволюции в целом ряде русских городов…

Восстание в Одессе… Семёнов во главе 25 тысяч казаков двигается по Сибири… Антибольшевистское восстание охватило Волынь… Саратов превратился в самостоятельную антибольшевистскую республику…» и т. д.[1195]

Ленин говорил святую правду, при этом рыло антисоветской провокации выглядывало из ситуации даже более явственно, чем о том сказал Ленин. За две недели до мятежа о нём уже было подробно рассказано в парижских газетах «Эко де Пари» и «Ле Матэн», в газете эмигранта Владимира Бурцева «Общее дело».

Заголовки статей были следующими: «Восстание Балтийского флота против Советского правительства», «Москва принимает меры против кронштадтских повстанцев», «Отголоски кронштадтского восстания в Петрограде»…

За две недели до событий![1196]

Вся эта – полностью согласованная и хорошо поставленная – пропагандистская кампания клеветы прямо указывала на заказчиков кронштадтского мятежа, а методы – на эсеров как на исполнителей. Недаром задолго до событий в Ревеле (Таллине) обосновался Савинков. Но показательным было то, что, поднимая антисоветский мятеж в 1921 году, его организаторы имели шансы на активность масс хотя бы в первой фазе мятежа, только выдвинув лозунг власти Советов!

С одной лишь поправочкой: «без коммунистов»…

Ленин после Х съезда партии, выступая 27 марта 1921 года на Всероссийском съезде транспортных рабочих, обратил внимание делегатов на это «тонкое» обстоятельство и подчеркнул, что даже Милюков в Париже приветствовал стремление «создать Советскую власть без большевиков», потому что Милюков знает, что «уклон может быть либо в сторону пролетарской диктатуры, либо в сторону капиталистов»[1197].

Кронштадтский мятеж был прямо связан и со вторым крупнейшим антикоммунистическим выступлением против Советской власти – «антоновщиной», крестьянским восстанием в Тамбовской губернии.

Начавшийся на Тамбовщине 15 августа 1920 года эсеро-кулацкий мятеж был назван «антоновщиной» по имени одного из руководителей мятежа Александра Антонова (1888–1922), эсера с 1906 года, в 1920 году начальника уездной милиции города Кирсанова. Эсеровский почерк мятежа проявился во всём, но это было неудивительным – эсеры на Тамбовщине ещё до революции пользовались в среде зажиточных крестьян большим влиянием.

Антоновский мятеж ренегаты от истории тоже подают сегодня как «народное возмущение». Однако, как и на киевском Майдане-2014, негодяи лишь прикрывались народом, воспользовавшись политической наивностью народной массы.

Вот ряд цифр – они как-то надёжнее характеризуют ситуацию, чем побасёнки… После Октября 1917 года крестьяне Тамбовской губернии получили в безвозмездное пользование два миллиона десятин конфискованных помещичьих, церковных и иных земель. Тем не менее, экономическое положение крестьян ухудшалось – на территории Тамбовщины развернулись военные действия и это разоряло тамбовскую деревню, не позволяя подняться даже середнякам.

С другой стороны, доля кулацких хозяйств в некоторых уездах губернии доходила до 14 %, а кулачество было враждебно Советской власти поголовно. При этом кулаки имели вековой опыт манипулирования настроением крестьянской массы, к которому эсеры прибавили и свой немалый опыт провокации…

Уровень развития промышленности в губернии был невысок – из 8 тысяч предприятий лишь на 15 (пятнадцати) работало по 500 и более человек.

К августу 1920 года в 685 местных партийных организациях губернии насчитывалось 13 490 членов и кандидатов в члены РКП(б), из них в сельских – 4 992 человека. Во время перерегистрации в июле 1919 года из партии было исключено около 5 тысяч человек, так что и с этой стороны «обиженных» хватало. Но и после этого некоторые деревенские партийные ячейки состояли из бывших эсеров и анархистов[1198].

Важным фактором повстанчества явилась начинающаяся демобилизация армии. На Х съезде РКП(б) Ленин говорил о том, что «демобилизация крестьянской армии выкидывает сотни и тысячи разбитых, не находящих себе занятий людей, привыкших заниматься только войной как ремеслом и порождающих бандитизм», и что демобилизация армии даёт «повстанческий элемент в невероятном количестве»… (ПСС, т. 43, с. 16, 24).

Так оно и было.

В октябре 1920 года в антоновском мятеже участвовало до 20 тысяч человек (из них до 3 тысяч – с оружием), в январе 1921 года – до 50 тысяч.

15 октября 1920 года Ленин потребовал от РВС Республики «добиться быстрой и полной ликвидации мятежа», а 19 октября повторил это командующему Войсками внутренней охраны Республики Василию Корневу (1889–1939), бывшему прапорщику, члену партии с апреля 1917 года. Одновременно Ленин написал Дзержинскому:

«Спешно

Тов. Дзержинскому

Захвачены Болдыревские (Рассказовский район) фабрики (Тамбовской губернии) бандитами.

Верх безобразия.

Предлагаю прозевавших это чекистов (и губисполкомщиков) Тамбовской губернии:

1) отдать под военный суд,

2) строгий выговор объявить Корневу,

3) послать архиэнергичных людей тотчас,

4) дать по телеграфу нагоняй и инструкции.

Ленин»[1199]

Однако справиться с «антоновщиной» удалось лишь к середине лета 1921 года, и справиться немалыми усилиями. Об ожесточённости и размахе борьбы говорит число потерь мятежников – к 26 июля 1921 года они составили 11 тысяч убитыми и раненными.

На баснях о том, что командовавший войсками, подавлявшими мятеж, Тухачевский травил-де поголовно тамбовские деревни боевыми газами, останавливаться не будем. В район мятежа действительно подвезли химические снаряды, но их применяли при обстреле болот, да и то – ограниченно, вследствие малой эффективности. Но боевые действия велись активно с использованием больших масс войск – до 40 тысяч штыков и сабель.

А вообще-то, чтобы судить то время, надо понимать его. Белоэмигрант Иван Иннокентьевич Серебренников (1882–1953) в своих воспоминаниях привёл пример, который, как в капле воды, отражает многое… В эмиграции сибиряк Серебренников встретил земляка, инженера, «человека вполне культурного и просвещённого», и тот, имея в виду разгон Колчаком Уфимской директории, сказал: «Одного не понимаю, зачем выпустили тогда из Омска Авксентьева, Роговского и других…» И когда Серебренников поинтересовался – что же нужно было с ними сделать? собеседник спокойно ответил: «Как что? Прикончить, и только!»

«Говорят, жесток русский народ, – писал Серебренников. – Я не возражаю против этого утверждения, но хочу сказать, что жестокость эта была присуща во время революции не только простому народу, но и всем слоям русского общества вообще… Революция всегда порождает жесточайшее озлобление, какого не знают люди в мирное время»[1200].

Вернее будет сказать, что во время революции выплёскивается накопившееся за века народное возмущение, а имущие его пытаются жестоко подавить. А это порождает озлобление, которым нередко пользуются в своих интересах всё те же имущие – как это вышло на Тамбовщине. В результате красным войскам там приходилось прибегать порой и к жёстким мерам.

Решила, однако, исход мятежа общая политика Советской власти – переход от продразвёрстки к продналогу. 14 февраля 1921 года Ленин встречался с секретарём Тамбовского губкома партии Н. М. Немцовым и представителем военного командования К. В. Редзько. Они привезли с собой в Москву и нескольких участников мятежа – «бородачей», находившихся в губЧК. Ленин встретился с ними и долго беседовал.

Об этой беседе 27 февраля 1921 года писала газета «Тамбовский пахарь»… Разговор был откровенный – крестьяне рассказывали, что в хлебных и продовольственных заготовках много произвола и бестолковщины: «Очень обидно, что, бывает, берут картошку, мы её свезём, где картошка гниёт, и нас же опять заставляют очищать это место»…

Но когда крестьяне пожаловались, что «хлеб прямо варежкой выметают из подвала», Ленин ответил: «А из ям спрятанный хлеб чем выгребают? Зачем прячете и от кого прячете и гноите хлеб, когда рабочие Москвы, Иванова, Тулы голодают? Заблудились вы, против законной Советской власти воюете, и это только на Тамбовщине…»

Прощаясь, Ленин сказал – цитирую по тексту газеты «Тамбовский пахарь» от 27 февраля 1921 года: «Если теперь крестьяне будут обижены властью, сообщайте в губернию, а если губернская власть не примет во внимание, обращайтесь в Москву, в Кремль, ко мне. Можно письменно и лично»[1201]…

Это, конечно, дало эффект сильный, но у эсеров внутри и вне России на Тамбовщину был особый расчёт, и окончательно ситуация разрядилась не скоро. Так, Антонов и его брат Дмитрий были убиты при аресте лишь 24 июня 1922 года – в селе Нижний Шибряй Борисоглебского уезда.

Впрочем, кронштадтский мятеж и «антоновщина» были эпизодами. Причиной их была не ошибочная стратегия, а ошибочная тактика или просто местные перегибы, и Ленин часто в публичных речах говорил об ошибках коллег и своих собственных. Но в главной линии он был безошибочно точен. В крестьянской стране та политическая сила, которая дала крестьянской массе землю, будет непобедимой при всех шатаниях той или иной части крестьянства или даже всего крестьянства в целом.

В феврале 1921 года Бухарин сомневался в возможности быстрой ликвидации «антоновского» мятежа, и когда 16 июля 1921 года Главное командование Красной Армии по просьбе Ленина подготовило итоговый доклад о ходе ликвидации, Ленин адресовал его Бухарину с пометкой: «Бухарину. Секретно. 17 VII [1921 г.] вернуть, прочитав от строки до строки в наказание за паникёрство. Ленин»[1202]

Сам Ленин по подобным поводам не паниковал, хотя реагировал энергично и резко. Ленин знал: как только перед крестьянством замаячит угроза «белой» реставрации, оно тут же будет «краснеть» от гнева.

За пятнадцать лет до 1921 года – в сентябре 1906 года, Ленин в статье «Политика правительства и грядущая борьба» прозорливо писал:

«Выкуп помещичьих и других земель по типу кадетской аграрной реформы помазал бы по губам всё крестьянство, и… укрепил бы страшно крестьянскую буржуазию, сделав из неё оплот „порядка“.

Но Романовы, Треповы, Игнатьевы и Столыпины слишком глупы, чтобы понять это. Они ответили в Думе грубым отказом крестьянам насчёт земли…

Это – превосходное средство ещё более озлобить крестьян и привлечь их на сторону нашего лозунга: полный отказ от всяких платежей за землю, которая должна вся (Ленин имел в виду не только помещичьи, но и удельные, царские земли. – С.К.) отойти крестьянам при победе революции»[1203].

Через одиннадцать лет после написания этих строк в России победила пролетарская революция – революция трудящегося, но меньшинства. И эта революция меньшинства сразу же, немедленно, воплотила в Декрете о земле чаяния и желания крестьянского большинства России!

И воплотила она эти желания в жизнь по типу не буржуазной аграрной реформы, а социалистической аграрной реформы – крестьянству без всякого выкупа отходила вся земля! Эту реформу провели большевики, и этим они сделали из российского крестьянства оплот нового порядка. При всех колебаниях, в конечном счёте, крестьяне не отходили от Ленина, ибо землю дал он.

Что же до «благ цивилизации», в первые годы Советской власти в России почти отсутствовавших, то основная масса населения старой России ими и в лучшие времена не пользовалась. Сам Витте в своём «Конспекте лекций о государственном и народном хозяйстве» 1912 года писал о «микроскопических дозах» денежных расходов крестьян. Семья воронежского крестьянина-«середняка» тратила на личное потребление 12 рублей в год, то есть, старая деревня практически ничего не покупала и вела преимущественно натуральное хозяйство.

Теперь же крестьянин своим нескорым, но прочным умом понимал, что с налаживанием советской жизни он в личном потреблении не прогадает.

Однако все положительные материальные изменения могли быть делом только будущего. Текущее же положение России, вышедшей из гражданской войны, было – хуже некуда… Продукция крупной промышленности в 1920 году была почти в семь раз меньше довоенной. Выплавка чугуна за 1921 год составила 116,3 тысячи тонн – около 3 % от 1913 года. Добыча угля упала в пять раз, нефти – более чем в два раза… Производство вагонов составило 4,2 % от довоенного, плугов – 13,3 %.

Всё остальное тоже не радовало – разве что традиционно сильная российская текстильная промышленность была в несколько лучшем положении, но и у неё были огромные трудности с сырьём.

Материальное положение народа соответствовало состоянию экономики… Несмотря на всё это, при всех тяготах народных масс России, Ленин мог быть уверен в их поддержке – в конечном счёте. Тем более он был уверен в том, что его всегда поддержит основная часть рабочей, и, тем более, – партийной массы.

А вот в полной поддержке партийных «верхов» Ленин к 1921 году не только не мог быть уверен – он её по ряду позиций просто не имел!

Разделение на «твердокаменных» и не очень «твердокаменных» соратников Ленина в партии большевиков наблюдалось чуть ли не с момента её возникновения. Причём большинство колеблющихся, отшатывающихся, несогласных, противоречащих Ленину, приходилось на слой партийных «вождей». Чем ниже был статус большевика в партии, тем больше было шансов на то, что он будет ближе к Ленину, чем к его оппонентам.

Так было до Февраля 1917 года, так было и после Февраля 1917 года. Апрельские тезисы Ленина «кисло» приняли именно «вожди», точнее – часть их. И те же «вожди» удерживали партию от восстания в Октябре 1917 года. Они же настаивали после Октября на компромиссах с «социалистическими» партиями, а потом отвергали компромисс Брестского мира, и так далее…

Далеко не всегда персональный состав участников оппозиции Ленину внутри РСДРП(б) и затем РКП(б) был одним и тем же, хотя нередко случались и пересечения. Но не в том сейчас суть – кто, как, когда и в чём противостоял в партии Ленину? Важен сам по себе факт такого противостояния. Ведь далеко не все в критические моменты вели себя так, как Елена Стасова. Она в своих «Воспоминаниях» признавалась:

«Мучительный момент пришлось мне пережить в связи с вопросом о Брестском мире. Я никак не могла тогда составить себе ясного понятия, что же правильно… Я бесконечно приставала к Я. М. Свердлову за разъяснениями, надоедала и Владимиру Ильичу… Мучило меня это особенно, так как никогда у меня не было сомнений в правильности линии Ильича (жирный курсив везде мой. – С.К.). Да и тут сомнений у меня не было, но я не понимала сути дела. Голосовать за Ильича я не могла, так как вопрос не был мне ясен, а голосовать против я тоже не могла…»[1204]

Стасова пишет, что она при голосовании в ЦК вначале воздержалась, «что, конечно, было недопустимо в тот момент», и прибавляет: «Потом у меня уже, разумеется, не оставалось никаких сомнений, что голосовать надо было с ЦК, с Лениным».

Увы, далеко не для всех в руководстве РКП(б) само собой разумелось, что спорить и не соглашаться с Лениным не только можно, но и нужно, но когда дело доходит до решений, до голосования, то голосовать надо с Лениным.

Почему так получалось?

Ведь, в конечном счёте, Ленин оказывался прав действительно почти всегда, так что голосовать вместе с Лениным даже при несогласии с ним было политически и исторически более верным, чем голосовать против него. По сути, Ленин стратегически ошибся лишь один раз – в оценке перспектив «красной» Польши, доверившись информации Троцкого и Тухачевского и не приняв в расчёт предупреждения Сталина – как конфиденциальные, так и публичные, сделанные Сталиным за два месяца и за месяц до катастрофы под Варшавой. Но, как говорится, «и на старуху бывает проруха», к тому же эйфория в этом случае была достаточно коллективной.

Увы, маленькие дети – одни заботы, взрослые дети – другие заботы. Выросшие под рукой Ленина, ставшие именно благодаря Ленину руководителями величайшей державы мира «руководящие» большевики – не все, конечно, но часть, решили, что они и сами не промах, а «Ильич», всё же, не господь бог, и тоже может ошибаться… Чаще всего, злого умысла здесь не было, но и ума особого тоже не было. И поэтому Ленин в речи при открытии Х съезда РКП(б) без обиняков заявил:

– Товарищи, мы пережили год исключительный, мы позволили себе роскошь дискуссий и споров внутри нашей партии. Для партии, которая окружена врагами, могущественнейшими и сильнейшими врагами, объединяющими весь капиталистический мир, для партии, которая несёт на себе неслыханное бремя, эта роскошь была поистине удивительна! Я не знаю, как вы оцените теперь это. Вполне ли, по вашему, соответствовала эта роскошь нашим богатствам и материальным, и духовным?[1205]

Дискуссий и впрямь было «под завязку»…

В начале ноября 1920 года Троцкий на заседании фракции РКП(б) на V Всероссийской конференции профсоюзов выдвинул идею «огосударствления профсоюзов», «завинчивания гаек военного коммунизма», перенесения в профсоюзы военных методов, отмены выборности и т. п. И эти провокационные мысли Троцкий вынашивал давно.

В истории первых лет Советской власти промелькнуло имя американского инженера-механика Ройяля Кили – в 1920 году ему было сорок пять лет. Осенью 1919 года Кили приехал в РСФСР – «помогать русской революции». В первый момент Ленин уделил ему особое внимание, лично озаботился, чтобы Кили выделили в 1-м доме Советов «комнату не выше III этажа и самую тёплую» и обеспечили сахаром и даже шоколадом.

Увы, Кили стал одной из мелких ошибок Ленина – у Ленина, как у человека житейски простодушного, это по мелочам бывало. То ли неглупый авантюрист, то ли неглупый разведчик, Кили осмотрелся в России, представил Ленину ряд меморандумов, работал в ВСНХ инженером-организатором, но уже в марте 1920 года в письме лично Ленину заявил о желании выехать из России.

А 5 августа 1921 года Ленин, адресуясь к Каменеву, писал (ПСС, т. 53, с. 97): «Чичерин прислал текст ответа Гувера (в 1921 г. министр торговли США, с 1928 по 1933 гг. президент США. – С.К.). Чичерин предлагает выпустить тотчас американских пленных… Я думаю, что может оказаться целесообразным выделить Кили из общего числа, ибо он наказан по приговору суда…».

Таким вот Кили оказался «помощничком» русской революции…

Вспомнил же я о нём постольку, поскольку в своём меморандуме Ленину от 30 декабря 1919 года Кили весьма точно ухватил ряд идей Троцкого и писал:

«Судя по меморандуму т. Троцкого, его мнение следующее:

1) Процесс разрушения и возвращения к дикому состоянию будет происходить ещё быстрее…

2) Милитаризация наших (уже и наших! – С.К.) средств производства и распределения и, как подсобное средство, общественное питание и коммунальная столовая.

3) Введение принципа единоличной власти и централизованного управления промышленностью и отмена коллегиального управления… с ясной спецификацией обязанностей, ответственностей и власти главы каждой отдельной области.

4) Возвращение квалифицированных рабочих к промышленности и, как дальнейшее подсобное средство, по крайней мере некоторая физическая работа всех граждан без исключения…»[1206]

Если бы что-то подобное Советская власть начала проводить в жизнь, это означало бы палочную, а то и из-под штыка, милитаризацию всей жизни России. Результатом здесь могло быть только падение Советской власти – жить в казарме никто не захотел бы.

И Ленин потратил немало сил, доказывая как на заседаниях Политбюро, так и в печати товарищам по партии – тому же Троцкому, Бухарину и т. д., какую ахинею они предлагают.

Впрочем, со стороны Троцкого это была, скорее всего, не ахинея, а очередная сознательная провокация против Советской России… Тёмен, тёмен, всё же, был Лев Давидович Троцкий на протяжении всей своей политической жизни – как до-октябрьской, так и, особенно, послеоктябрьской…

Что же до Ленина, то даже автор злобноватой по отношению к Советской власти (и особенно к Сталину) «перестроечной» монографии 1990 года «Иностранный капитал в России и СССР» А. Г. Донгаров признаёт, что «в отличие от некоторых партийных идеологов, поспешивших выдать нужду за доблесть и объявить принудительный труд частью социализма, Ленин относился к нему как к печальной необходимости и не связывал с ним будущего»[1207].

Выступая 30 декабря 1920 года на соединённом заседании делегатов VIII съезда Советов, членов Всероссийского Центрального совета профессиональных союзов (ВЦСПС) и Московского городского совета профсоюзов (МГСПС) – членов РКП(б), и прямо оппонируя Троцкому, Ленин говорил:

– Профсоюзы… не есть организация государственная, это не есть организация принудительная, это есть организация воспитательная, организация вовлечения, обучения, это есть школа, школа управления, школа хозяйничания, школа коммунизма…[1208]

Последние ленинские слова: «Профсоюзы – школа коммунизма», позднее были красиво отпечатаны на каждой страничке всех профсоюзных билетов членов советских профсоюзов. Забавно, что эти билеты в ходу и при нынешних «голубых» профсоюзах.

Одним словом, пойти на «роскошь» дискуссии Ленину пришлось, но разозлился он тогда, судя по всему, не на шутку, и соратникам от него публично досталось.

Помянутое выше соединённое заседание делегатов VIII съезда Советов – коммунистов, имело в истории страны немаловажное, надо сказать, значение… Член партии с 1905 года Борис Григорьевич Скундин, участвовавший в этом заседании, вспоминал, что началось оно с доклада Троцкого, а оппонировали ему Томский, Зиновьев и Каменев, но нерешительно и расплывчато! Лишь в 12 часов ночи в зале появился Ленин, и кто-то из оппозиционеров иронически заметил: «Прибыла тяжёлая артиллерия»[1209].

Что да, то – да!

Навалился Владимир Ильич прежде всего на Троцкого и Бухарина, говоря об «идейной сумятице» Троцкого, и т. д.

«Сумятица» – мягко сказано! Троцкий, повторяю, просто провоцировал рабочих, когда заявлял: «В области потребления, т. е. условий личного существования трудящихся, необходимо вести линию уравнительности. В области производства принцип ударности ещё надолго останется для нас решающим»

Процитировав Троцкого, Ленин возражал ему в следующих выражениях:

– Это совершенно неверно. Ударность есть предпочтение, а предпочтение без потребления ничто. Если меня так будут предпочитать, что я буду получать восьмушку хлеба, то благодарю покорно за такое предпочтение. Предпочтение в ударности есть предпочтение в потреблении. Без этого ударность – мечтание, облачко, а мы всё-таки материалисты. И рабочие – материалисты; если говоришь ударность, тогда дай и хлеба, и одежды, и мяса…[1210]

И далее Ленин заключал:

– Таким образом, и принципиально, и теоретически, и практически один вывод – про тезисы Троцкого и позицию Бухарина: унеси ты моё горе!..[1211]

Разбирая «профсоюзные» глупости Рязанова-Гольденбаха – троцкиста, бывшего «межрайонца», Ленин иронизировал:

– Не было печали, изобрели новое пугало! И кто же это? Товарищ Рязанов. Я товарища Рязанова знаю лет двадцать с хвостиком. Вы его знаете меньше моего сроком, но не меньше делом. Вы прекрасно знаете, что к его сильным сторонам не принадлежит оценка лозунгов… У товарища Рязанова бывает иногда маленькая слабость сочинять непременно лозунг и почти что принципиальный…[1212]

«Врезал» Ленин по-дружески – под смех и аплодисменты зала – и председателю президиума ВЦСПС Томскому, а потом сказал:

– Теперь перехожу к «производственной демократии»; это, так сказать, для Бухарина. Мы прекрасно знаем, что у каждого человека бывают маленькие слабости, и у большого человека бывают маленькие слабости, в том числе и у Бухарина. Если словечко с выкрутасом, то тут он уже не может не быть «за»…[1213]

Ничего не скажешь – очень точная характеристика Бухарина, причём, так сказать, – «на вырост». Чем дальше, тем больше политическую деятельность Бухарина точно определяло именно это слово – «выкрутасы».

Речь Ленина, произнесённая 30 декабря 1920 года, в 1921 году была напечатана в Петрограде отдельной брошюрой, и партийная масса поддержала в дискуссии о профсоюзах позицию Ленина.

Увы, на этом многие не успокоились…

С 20 по 22 ноября 1920 года в Свердловском зале Кремля проходила Московская губернская конференция РП(б), где пытались развернуться группы «демократического централизма», группа Игнатова и группа Шляпникова, о которой ещё будет сказано…

Оппозиционеры, критикуя Ленина и ЦК, организовали особое совещание делегатов-рабочих в Митрофаньевском зале Большого Кремлёвского дворца, почему в партийной среде эта конференция получила название «конференции с двумя комнатами». И Ленину – по его собственным словам (ПСС, т. 43, с. 37) – «пришлось пострадать и, в качестве посыльного, ходить из одной комнаты в другую»…

Ленину!!

«Это была порча работы, начало фракционности и раскола», – резюмировал он на Х съезде партии.

Точнее это было бы назвать преступлением против партии и народа. И остаётся лишь сожалеть, что многие тогдашние оппоненты Ленина получили свою пулю с большим опозданием – лишь от Сталина.

Да, новый раскол был налицо…

Старые соратники Шляпников, Коллонтай вместе со старыми партийцами Медведевым и Лутовиновым и молодым партийцем Кутузовым возглавили так называемую «рабочую оппозицию», а Коллонтай ещё и выпустила брошюру «Рабочая оппозиция»… Причём, забегая вперёд, сообщу, что Шляпникова и Медведева даже осуждение этой «платформы» Х съездом не образумило, и они образовали нелегальную антипартийную организацию, и эта история тянулась ещё и в сталинские времена… Слава богу, хоть Александра Коллонтай образумилась и вошла в число достаточно добросовестных сотрудников Сталина в сфере дипломатии.

А в 1920 году Коллонтай в своей брошюре заявляла, что организация управления народным хозяйством должна-де принадлежать некоему непонятному «Всероссийскому съезду производителей». И это – при живом Высшем Совете народного хозяйства и Госплане!

Ленин на Х съезде говорил с нескрываемым сарказмом:

– Итак, товарищ Коллонтай и товарищ Шляпников и следующие за ними «классово спаянные» люди подчиняют своему необходимому руководству совнархозы, главки и центры… «Всероссийский съезд производителей» подчинит своему руководству 71 главк Совнархоза! Я спрашиваю, смеются, что ли, они, и можно ли таких людей брать всерьёз? Это и есть мелкобуржуазная, анархическая стихия не только в рабочей среде, но и внутри нашей партии, и этого допустить мы ни в коем случае не можем…[1214]

Странно получается иногда!

Выступая 6 ноября 1920 года на торжественном заседании Бакинского совета, Сталин говорил, что когда три года тому назад маленькая кучка большевиков во главе с Лениным решила, «сняв с власти представителей буржуазии», передать власть 2-му съезду Советов, на них смотрели «в лучшем случае, как на чудаков, в худшем – как на „агентов германского империализма“»…

Теперь же все тогдашние организаторы Октября, вышедшие из той «маленькой кучки», были лидерами правящей – и единственной правящей, в России партии. Казалось бы – за работу, товарищи! Теперь страной руководим мы, и мы должны обладать государственным умом, государственной выдержкой, государственной ответственностью…

А часть товарищей отправилась кто в лес, кто по дрова.

Впрочем, на улице был уже 1921 год, в котором Советская власть должна была отметить своё четырёхлетие, и Россия за эти годы пережила столько, что народ в целом и, тем более, наиболее политически развитая часть народа, кое-чему и научились… Так что Ленин на Х съезде РКП(б) имел все основания сказать:

– Партия показала себя настолько зрелой, что, видя некоторое шатание «верхов», видя, что «верхи» говорят: «Мы не сошлись, разберите нас», – она мобилизовалась для этой задачи быстро, и громаднейшее большинство наиболее значительных партийных организаций быстро отвечало нам: «Мы имеем мнение, и мы его вам скажем»…[1215]

Партийная масса действительно и имела своё мнение, и высказала его, и это было мнение за Ленина.

РКП(б) тогда состояла в большинстве своём из новых, послеоктябрьских членов, но рядовые члены партии и её низовые функционеры с дореволюционным стажем были в партии скрепляющим, связующим раствором для новых партийных сил. В итоге новый, «унтер-офицерский» большевизм оказывался нередко политически более зрелым, чем некоторые испытанные, казалось бы, партийные «генералы».

Так же позднее будет и со Сталиным – при его разногласиях с «верхами» все его апелляции к партийной массе будут получать неизменную её поддержку, что и неудивительно. Ленин и Сталин были подлинными вождями масс, то есть – умели, находясь «в верхах», увидеть ситуацию взглядом «снизу».

Собственно, может ли кто-либо претендовать на право быть народным лидером, вождём, не обладая такой способностью, но при этом умея видеть дальше народной массы?

Во время профсоюзной дискуссии оформилась «платформа десяти», выработавшая проект постановления Х съезда РКП(б) по вопросу о роли и задачах профсоюзов. Этот проект подписали Ленин, Сергеев (Артём), Зиновьев, Калинин, Каменев, Лозовский, Сталин, Томский, Рудзутак и Петровский…

Не все из этой десятки проживут свою будущую политическую жизнь до конца достойно, но сам по себе этот список характерен тем, что в нём нет ни Троцкого, ни Бухарина…

Ленин же, упомянув на Х съезде о «платформе десяти», произнёс слова, знать которые нам не мешает:

– Если говорят, что в платформе не видна рука Ленина, то или другое участие его, – то я скажу: если бы я во всём, что мне надо подписывать, участвовал рукой или телефонным разговором, я давно бы сошёл с ума…[1216]

Это, конечно, что называется – сорвалось у Ленина с языка, но сорвалось не случайно. Он уже несколько лет работал в постоянном особом форс-мажорном режиме – все важнейшие и не очень важнейшие решения замыкались на него. И объяснялось это не авторитарными замашками Ильича – чего у него не было, того не было… Просто все уже привыкли к тому, что Ленин всё схватывает быстро, реагирует верно и с решениями не «волокитит»…

Давно было сказано: кто везёт, на того и грузят.

Но как же это было утомительно и как стёсывало нервы, здоровье, жизнь… Заполняя анкету для делегатов Х Всероссийского съезда РКП(б), он в графе «Состояние здоровья и инвалидность» написал: «здоров». Но так ли это было? Осенью 1917 года театральный гримёр-парикмахер в Хельсинки давал ему лет на десять меньше, чем было на деле… Теперь он разменял шестой десяток… Казалось бы – что такое пятьдесят один год для крепкого мужчины, спортсмена?! Однако он теперь старел – его год можно было считать…

А за сколько, кстати?

Гено – врач кардинала Мазарини, в романе Дюма засчитывал кардиналу год Фронды за три и даже за четыре… А как надо было засчитывать послеоктябрьские годы Ленину?

Год за век?

Ну, если и не за век, то уж за десятилетие – точно… И по этому «счёту Гено» Владимир Ильич имел за спиной все восемьдесят годков. Он был внешне бодр – даже если уставал, но суровая эпоха, творцом которой он стал, постепенно здоровье стёсывала…

А дела было больше, чем толковых помощников…

Бестолковых – и то не хватало!

Об этом часто забывают – да что там «часто», об этом забывают всегда!, но на фронтах гражданской войны погибли многие тысячи, если не десятки тысяч сильных партийных работников и просто талантливых, прекрасных людей, чей огромный потенциал организаторов, если бы он был использован, мог бы придать социалистическому преобразованию России совершенно иной характер уже в начале 20-х годов – намного более спокойный и деловой…

Этот же фактор фатально повлиял позднее на послевоенную судьбу советского общества после Великой Отечественной войны – она отняла у Сталина и России миллионы активных строителей социализма.

А гражданская война отняла множество реальных или потенциальных кадров у Ленина. На юге погиб матрос Железняков, в Средней Азии эсеры и англичане расстреляли Шаумяна и других бакинских комиссаров, на Дальнем Востоке японцы сожгли в паровозной топке Сергея Лазо… Погибли Чапаев, Пархоменко, Щорс… Этот счёт, между прочим, тоже не мешало бы выставить историкам к интервентам, к западным организаторам и «белым» исполнителям гражданской войны…

Да, толковых кадров не хватало, так что делб шли так, как они шли… А ведь отдельную проблему составляли и «примазавшиеся»…

Весной 1918 года в брошюре «Очередные задачи Советской власти» Ленин предупреждал:

«Ни одно глубокое и могучее народное движение в истории не обходилось без грязной пены – без присасывающихся к неопытным новаторам авантюристов и жуликов, хвастунов и горлопанов, без нелепой суматохи, бестолочи, зряшной суетливости, без попыток отдельных вождей браться за 20 дел и ни одного не доводить до конца. Пусть моськи буржуазного общества от Белоруссова [Белевский А.С. (1859–1919), правый народник нашедший общий язык вначале с Корниловым, а потом с Колчаком. – С.К.] до Мартова визжат и лают по поводу каждой лишней щепки при рубке большого старого леса. На то они и моськи, чтобы лаять на пролетарского слона. Пусть лают. Мы пойдём себе своей дорогой, стараясь как можно осторожнее и терпеливее испытывать и распознавать настоящих организаторов, людей с трезвым умом и практической смёткой…»[1217]

Однако легко сказать: «Мы будем распознавать…» Распознать на деле было много сложнее, и Ленин говорил на Х съезде:

– Мы изнемогаем от недостатка сил, малейшую помощь сколько-нибудь дельного человека, – а из рабочих втройне, – мы берём обеими руками. Но у нас таковых нет… Становитесь вместе с рабочими и научите, как бороться с бюрократизмом, а не выступайте так, как выступал Шляпников… Он говорил, что гноят картошку, и спрашивал, почему Цюрупу не предают суду… А я задаю вопрос: почему не предают суду Шляпникову за такие выступления? Что – мы в организованной партии о дисциплине, единстве говорим серьёзно или же мы на собрании кронштадтского типа[1218]?

Досада и горечь на Шляпникова у Ленина были тем бульшими, что речь шла о старом кадровом большевике, много сделавшем для партии, в том числе – в сложные для неё времена Первой мировой войны. И своё заключительное слово 9 марта 1921 года по отчёту ЦК на Х съезде Ленин как начал с критики «рабочей оппозиции», так и закончил ей, навалившись персонально на Шляпникова:

– Когда мы создавали Контрольную комиссию (ЦКК, – С.К.), так и говорили: ЦК завален административной работой, давайте выберем людей, которые пользуются доверием рабочих, которые будут разбирать жалобы за ЦК. Почему же, если Цюрупа действовал так неправильно, это не обжаловано в Контрольной комиссии, а Шляпников является сюда, на съезд, перед ответственнейшим собранием партии и Республики и бросает обвинение по поводу того, что сгноили картошку? А я спрашиваю, разве в военном ведомстве не бывает ошибок? И что же – предавать суду таких военных работников? Когда такие обвинения бросаются с кондачка, да ещё и с тоном злорадства, тогда предайте суду нас – ЦК. Мы считаем, что такое выступление – демагогия. Нужно предать суду либо Цюрупу и нас, либо Шляпникова, но так работать нельзя…[1219]

В заявлении Ленина не было и тени уязвлённого мелкого самолюбия. Он – что бывает в жизни очень редко – не просто был лоялен к умной критике, он её, без преувеличений, даже не приветствовал, а любил!

Но – умную критику.

4 марта 1922 года в «Известиях ВЦИК» было опубликовано стихотворение Владимира Маяковского «Прозаседавшиеся» с такой концовкой:

С волненья не уснёшь.

Утро раннее.

Мечтой встречаю рассвет ранний:

«О, хотя бы

    ещё

        одно заседание

относительно искоренения всех заседаний!»

Ленин, выступая 6 марта на заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов (8 марта его речь была опубликована в «Правде»), откликнулся на «Прозаседавшихся» так:

– Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я давно не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своём стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они всё заседают и перезаседают. Не знаю, как насчёт поэзии, а насчёт политики ручаюсь, что это совершенно правильно…[1220]

Стихи Маяковского были умной критикой, но, вообще-то, умно критиковать лично Ленина было делом крайне сложным: очень уж мало объективных поводов к тому давал Владимир Ильич…

Возвращаясь же к «гнилой картошке Цюрупы», сообщу, что свою речь 9 марта 1921 года Ленин закончил так:

– Если Цюрупа совершил беззаконие, и мы, ЦК, прикрываем это, – то, пожалуйста, выступайте с определённым обвинением, а не бросайте слов, которые будут завтра здесь, в Москве, и по беспроволочным сплетням немедленно переданы буржуазии; завтра все кумушки советских учреждений будут, подпираясь руками, злорадно повторять ваши слова. Если Цюрупа таков, как обвиняет его Шляпников, если, как он требует, его нужно предать суду, то я утверждаю, что над этими словами надо серьёзно подумать; такие обвинения просто не бросаются. Тех, кто выдвигает подобные обвинения, или удаляют из партии, или говорят: мы посылаем тебя к картошке, в губернию такую-то, – посмотрим, меньше ли будет картошки сгноено, чем в тех губерниях, которыми руководил Цюрупа[1221].

В словах Шляпникова о гнилой картошке справедливым было лишь то, что картошку, да и хлеб, в полуголодной стране порой действительно гноили.

Где – по бестолковщине и неумению наладить дело…

Где – по равнодушию и обломовской лености…

Где – по неизбывной «расейской» бюрократии, доставшейся большевикам по наследству от царизма (Ленин не раз говорил о бюрократе как худшем внутреннем враге)…

А где – и в результате сознательного саботажа с целью подрыва Советской власти…

Между тем продовольственная проблема не только оставалась острой, но в перспективе ещё и обострялась.

Со времён Временного правительства она стала почти перманентной в её городском аспекте – особенно крупные рабочие центры постоянно испытывали нехватку продовольствия, даже если в деревнях жили относительно сыто. Но теперь угроза голода нависла и над деревней, и дело было не только во всё усложняющемся положении сельского хозяйства из-за разрухи. Голод в старой России был периодическим явлением испокон веков вследствие неурожаев из-за погоды…

Как правило – засух.

В начале ноября 1920 года профессор физики и метеорологии Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии В. А. Михельсон (1860–1927) направил наркому земледелия РСФСР А. П. Середе (1871–1933) ряд статей, где, основываясь на данных науки, писал о периодически повторяющихся дождливых и засушливых годах и предсказывал скорую засуху[1222].

Середа переправил статьи Ленину, и тот 6 ноября 1920 года ответил наркому:

«Т. Середа!

Присланные Вами статейки Михельсона считаю архиважными.

Необходимо:

1) Тотчас дать их (исправив стиль, соединив в одну статью) в „Известия“ и „Правду“.

2) Снабдить Вашим послесловием: выводы (практические выводы)…

3) Краткое извлечение дать в РОСТА (Российское телеграфное агентство. – С.К.).

4) Включить Вам сие обязательно б) в Ваш печатный доклад для съезда Советов, в) в Ваш устный доклад (суть и практические выводы).

Надо всё сие заранее подготовить и вовремя заставить спецов сделать все подготовительные к Вашему докладу работы.

С ком. приветом Ленин»[1223]

Статья Михельсона была опубликована 17 ноября 1920 года в «Известиях ВЦИК» под заголовком «Важное предостережение», а на следующий день «Известия» напечатали статью Середы «По поводу статьи „Важное предостережение“», где были рассмотрены конкретные мероприятия, необходимые для борьбы с неурожаем.

Профессор Михельсон был не просто метеорологом, он работал в сельскохозяйственной академии, и к его предостережениям всем в России, а не только Ленину, стоило бы отнестись со всем вниманием, но…

Но, во-первых, пока гром не грянет, мужик не перекрестится…

Во-вторых, нет пророка в своём отечестве…

В-третьих, на той же Тамбовщине предпочитали бороться не с угрозой возможной засухи, а с Советской властью.

Что мог сделать Ленин?

Он – как глава государства, отреагировал верно: сделал мысли Михельсона общественным достоянием и адресовался к специалистам. Как конкретно готовиться к угрозе засухи, Владимир Ильич не знал. К тому же, только в день опубликования статьи профессора Михельсона был освобождён от Врангеля Крым, дел было по горло…

Мы раз за разом должны помнить, что гражданская война стала результатом не столько внутренних усилий противников Ленина, сколько внешних сознательных провокаций… И уж тем более гражданская война не была инициирована Лениным. Ленин не хотел этой войны и был намерен с первых же дней Советской власти заняться восстановлением народного хозяйства вообще, и сельского хозяйства в частности.

Уже 29 ноября (12 декабря) 1917 года он написал и подписал Постановление Совнаркома о размещении на заводах, занятых «военно-морскими сооружениями и ремонтными работами», и прежде всего на Металлическом заводе, заказов на производство сельскохозяйственных орудий, машин, производство и ремонт паровозов. По этому Постановлению требовалось также «пересмотреть сметы Морского министерства с целью приостановки всех расходов по программе постройки военных судов и перевода соответствующих ассигновок на полезные народнохозяйственные работы…»[1224]

Иными словами, уже в 1918 году Россия Ленина намеревалась приступить к развитию материальной базы сельского хозяйства. А пришлось воевать с Колчаком, Деникиным, Юденичем…

И если бы только с ними!

В тот же день 29 ноября (12 декабря) 1917 года, когда было подписано упомянутое выше Постановление СНК, было опубликовано и правительственное сообщение о подготовке – по постановлению Совнаркома и ВЦИК – к торжественной передаче украинскому народу из хранилищ Петербурга военных трофеев – знамён, пушек и булавы, взятых у запорожцев при Екатерине. В резолюции ВЦИК говорилось: «Народ великорусский и революционный Петербург с приветом посылает вольному Киеву священный дар в знак братства народов. Да славится и крепнет братский союз свободных народов России и всего мира, да исчезнет вражда…»

Однако захватившие вскоре вольный Киев предатели украинского народа вместо укрепления братского союза предпочли лизать сапог германского оккупанта и создали фронт против Советской России.

Так же отрывали от России Кавказ, Прибалтику… Кавказ удалось отстоять, потому что там силы интервентов были слабыми. Прибалтику при поощрении Антанты, отсёк тогда от России германский штык…

И всё это, вместе взятое, – беляки, интервенты, националисты, сепаратисты, отодвигало задачи борьбы на сельскохозяйственном «фронте» в будущее.

Вернёмся, впрочем, к продовольственной проблеме начала 20-х годов, а точнее – к голоду 1921–1922 годов. Одна из самых подлых и, как всегда, глупых клевет на Ленина – обвинение его чуть ли не в геноциде русского народа, в сознательной организации голода в России в те годы.

В подобном «геноциде» – так же глупо и так же подло – обвиняют и Сталина, но здесь мы коснёмся лишь «ленинского» аспекта «голодной» темы. И для начала – энциклопедическая справка из первого издания Большой Советской энциклопедии, 1930 г., том 17, статья «Голод», страница 463:

«После Октябрьской революции Советским республикам пришлось в первые же годы иметь дело с небывалым даже в летописях русских голодовок голодом 1921-22 гг., охватившим 35 губерний с населением не менее 40 млн. Этот голод, созданный на базе долгого ряда предшествовавших голодных годов 20 в., неимоверным истощением страны империалистической войной и последовавшими за ней гражданскими боями, явился тягчайшим „посмертным даром“ свергнутого царизма. От голода 1921—22 и его последствий погибло ок. 5 млн. чел.; смертность в эти годы повысилась в среднем в 3–4 раза [в Башкирии до 12,4; в Самарской губ. – до 13,9; в Крыму до 10,4; в Саратовской губ. до 7,9 и т. д.]; при этом особо тяжкие потери понесла беднота: так, данные по Воронежской губ., например, указывают, что смертность беспосевных достигала 23,2, в то время как малопосевных умирало всего 11,0, а многопосевных – 2,3. Голодное беженство опустошило до 10–20 % дворов и хозяйств…»

Как видим, голод был действительно страшным – страшным был даже знаменитый плакат 1921 года, где на чёрном фоне истощённый старик в белой рубахе до пят вскидывал руки в призыве: «Помоги!»

Приведённая бесстрастная и точная справка называет цифру умерших от голода и его последствий (причину подчёркивания объясню позже) в пять миллионов, но из той же справки видно, между прочим, что если бы «многопосевные», то есть – кулаки, поступили в годы голода милосердно, не наживаясь на беде, то число жертв голода могло бы быть меньшим. Однако это – к слову. Милосердие богатого жлоба так же скудно, как добродетель содержательницы публичного дома.

Несмотря на предупреждения профессора Михельсона и прошлый опыт, голод, что называется, грянул, поскольку на обширных территориях установилась засуха. В 1927 году в Аральский райком партии было передано некое письмо, датированное 7 октября 1921 года. Оно описывало масштабы бедствия документально точно и при этом – эмоционально:

«К товарищам рабочим, ловцам Аральского моря

Дорогие товарищи!

До вас, конечно, дошла уже весть об огромной беде – о небывалом голоде, постигшем всё Поволжье и часть Приуралья. Начиная от Астраханской губернии и кончая Татарской республикой и Пермской губернией, всюду засуха выжгла почти окончательно и хлеб и траву. Миллионы людей – трудовых крестьян и рабочих, миллионы скота готовы погибнуть и гибнут уже.

Русских и мусульман, осёдлых и кочевых – всех одинаково ждёт лютая смерть, если не придут на помощь свои товарищи – рабочие, трудовые крестьяне, пастухи и рыбаки из более благополучных местностей. Конечно, Советская власть со своей стороны спешит на помощь голодающим, она послала им в срочном порядке более 12 миллионов пудов (примерно 200 тысяч тонн. – С.К.) хлеба на озимое обсеменение, посылает сейчас продовольствие, организует столовые и прочее. Но всего этого мало. Беда так велика, Советская республика так разорена царской войной и белогвардейцами, что государственными средствами можно кое-как пропитать до будущего урожая едва ¹/₄ часть нуждающихся…

…У вас на Аральском море неплохой улов рыбы и вы живёте без большой нужды. Уделите же часть вашей рыбной добычи для пухнущих с голоду стариков и старух, для 8 миллионов обессиленных тружеников, которым ведь надо с голодным животом почти год совершать всю тяжёлую работу по обработке земли, наконец – для 7 000 000 детей, которые прежде всего могут погибнуть.

Жертвуйте, дорогие товарищи, аральские ловцы и рабочие, щедрой рукой! Вы сделаете не только дело рабочей совести, но вы укрепите дело рабочей революции…»

Автором письма был Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин), и в том же письме – впервые оно было опубликовано в 1942 году в Ленинском сборнике XXXIV – он объяснял, что «на помощь богачей-капиталистов рассчитывать нечего», что они «заявили, что они-де тоже хотят помогать нашим голодающим крестьянам, но на таких условиях, которые означают передачу в их руки всей власти над нашей Рабоче-Крестьянской республикой…»[1225]

Ленин не преувеличивал – Запад и Америка, а также внутренняя реакция цинично («ничего личного – просто политический бизнес») попытались использовать беду для уже не вооружённого, а политического свержения Советской власти. 11 августа 1921 года Ленин писал Молотову для Политбюро: «…Тут игра архисложная идёт. Подлость Америки, Гувера и Совета Лиги наций сугубая. Надо наказать Гувера, публично дать ему пощёчины, чтобы весь мир видел, и Совету Лиги наций тоже. Это сделать очень трудно, а сделать надо…» (ПСС, т. 53, с.110).

Не развивая тему дальше, упомяну знаменитый тогда «Кукиш», называемый ещё и «Прокукиш». Так – по фамилиям двух или трёх членов: будущей белоэмигрантки Е. Д. Кусковой (1869–1958) и видного кадета Н. М. Кишкина (1864–1930), а также буржуазного экономиста С. Н. Прокоповича (1871–1955), высланного в 1922 году из РСФСР – иронически называли антисоветский Всероссийский комитет помощи голодающим (не путать с Помголом – Центральной комиссией помощи голодающим при ВЦИК!).

«Кукиш»-«Прокукиш» и стал одним из центров влияния Запада в ходе кампании помощи голодающим. Можно бы много чего рассказать о деятельности в России и АРА – Американской администрации помощи. АРА фарисейски протягивала некоторой части голодающих хлеб, но при этом держала камень за пазухой против Советской власти…

Председателем Международной комиссии помощи России по борьбе с голодом, созданной по решению Верховного совета Антанты из представителей Англии, Франции, Италии и Бельгии, был назначен бывший посол Франции в России Ж. Нуланс – один из организаторов заговоров и интервенции против РСФСР. Это издевательское назначение возмутило Ленина и он писал наркому иностранных дел Чичерину: «Назначение Нуланса есть наглость» (ПСС, т. 53, с. 155).

В любом случае Запад, обладая огромными рыночными запасами хлеба, не поставил бы необходимое для спасения всех голодающих его количество, даже если бы Советское правительство во главе с Лениным добровольно и публично повесилось на зубцах Кремлёвской стены… Ведь уже тогда Запад и США наиболее устроила бы единственная Россия – вымершая.

Был существенным и ещё один момент, осложнявший продовольственную ситуацию – бандитизм. Мало того, что бандиты отвлекали село от прямой работы на земле, бандиты вообще срывали поставки хлеба. 24 февраля 1921 года на собрании партийного актива Москвы Ленин сказал:

– В бандитизме чувствуется влияние эсеров. Главные силы их за границей; они мечтают каждую весну свергнуть Советскую власть. Недавно Чернов писал об этом в одной русской заграничной газете. Эсеры связаны с местными поджигателями…[1226]

Ленин бандитизм не поощрял, он его пресекал. В январе 1922 года он писал заместителю председателя ВЧК Уншлихту: «Малейшее усиление бандитизма и т. п. должно влечь военное положение и расстрелы на месте»[1227].

И как же иначе!? Ведь бандитизм на Кубани, на той же хлебной Украине – это, кроме прочего, обрез в руках хлебороба вместо налыгача от воловьей упряжки, тянущей плуг…

А провоцировали хлебороба против Советской власти враги Советской власти. При этом трудности Советской власти создавали ведь и извне. И об этом тоже нельзя забывать, что нынешние «историки» делают сплошь и рядом.

15 октября 1920 года Ленин выступал на совещании председателей уездных, волостных и сельских исполнительных комитетов Московской губернии, где разъяснил:

– Мне придётся ограничиться коротким заключением, потому что по началу собрания было видно, что есть довольно сильное, очень сильное желание поругать центральную власть. Конечно, было бы полезно, и я счёл своим долгом выслушать всё то, что говорилось против власти и её политики. И закрывать прения не следовало бы…

С мест понеслось:

– Правильно!

Однако Ленин продолжил:

– Но когда я выслушал ваши замечания, мне пришлось удивляться, как мало вы дали определённых и точных предложений. Из двух вопросов о внешнем и внутреннем положении нашей республики вас, кажется, более интересует положение внутреннее. Это и правильно. Но, товарищи, вы забываете, что оно зависит от положения внешнего…[1228]

И Ленин говорил правду… Внутренние проблемы и в 1920 году были в немалой мере результатом внешних проблем… В 1920 году закончилась неудачная советско-польская война, в Крыму во время выступления Ленина сидел Врангель… Украина была всё ещё полем битв….

Ленин говорил:

– На Украине хлеба не меньше, а, может, и больше, чем на Кубани, но с Украины до сих пор ничего не удалось взять… Украина по нашим подсчётам вычёркивается: ни одного пуда с Украины, потому что там бандиты, и потому что война с Врангелем…[1229]

К 1921 году Украина была полностью освобождена, но и после Врангеля остался Махно, а это означало опять невспаханные и незасеянные нивы, а, значит, и новое снижение производства зерна… Причём такая ситуация на Украине (и не только там, конечно) длилась не один год. Скажем, выступая 19 мая 1919 года на I Всероссийском съезде по внешкольному образованию, Ленин сказал, как припечатал:

– Теперь на Украине каждая банда избирает кличку, одна свободнее другой, одна демократичнее другой, и в каждом уезде – по банде…[1230]

Каково!?

Как в украинский 2015 год заглядывал Владимир Ильич!

А перед этим Ленин говорил вот что:

– Колчак держится тем, что, взявши богатую хлебом местность, – называется ли он Колчак или Деникин, мундиры разные, сущность одна, – он там разрешает свободу восстановления капитализма… Так будет и у нас, если мы от диктатуры пролетариата перейдём к «свободе» и «равенству» господ демократов…

Ленин брал слова «свобода» и «равенство» в кавычки, поясняя, что в буржуазном обществе «свобода» принадлежит частной собственности, а частная собственность на средства производства, на большие деньги, на капитал, исключает подлинное равенство…

Социализм же – это не уравнительность, а равенство социальных возможностей для всех членов общества.

Как это всё опять сегодня актуально! Новые антинародные Колчаки – Кравчуки, Кучмы, Горбачёвы, Ельцины – флаги разные, сущность одна, разрушили социализм, разрешили в России, на Украине и т. д. свободу восстановления капитализма… И через четверть века после этого антинародного акта по Украине опять гуляют банды, и каждая банда избирает кличку, одна свободнее другой, одна демократичнее другой: «Днепр», «Удар», «Правый сектор», и если не в каждом районе, то в каждой области теперь – по банде…

И не это ли ждёт капиталистическую Россию – если она останется капиталистической?

Возвращаясь же в начало 20-х годов, подчеркну, что только жажда «бывших» вернуть себе «свободу» эксплуатировать и эгоистическая частнособственническая жадность зажиточного крестьянства питали политический бандитизм и просто бандитизм, равно лишающие народ хлеба. И это тоже надо ставить в счёт не Ленину, а его противникам.

Имея в виду письмо Ленина на Арал, сообщу читателю, что, в отличие от Советской власти, царская власть (о лично царе не говорю – он к таким вопросам был просто равнодушен) не только не поощряла в голодные годы общественную продовольственную помощь голодающим, но самым жёстким образом подобные усилия общественности пресекала. Сам же царизм обеспечивал голодающих скупо, недостаточно – Столыпин, например, высказывался в том смысле, что нечего-де поощрять у простонародья иждивенческие настроения…

А голодала царская Россия регулярно, поскольку регулярными были засухи и недороды, а широких агрономических и ирригационных мер противодействия им не предпринималось.

Уже в ХХ веке голодными оказались 1901, 1905, 1906, 1907, 1908, 1911–1912 годы. При этом постоянно росло и число голодающих губерний – голод 1911–1912 годов охватил за два года 60 губерний…

В одном из отчётов российского МВД за 1908 год признавалось, что «угроза голодною смертью является ежегодно весьма возможною участью значительного числа земледельцев России»[1231].

Это – в стабильно мирное время при налаженной, вроде бы, экономике, при не расстроенной инфраструктуре!

Массы голодали не только в России – миллионы человек погибли от голода 1845–1849 годов в капиталистической Ирландии, многие миллионы – от голода 1877-78; 1896-97; 1899–1900 и более поздних – в вотчине британского капитализма Индии…

Миллионы умирали от голода и в царской России – особенно в страшную голодовку 1891 года, о чём сегодня помалкивают… Практически забыто, что голодной смертью в мирное, внешне благополучное время в царской России умерло и не менее 100 тысяч столыпинских переселенцев – царские власти не очень-то заботились об их устройстве[1232].

В 1901 году Ленин написал брошюру с характерным названием «Борьба с голодающими» (ПСС, т. 5, с. 297–319), где анализировал политику царского правительства по борьбе с голодом и показывал, что эту политику действительно можно определить как борьбу не с голодом, а с голодающими.

Повторяю: царское правительство последовательно ограничивало частную помощь голодающим, а при этом правительственные меры были совершенно недостаточными.

В 1899 году в проекте программы партии Ленин ставил вопрос так:

«Именно теперь, когда голодание миллионов крестьян становится хроническим, когда правительство, соря миллионами на подарки помещикам и капиталистам, на авантюристическую внешнюю политику, выторговывает гроши от пособий голодающим, именно теперь уместно и необходимо напомнить о том, во что обошлось народу хозяйничание самодержавного правительства, служащего интересам привилегированных классов… Социал-демократы не могут оставаться равнодушными зрителями голодания крестьянства и вымирания его голодной смертью. Насчёт необходимости самой широкой помощи голодающим между русскими социал-демократами никогда не было двух мнений…»[1233]

Через 22 года перед ним встала задача организации государственной помощи голодающим, и эта задача объективно была неизмеримо более сложной, чем та, которая стояла в голодные годы перед царским правительством.

В старой России крестьянские массы голодали и вымирали в условиях мирного времени, подданные царей массово вымирали при полной возможности голод исключить – если бы к тому были направлены усилия всех слоёв общества, начиная с самого царя… На этот счёт чуть позже будут приведены просто-таки ошарашивающие данные.

России же Ленина пришлось столкнуться с ужасным голодом в условиях разрухи, когда взять хлеб было просто неоткуда! И выеденного яйца не стоит вся современная болтовня о том, что если бы-де не «жестокость» Ленина и его «безразличие к судьбе вымирающего народа», то хлеб можно было получить во внешнем мире, лопавшемся от запасов хлеба…

Всё это чепуха!

Как уже было сказано, бесплатно Запад и Америка давали хлеб советской России в крайне ограниченных количествах, да и за это пытались получить серьёзные политические уступки. Так что в конкретной исторической ситуации Ленин и Советская власть делали всё возможное, чтобы смягчить ужасы голода. Исключить же его полностью в тех условиях не было возможности даже ценой отказа от Советской власти и капитуляции перед Западом.

С чего бы это те же англичане, которые спокойно допускали многомиллионные смерти от голода в Индии, стали бы спасать от голодной смерти миллионы русских мужиков? Тем более, что англичане (а также и французы, и янки) смотрели на этих мужиков как на всего лишь «пушечное мясо»…

Скажем, Морис Палеолог – посол Франции в России, в беседе с царским председателем Совета министров Штюрмером прямо заявлял: «При подсчёте потерь союзников центр тяжести не в числе, а в совсем другом. По культурности и развитию французы и русские стоят не на одном уровне. Россия – одна из самых отсталых стран в мире. Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию… Это – цвет человечества. С этой точки зрения наши потери гораздо чувствительнее русских потерь»[1234]

Требуются комментарии?

То, как много внимания и сил Ленин уделял возникшей «голодной» проблеме видно уже из следующего…

Если в томе 52-м ленинской переписки за ноябрь 1920 – июнь 1921 года в тематическом указателе нет отдельного раздела по проблемам голода, то в томе 53-м переписки за июнь-ноябрь 1921 года такой раздел есть: «Голод и борьба с ним», и в нём значится более пятидесяти документов.

В томе 54-м с перепиской за ноябрь 1921 года – март 1923 года тоже есть раздел «Голод в Советской России в 1921–1922 гг. и борьба с ним». Там отмечено только 8 документов, что объяснимо – всё возможное, что могло предпринять Советское государство в деле борьбы с голодом, было уже предпринято.

Последнее обстоятельство выразилось и в том, что образованная 18 июля 1921 года под председательством М. И. Калинина Центральная комиссия помощи голодающим при ВЦИКе – Помгол, постановлением Политбюро ЦК РКП(б) от 7 сентября 1922 года была заменена на Последгол – Комиссию по борьбе с последствиями голода (в августе 1923 года распущена).

Из сказанного читатель может понять, что здесь можно привести лишь некоторые ленинские документы по проблеме, и именно документами мы ограничимся – ведь они информативнее и достовернее любых воспоминаний и т. д. Так, 5 июля 1921 года Ленин пишет короткую записку в Политбюро (в этот день он выступал на III Конгрессе Коминтерна): «Предлагаю утвердить по телефону и добавить: с поручением купить возможный максимум и пшеницы и риса» (ПСС, т. 53, с. 11).

Текст был написан прямо на докладной в ЦК заместителя наркома продовольствия Н. П. Брюханова и заместителя наркома внешней торговли А. М. Лежавы о возможности закупки в Персии 5 миллионов пудов пшеницы с просьбой выделить на это и другие закупки 4 миллиона рублей серебром.

6 июля 1921 года члены Политбюро это предложение одобрили.

Такие закупки – где только возможно и насколько возможно, проводились постоянно, начиная с США и заканчивая государственными закупками в хлебородных областях – на Украине, например.

Приведу ещё один показательный документ и им, пожалуй, ограничусь. 13 августа 1921 года Ленин писал Чичерину и Каменеву:

«Ввиду того, что подлые американские торгаши хотят создать видимость того, будто мы способны кого-то надуть, предлагаю формально предложить им тотчас по телеграфу от имени правительства за подписью Каменева и Чичерина (а если надо, и моей и Калинина) следующее: мы депонируем золотом в нью-йоркском банке сумму, составляющую 120 % того, что они в течение месяца дают на миллион голодных детей и больных. Но условие наше тогда такое, что ввиду столь полной материальной гарантии ни малейшей тени вмешательства не только политического, но и административного, американцы не допускают и ни на что не претендуют…

Этим предложением мы утрём нос торгашам и впоследствии осрамим их перед всем миром…»[1235]

Вышло в итоге по-ленински: янки были вынуждены отказаться от ультимативных требований, и 20 августа 1921 года в Риге было подписано соглашение между правительством РСФСР и АРА.

Много аспектов было у борьбы с голодом.

Вот, скажем, соль… Важнейший по трудным временам продукт, дороже денег. И Ленин настойчиво добивается реальной соляной монополии – «ибо иначе мы не получим хлеба от крестьян за соль» (ПСС, т.53, с. 126), и требует «продавать соль „исключительно за хлеб и ни в коем случае не за денежные знаки“, при этом „продавать соль только волостям, селениям или отдельным хозяевам, которые внесли не меньше ¹/₄ или ¹/₂ налога“ (ПСС, т. 53, с. 102).

Был Ленин и одним из сторонников введения в России культуры кукурузы – как культуры урожайной, ценной и требующей для посева намного меньше семян (см. ПСС. Т. 53, с. 274 и 284).

В томе 54-м ПСС с ленинской перепиской на с. 6 приведена записка Ленина Каменеву со следующими цифрами: „33–15 = 18. 18: 2 = 9“.

Расшифровываются они так…

Для засева ярового клина в голодающих губерниях весной 1922 года требовалось 33 миллиона пудов семян. Из них 15 миллионов пудов Наркомат земледелия должен был получить от Наркомата продовольствия; на закупку половины недостающих 18 миллионов пудов Совнарком ассигновал золото, а остальные 9 миллионов пудов Наркомат продовольствия должен был дать за счёт сверхплановых заготовок зерна.

Таким был „ленинский геноцид“ в цифрах: миллионы золотом и серебром на миллионы пудов зерна для миллионов голодающих и в семенной фонд…

Кулачьё же, пользуясь НЭПом, хлебом торговало, набивая собственную мошну. И сегодня этих мироедов разного рода михалковы и мединские называют якобы цветом нации.

Ну-ну!

В разорённой войной России не было возможности закупить всё сразу – пустишь золото на закупки зерна для текущего пропитания миллионов голодающих – не будет золота на закупку семенного фонда, без которого следующий год станет опять голодным… Поневоле приходилось заниматься латанием „тришкина кафтана“…

А сельскохозяйственные орудия, без которых нельзя поднять урожайность? А железные дороги, без обеспечения перспектив которых не будет возможности подвезти зерно из хлебородных областей в голодающие?

Золота в разорённой стране требовалось много, а много его было у церкви… У церкви его и было решено взять – 16 февраля 1922 года Президиум ВЦИК постановил: немедленно приступить к изъятию ценностей из храмов всех вероисповеданий и обратить их на покупку продовольствия для голодающих[1236].

Причём Ленин был одним из самых решительных сторонников такой предельно гуманной меры. Сегодня хулители Ленина и это „лыко“ ставят ему „в строку“, но вот фрагмент свидетельских показаний патриарха Тихона 5 мая 1922 года на процессе московских церковников, судимых по обвинению в возмущении прихожан против Советской власти, изымавшей церковные ценности…

„Обвинитель. Вот экспертиза отвечала на вопросы: является ли изъятие священных предметов для целей милосердия святотатством или кощунством, и ответила – не является.

Патриарх. Напрасно.

Обвинитель. Значит, Вы считаете, что это святотатство?

Патриарх. По канону.

Председатель суда. А не по канонам?

Патриарх. Может быть с точки зрения нравственности и благотворительности.

Председатель суда. Разве каноны не являются выражением нравственности?

Патриарх. Не всегда. Есть вера, а есть Церковное управление – это разные области…“[1237]

Умри, Тихон, – лучше не скажешь!

Ведь что, фактически, признал сам высший иерарх на публичном процессе? А то, что каноническое церковное право и церковь как социальный институт к вере в Христа никакого отношения не имеют! Что церковные каноны отнюдь не есть нравственные образцы, основанные на христовых заповедях…

При этом ни Тихон, ни издавшие материалы его следственного дела ельциноидные историки и церковники, так, похоже и не поняли, что Тихон всего одной фразой вынес нравственный приговор такой церкви, которая стоит на антисоветских позициях.

„Безбожник“ Ленин поступал истинно по-христиански. Церковники же – противники Ленина, вели себя как худшие служители Золотой мамоны. Но это было характерно вообще для царской России, продуктом которой являлась в 20-е годы „каноническая“ церковь…

Вот текст:

„Когда въ 1873 г. страдала от голода л?вая сторона Поволжья – самаро-оренбургская, на правой сторон? – саратовской – был р?дкий урожай и хл?б не находил сбыта даже по низким ценамъ. То же самое наблюдалось въ 1884 г. въ Казанской губ., когда казанскiе мужики питались всяческими суррогатами, а на волжско-камскихъ пристанях той же Казанской губ. гнили 1 720 000 чет[вертей] хл?ба. Наконецъ, и в злосчастномъ 1891 г., когда весь востокъ Европ. Россiи объятъ был неурожаемъ, урожай хл?бовъ въ губ. малороссiйскихъ, новороссiйскихъ, юго-западныхъ, прибалтiйскихъ и на с?вер? Кавказа былъ таковъ, что в общемъ по Россiи уродилось на каждую душу несравненно больше т?хъ 14 пудов, которые признаны были тогда достаточными для продовольствiя души въ теченiе года…“

Неимоверно утяжеляющие текст „?“ (яти), многочисленные твёрдые знаки в конце слов, оканчивающихся на согласную, и двойные „и“(„и“ и „i“) в этой цитате объясняются тем, что выше приведён отрывок из статьи „Голодъ“ в томе 17 Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона…

Между прочим, все эти архаизмы русского правописания были отменены как раз ленинским Октябрём 1917 года.

Знакомство со справкой из энциклопедического издания царских времён, честно говоря, ошарашивает! В стране, где миллионы голодают и миллионы умирают от голода, хлеба было, оказывается, не просто достаточно для прокормления всех, а с большим избытком!

Такую политику царского правительства и лично царей определить иначе, чем геноцид, нельзя!

Это и был геноцид – в чистом виде! Геноцид означает сознательное уничтожение масс людей, и царизм этим как раз в России и занимался.

Подобная, с позволения сказать, „политика“, основанная на неестественном, жадном и подлом „праве“ частной собственности, объявленной негодяями „священной“, вообще характерна для любого общества частных собственников и от такого общества неотъемлема. Однако ситуация 1891 года в царской России даже на фоне людоедской политики капитализма выглядит особенно отвратительной: царь, помещики и капиталисты допустили голодную смерть миллионов своих подданных и соотечественников в стране, лопающейся от запасов хлеба!

Завершая же тему голода, напомню, что многомиллионные жертвы страшного голода 1921–1922 годов в Советской России объясняются не только нехваткой продовольствия. Свою жатву собрали и эпидемии.

Царская Россия была самой неблагополучной страной Европы в эпидемиологическом отношении: в начале ХХ века по неполным данным в России от инфекционных болезней (сыпной и возвратный тиф, холера, чума, оспа, малярия, туберкулёз, сифилис и т. д.) ежегодно умирало около миллиона человек. В 1912 году было зарегистрировано 13 миллионов больных заразными болезнями – почти каждый десятый подданный царя Николая…

Две войны и разруха положение лишь усугубили, особенно губителен был тиф. По оценочным данным с 1918 по 1923 год сыпным тифом болело до 30 миллионов человек, возвратным – около 10 миллионов человек. Понятно, что организм, ослабленный голодом, не мог бороться с болезнями, а организм, ослабленный болезнями, не мог выжить при питании, недостаточном для борьбы за выживание. Всё это тоже сказалось на общей цифре жертв голода после гражданской войны.

И можно считать одним из первых социальных подвигов новой России то, что уже к 1924 году продовольственная проблема утратила трагичность, а заболеваемость резко снизилась. Собственно, уже в 1921 году заболеваемость сыпным тифом снизилась по сравнению с 1920 годом в 6 раз, а к 1927 году – в 100 раз.

Холера как массовое заболевание была вообще ликвидирована. Царизм этого не мог добиться в условиях стабильности. Советская власть смогла сделать это в условиях кризиса. Ну, о чём после уже одного этого можно спорить, господа хорошие?

Голод стал для первых лет Советской власти последним тяжелейшим испытанием. Пережив его, Россия Ленина начинала реконструктивный период, начинала созидать себя под рукой Ленина.

Не стоит при этом даже опровержения побасенка о том, что в 1921 году Ленин якобы понял, что ничего из того, что задумано, не получается, что он якобы признавал – втихую, что мол, большевики оказались у разбитого корыта и т. д. и т. п. Ничего подобного Ленин не говорил, не испытывал и не чувствовал. Он знал, что ошибок совершено немало, но знал и то, что обойтись без них в деле небывалого доселе социального и исторического размаха не-воз-мож-но!

Ещё в апреле 1918 года Ленин писал:

„Руководить трудящимися массами может только класс, без колебаний идущий по своему пути, не падающий духом и не впадающий в отчаяние на самых трудных, тяжёлых и опасных переходах. Нам истерические порывы не нужны. Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата“[1238].

„Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата“, – это было сказано вождём, умеющим вести за собой, видящим путь и умеющим верно расставить общественные приоритеты.

Отвечая 16 апреля 1921 года на письма из Германии Клары Цеткин и Пауля Леви, Ленин писал им:

„Наше положение в феврале и марте было тяжёлым. Крестьянская страна. Крестьянское хозяйство – гигантское большинство населения. Колеблется. Разорено, недовольно. Но мы не должны быть слишком пессимистичны. Мы своевременно сделали уступки. И я уверен, что мы победим“[1239].

Написанное Лениным в доверительном письме было не позой, и не фразой. Это было выражением точного понимания им как сложности эпохи, так и её созидательных, преобразующих возможностей.

23 августа 1921 года Ленин публикует в „Правде“ статью „Новые времена, старые ошибки в новом виде“ (ПСС, т. 44, с. 101–109). Рекомендую читателю самому с ней познакомиться, чтобы лишний раз убедиться – при всех трудностях и проблемах Ленин смотрел на ситуацию трезвым, деловым взглядом и деловым образом ставил перед Советской властью очередные задачи момента.