6.1.1. Демократическая иллюзия или историческая реальность?

РСДРП и Ленин всегда признавали необходимость созыва Учредительного собрания как части программы-минимум буржуазно-демократических преобразований. Однако после Февральской революции события быстро вышли за рамки «демократического этапа», вследствие чего изменилась и позиция Ленина, хотя, учитывая вероятность протеста со стороны других партий, он даже и в «Государстве и революции» еще не отказался от созыва Учредительного собрания. В то же время уже задолго до октября у него были серьезные сомнения в связи с созданием такого всероссийского собрания. Как свидетельствует эпиграф к настоящей главе, в отношении Учредительного собрания он придерживался своей сложившейся ранее точки зрения, согласно которой представление о буржуазно-демократической системе и возможности ее утверждения в России являются политической иллюзией. После февраля 1917 г. Ленин мыслил уже не категориями буржуазно-демократического режима, принявшего облик «бонапартизма», а однозначно выдвигал на передний план цели «пролетарского самоуправления» (коммуны), которое, как мы уже видели в предыдущей главе, должно было последовать за революционным периодом. В конечном итоге Ленин пытался в принципиальной и политической плоскости совместить идею выборов в Учредительное собрание и декларированные цели социалистической революции.[711] После июльских дней (да и позже) Ленин, в отличие от меньшевиков, видел в Учредительном собрании своего рода советский конвент, который в конечном итоге был бы выразителем власти советов или, возможно, высшим Советом. В то же время он ни на минуту не предполагал, что без революции Учредительное собрание сумеет избежать участи «франкфуртской говорильни» или I Думы.[712] «Чтобы… быть конвентом, для этого надо сметь, уметь, иметь силу наносить беспощадные удары контрреволюции, а не соглашаться с нею». В этой же статье о конституционных иллюзиях, посланной из подполья для опубликования в конце июля, Ленин однозначно выделил три позиции по вопросу об Учредительном собрании: «мелкобуржуазную эсеро-меньшевистскую», «большевистскую пролетарскую» и «буржуазную», — поместив всю эту проблематику в конкретный контекст политической классовой борьбы. «С самого начала революции, — писал он, — наметились два взгляда на Учредительное собрание. Эсеры и меньшевики, насквозь пропитанные конституционными иллюзиями, смотрели на дело с доверчивостью мелкого буржуа, не желающего знать классовой борьбы: Учредительное собрание провозглашено, Учредительное собрание будет, и баста! Что сверх того, то от лукавого! А большевики говорили: лишь в меру укрепления силы и власти Советов созыв Учредительного собрания и успех его обеспечен. У меньшевиков и эсеров центр тяжести переносился на юридический акт: провозглашение, обещание, декларирование созыва Учредительного собрания. У большевиков центр тяжести переносился на классовую борьбу: если Советы победят, Учредительное собрание будет обеспечено, если нет, оно не обеспечено. Так и вышло. Буржуазия все время вела то скрытую, то явную, но непрерывную, неуклонную борьбу против созыва Учредительного собрания».[713]

Таким образом, очевидно, что в ленинском подходе принципиальные политические и правовые соображения составляли различные стороны одной и той же проблематики. Принципиальная позиция Ленина не изменилась и после октября, по его мнению, Советская власть в принципе нуждалась в Учредительном собрании. Изменилась «лишь» политическая ситуация, соотношение политических и классовых сил, так как и в январе 1918 г. еще нельзя было говорить об «укреплении власти Советов». Таким образом, до октября Ленин соглашался с актом созыва Учредительного собрания, хотя, как мы видели, он уже тогда искал политическую роль этого учреждения и намечал ему роль конвента. Уже тогда, летом 1917 г., ключевым вопросом был переход власти к Советам.

Когда в конце августа — начале сентября 1917 г. в Советах явно обозначилось изменение соотношения сил в пользу большевиков, Ленин, допуская возможность «мирного» развития революции, снова выдвинул лозунг «Вся власть Советам!». Этот лозунг еще допускал созыв Учредительного собрания, так как в то время Ленин еще считал возможным компромисс с «мелкобуржуазной демократией». «Компромиссом, — писал он, — является, с нашей стороны, наш возврат к доиюльскому требованию: вся власть Советам, ответственное перед Советами правительство из эсеров и меньшевиков».[714]

Однако такая компромиссная ситуация не сложилась, «мелкобуржуазная демократия» не смогла самостоятельно стать на ноги. В т. н. предпарламенте (создание которого Ленин, использовав выражение Маркса, назвал «парламентским кретинизмом») сами партии категорически отвергли компромиссное предложение Ленина. Незадолго до начала восстания в уже цитированном письме И. Т. Смилге Ленин, надеявшийся на успешный захват власти, оптимистически отзывался и о выборах в Учредительное собрание, предположив, что большевики вместе с левыми эсерами смогут получить в нем большинство: «Вы можете начать сразу осуществлять тот блок с левыми эсерами, который один может нам дать прочную власть в России и большинство в Учредительном собрании».[715]

Такова была историческая ситуация, от которой нельзя отделить и точку зрения Ленина на Учредительное собрание после октябрьского восстания. Анализ показывает, что в его оценке этого вопроса не произошло радикального, принципиального перелома.