ЧУДЕСА В РЕШЕТЕ
ЧУДЕСА В РЕШЕТЕ
«Сначала в Центр конгрессов ввели скандальную леди с темным прошлым, а потом попытались запугать чемпиона мира двумя уголовниками без будущего, вернее с будущим, ограниченным тюремной решеткой, или, как говорят «профессионалы», «небом в клеточку». Правда, уголовников в конце концов удалили...» (Л. Колосов, «За кулисами Багио», «Неделя» № 46, 1978).
Мы вернулись в Багио. Фрау Лееверик могла бы, конечно, вновь занять свое место в жюри и взять бразды правления в свои руки, но ей не хотелось вносить разлад в нашу команду. Начался новый этап — этап руководства Кина, человека, не утруждающего себя моральными принципами, этап постепенной сдачи всех позиций и абсолютной гегемонии советских.
Но в дело вмешались другие силы. После выступления в Маниле я получил множество писем. Люди возмущались обстановкой на матче, предлагали свою помощь. Их взволновала не столько политическая сторона дела, сколько явная несправедливость по отношению к одному из соперников. Не скрою, чтобы нейтрализовать Зухаря, я кое-кого временно нанял — но были и помощники-добровольцы. Они сидели в зале и медитировали, стремясь нарушить связь Зухаря с Карповым.
Не знаю, как это действовало, и действовало ли вообще. В конце концов, исход матча решался на шахматной доске, а не вокруг нее. И тут-то должно было сказаться огромное спортивное и психологическое преимущество Карпова в тот момент. Я был опустошен. Мой дебютный репертуар дал трещину, моя излюбленная защита в испанской партии была опровергнута, и мне приходилось петлять меж других дебютов, где у противника наверняка были заготовлены мощные новинки. Словом, я находился в положении кролика, отданного на съедение удаву...
Судя по всему, матч подходил к концу. Но странное дело! Сколько Карпов ни старался, сколько выигранных позиций ни получал, он ничего не мог сделать. Целый месяц без Зухаря — он не мог одержать ни одной победы!
Восемнадцатая партия. Я играю не очень полюбившуюся мне защиту Пирца — Уфимцева. Трудный миттельшпиль, тяжелый эндшпиль, мучительное доигрывание; 60 ходов в защите без единого проблеска контригры, но — ничья!
На 19-й и 20-й партиях в зале появились мои новые помощники. Два йога, американцы Стивен Двайер и Виктория Шеп-пард, прочитав сообщение о моей пресс-конференции в Маниле, решили оказать мне безвозмездную помощь. Стоило им появиться в зале и усесться в позе лотоса, как что-то случилось с Зухарем. Он закрыл лицо платком, а через некоторое время вышел из зала — насовсем, до конца партии. За ним потянулись остальные советские. Два йога изгнали из зала целую делегацию! Диди, милая женщина, сидела с закрытыми глазами, Дада, скромный молодой человек, иногда косил взглядом на Зухаря. На их лицах были покой и смирение, а Зухарь «со товарищи» бежали от них! Поверьте, читатель,— я не верю в чертовщину, но что-то случилось! Советские с первых же минут усмотрели в йогах опаснейших противников. В ходе партии их пытались удалить из зала. Уж не знаю, под каким предлогом, но фрау Лееверик настояла на их присутствии.
Б. Црнчевич: «Почему Виктория Шеппард и Стивен Майкл Двайер решили помочь эмигранту — останется тайной. Они неожиданно появились в одно прекрасное утро в Багио и предложили Корчному бесплатную помощь. Фрау Лееверик встретила йогов с распростертыми объятиями и представила их всем как молодых, умных и религиозных людей, которым вера запрещает творить зло. Но так как Зухарь приносит зло Виктору Львовичу, то вера позволяет, даже приказывает Виктории и Стивену нейтрализовать злого чародея, сделать его беспомощным и бесплодным. Но при этом не нанести вреда!» («Эмигрант и Игра»).
Не в привычках советского человека терпеть своих врагов. На расширенном военном совете (с участием Кампоманеса!) для начала было решено, что йоги хотя и могут находиться в зале, но должны сидеть нормально и в европейской одежде, а не в своих традиционных оранжевых балахонах. И, кроме того, располагаться в отдалении от советской делегации...
Двадцатая партия стала для меня одной из труднейших в матче. Я применил дебют, который не играл никогда в жизни,,— защиту Каро-Канн. Мне удалось уравнять шансы, но тут, переоценив свою позицию, я увлекся неправильной идеей и столкнулся с серьезными затруднениями. В цейтноте — еще пара ошибок, и партия была отложена уже в совершенно проигранном для меня положении. Над записанным ходом Карпов (небывалый случай!) продумал полчаса, но (как уже бывало не раз) избрал ход попроще, уклонившись от опасных, как ему казалось, осложнений. Запиши он активный ход, всех этих «осложнений» хватило бы хода на три-четыре, а потом я мог со спокойной совестью сдаться...
Придя на доигрывание, я, к своему удивлению, увидел у входа в зал карауливших меня Зухаря и остальных «товарищей». Тут я понял, что доигрывание будет нешуточным. Так и есть: Карпов не записал выигрывающий ход! Но мое положение все равно оставалось тяжелым. После размена ферзей партия перешла в эндшпиль, где у меня почти не было ходов. Кроме пешечных, с виду весьма опасных! И это-то испугало Карпова. Он опять избрал наиболее прочное продолжение, и — о чудо! — я убежал на ничью. После этой партии Голомбек заявил, что отныне он поверил в загробную жизнь!
Накануне 21-й партии собралось жюри. Кампоманес объявил, что мои йоги — члены организации «Ананда Марга», которых обвиняют в покушении на индийского дипломата. Они находятся под следствием, но за недостатком улик с февраля 1978 года отпущены под залог. Поскольку они потенциальные преступники, то не должны находиться в зале. Этакая советская точка зрения! Во всем мире в юриспруденции принята так называемая «презумпция невиновности»: пока не собраны доказательства, что человек совершил преступление, с ним нельзя обращаться как с преступником. А тут все наоборот! И — извините за набившую оскомину фразу — жюри послушно приняло советскую точку зрения. Хотя совершенно очевидно, что опасных преступников, настоящих террористов не выпустили бы ни за какие деньги.
В 21-й партии Карпов применяет сногсшибательную новинку. Он жертвует фигуру, атакуя застрявшего в центре белого короля. Но я отклоняю жертву, спокойно заканчиваю развитие фигур, и вскоре выясняется, что черные у разбитого корыта. Из их атаки ничего не вышло, а белые выиграли пешку... При доигрывании мне удалось сломить сопротивление противника, и счет стал 4:2. Я считаю эту партию моим лучшим достижением в матче.
Примечательно, что именно в те дни на свет появился меморандум Кампоманеса с предупреждением «о возможности прекращения матча в целях обеспечения личной и общественной безопасности». По
счастью, в Багио эта во всех отношениях новаторская идея не была реализована. Зато в Москве, в феврале 1985 года, Кампоманесу удалось-таки прекратить тревожно затянувшийся матч между Карповым и Каспаровым, что явилось, по словам М- Ботвинника, «совершеннейшим безобразием, слава Богу единственным за всю историю шахмат!»
Двадцать вторая партия. Успешно защищаюсь в худшем эндшпиле. Дело близится к ничьей, но в цейтноте я допускаю явный промах, и Карпов выигрывает пешку. Цейтнот закончился, у меня совершенно безнадежно. Но, видимо, в тот день «йогурт» оказался слишком питательным. Карпов продолжал играть как заведенный (хотя мог бы и отложить партию), сделал четыре слабых хода подряд, и в отложенной позиции ничья была уже не за горами.
Вообще, в Багио Карпов испортил немало выгодных для себя окончаний. Но, скажем, в статье моего бывшего соотечественника гроссмейстера Г. Б. Сосонко, напечатанной в голландском шахматном бюллетене, я прочел фразу о «безукоризненной эндшпильной технике симпатичного чемпиона мира». Гм... Может быть, эта фраза — дань совсем другой советской технике, военной?..
Пока идет партия за партией, йоги не теряют времени даром. Они учат меня и моих друзей своему искусству. Даже Кин подчас стоит на голове, что, по словам зрителей, напоминает им о печальном состоянии Пизанской башни. Йоги устраивают прием — все мои болельщики приглашены. Все знакомятся с ними, все в восторге от их обращения, эрудиции, гостеприимства. Ничего удивительного, что они вызывают всеобщую симпатию. Оба в разное время окончили Гарвардский университет, Диди разговаривает на 10 языках, весьма начитанна, у Дада тоже философский склад ума...
Что касается их судебного прошлого или настоящего, они объяснили нам, что организация «Ананда Марга» возникла в Индии, где в момент правления Неру и Индиры Ганди были очень сильны коммунисты. В ее рядах оказались сотни тысяч людей, в десятках стран мира появились пропагандисты нового учения. Почуяв опасность, коммунисты постарались опорочить организацию в глазах народа. Они сумели упрятать в тюрьму ее лидера — он провел в заключении семь лет без суда и следствия! Они организовывали провокации, убийства, совершаемые якобы руками членов «Ананды Марги»! В одну из таких ловушек и попали Диди и Дада.
Ну что ж, только такие люди — сильные, смелые — могли помочь мне в борьбе, которая давно уже вышла за рамки
шахматной доски!
Между тем противник нагнетал давление. Очередным вердиктом жюри йогам было запрещено жить у меня в отеле.
Еще через несколько дней решением Кампоманеса, подтвержденным жюри, йогам запретили пользоваться автомобилями, приданными моей делегации, и вообще появляться в моем отеле!
Черт возьми, почему, спрашивается, в Маниле йоги имеют полную свободу передвижения, могут находиться где угодно, а в Багио, где полным-полно вооруженной охраны местного и советского происхождения, им чинят какие-то препятствия?!
Я очень разозлился, когда узнал, что йогов заставили дать «подписку о невыезде» с моей дачи, где они находились. Я разозлился на Кина, который исподтишка, не ставя в известность о своих действиях ни меня, ни фрау Лееверик, предавал мои интересы. Я написал письмо Лим Кок Анну:
«Меня искренне удивляет шум, поднятый организаторами по поводу присутствия членов «Ананды Марги» в игровом зале. Напоминаю всем, что они освобождены министерством юстиции за недостатком доказательств якобы совершенного ими преступления. Странно, что Кампоманесу не пришла в голову идея удалить фрау Лееверик. Как-никак много лет назад она получила 20 лет лагерей «за шпионаж». Ей посчастливилось выйти на свободу раньше, но она до сих пор так и не реабилитирована. Да и я, бежав два года назад из СССР, определенно нарушил советский закон. Без сомнения, в СССР меня считают преступником. Уж не хотел бы Кампоманес избавиться и от меня?!
Насколько мне известно, в зале действительно есть несколько преступников, но это члены советской группы. Для беженца из СССР присутствие в зале вооруженных агентов КГБ — реальная опасность. Тем не менее организаторы до сих пор так и не предприняли попытки проверить наличие оружия в одежде Пищенко и его коллег.
Вернемся к сути проблемы. Две недели назад Кампоманес отрицал свое право удалить из зала человека, который мешает играющему. Теперь же он требует изолировать людей, которые никого не трогают! Что за странная решимость?
...Запрещенная правилами ФИДЕ связь между Карповым и Зухарем во время партий была очевидной, но сами организаторы до сих пор ничего не сделали для того, чтобы навести порядок. Вот почему я принял помощь членов «Ананды Марги». Это — моя защита и контрмера. Они мне нужны. Они поддерживают меня, и я беру их под свою ответственность. Я гарантирую их безупречное поведение в зале. Я согласен на то, чтобы их обыскивали, я даже согласен, чтобы они сидели в зале в рядах для моей делегации. Но не могу же я во всем уступать Кампоманесу, который обнаружил в ходе матча свое далеко не нейтральное поведение...
Я подчеркиваю, что члены организации «Ананда Марга»
могут быть удалены только в том случае, если Зухарь и Пище-нко будут изгнаны из зала раз и навсегда.
В. Корчной. 12.09.78». Увы, письмо ничего не дало. Лим Кок Анн ознакомился с ним из рук Стина и... не принял его.
Гонения на Диди и Дада вызвали удивление у ряда лиц, ответственных за проведение матча. Мою дачу навестили по очереди Шмид и Эйве. Побеседовав с йогами, они пришли к выводу, что уж во всяком случае физической опасности те ни для кого не представляют...
Двадцать третья партия. Карпов в значительной мере уже утратил свое шахматное преимущество. Расстреляв впустую свои теоретические заряды, он потерял уверенность в себе. Теряет он и последние физические силы... В сравнительно простом положении я переиграл Карпова. Не без труда ему удалось отыскать этюдную защиту и добиться ничьей.
В 24-й партии впервые за много дней я наконец получил перевес по дебюту, играя черными; но в середине партии упустил шанс зажать противника, и Карпов снова убежал на ничью.
Эм. Штейн: «Боги на Олимпе покинули свое дитя и обратили внимание на пасынка; говоря без метафор — игра у Карпова не шла, что-то сломалось в прекрасном шахматном дизеле. Трагедию художника Карпова в этот момент можно объяснить попыткой соединить воедино разрозненные вертикали и горизонтали черно-белого мира... Почти классический стиль художника не только потерял свой обычный блеск — он просто деформировался под тяжестью того давления, которому его подверг «коллектив»: отточенная техника отупела, компьютерное прогнозирование сменилось зияющими провалами. Массы стали пожирать творца» («Континент» № 21, 1979).
В советском стане паника. Похоже, чемпион высказывает неудовольствие своим помощникам, обвиняя их в своей плохой игре. Таль дает интервью одной из европейских газет. Нечасто услышишь подобные откровения из уст советских официальных лиц! В ответах тренера сквозит отчаяние. Чемпион, по словам Таля, готовился играть 24 партии, и он был близок к победе! А что будет теперь — неизвестно...