№ 9. «В первых строках своего письма…»

№ 9. «В первых строках своего письма…»

«Здравствуй, дорогая, из Афганистана…»

1

«Здравствуйте, дорогая мама и сестренка Зина! Служба моя очень трудная, я почти ежедневно рискую своей жизнью. Враги не дают нам покоя, воюем с ними почти каждый день, я уже потерял многих боевых друзей. Даже спать ночью приходится в обнимку с автоматом, не расстаемся с оружием весь день. Командиры меня уважают, самый главный командир благодарил меня, когда я спас ему жизнь. А сейчас прямо идет бой, я пользуюсь затишьем, пишу это письмо. Пишу прямо на сапоге убитого моего друга, он лежит с прострелянной головой, я не знаю, выживу ли в этом бою. Но если Вы, мама, получите это письмо, значит, я уцелел. Пока прервусь, душманы снова пошли в атаку, позже допишу…»

— Нет, я больше не могу читать этот бред! Ведь этот сукин сын пишет письмо матери своей, которая и так за него волнуется. Нет, чтобы успокоить… Это письмо мне передали утром прямо из военной цензуры, хорошо, что удалось «прервать его полет» на родину. Я решил прямо на утреннем построении всей нашей Кандагарской бригады зачитать этот «шедевр». Я уже навел справки об этом «герое», которого, мол, я сам благодарил за храбрость. Сейчас вы все его увидите, оцените этого «красавчика». — Подполковник, невысокий крепыш с загоревшим дочерна лицом, прославленный командир 70 ОМСБ, оторвался от чтения письма, прошелся по невысокой трибуне, сплюнул в сердцах, вновь подошел к микрофону.

Весь личный состав бригады выстроился на плацу, ловили каждое слово своего командира. Было от чего прийти в изумление. Никто, наверное, не писал домой такие письма, старались успокоить родных, приукрасить свою жизнь, а здесь все наоборот. Ждали, когда выйдет этот «писака». Весь состав офицеров и солдат Отдельной Медицинской роты стоял прямо напротив трибуны, было видно рассерженное лицо подполковника. Он, наконец, произнес в микрофон:

— Рядовой Пописев Борис, хозяйственный взвод, выйти из строя!

Из второго ряда названного подразделения неловко выдвинулся, косолапо шагая, невысокий солдатик, встал перед своим строем.

— Сюда-сюда иди, пусть все тебя рассмотрят!

Рядовой, нелепо размахивая руками, промаршировал к трибуне. По рядам выстроившейся бригады пробежал вздох удивления. Вид «героя» поражал: грязная, вся в темных пятнах полевая форма, панама с обтрепавшимися полями, ботинки, которых не касалась обувная щетка уже не один месяц. Не пропорционально маленькая голова с узким личиком, на котором застыло выражение ужаса — довершала картину. Он поднялся на трибуну, как того потребовал командир, встал рядом. Откровенный хохот раздался среди «кандагарцев». Разительный контраст между подполковником и рядовым бросался в глаза.

Командир взмахом руки оборвал смех, что-то негромко сказал Пописеву, наклонившись к самому уху. Солдатик кивнул головой и заговорил:

— Я, это, самое, испугался выходить в свой первый рейд, был в 1-ом батальоне, попросился в хозяйственный взвод, очень хотел выжить. Уже полгода там служу, никогда не участвовал в бою, шибко боюсь крови. — Он опустил голову, плечи затряслись.

— Ты скажи-ка нам, кем работаешь? — командир обвел взглядом строй на плацу.

— Шофером я, это самое, работаю. Ассенизатором, вывожу из туалетов, это самое, — он размазал по грязному лицу слезы, отчего появились светлые потеки, окончательно смешался и заревел в голос.

Командир брезгливо отодвинулся от него:

— Вот вам такой Аника-воин! Прошу любить и жаловать! Поди, уже не первое такое письмо написал?

Тот, продолжая реветь, кивнул головой.

— Все ясно! Нечего на него больше любоваться! Командир взвода! — обратился подполковник к прапорщику, который вытянулся у своего подразделения. — Оформите рядового Пописева на гауптвахту на всю «катушку», я его «награждаю». Увести!

Двое плечистых солдат с автоматами из комендантского взвода выросли, как из-под земли. Арестованного увели.

Командир вновь прошелся по трибуне, собираясь с мыслями. Он коротко обрисовал сложившуюся обстановку, напомнил о высокой миссии интернационалистов, возложенной на всех солдат и офицеров в Афганистане, призвал сохранять достоинство советских людей, беречь нервы своих родных и близких, не писать таких «дурацких» писем. На этом общее построение закончилось, всем командирам подполковник приказал прибыть к нему в кабинет на совещание.

Подразделения стали расходиться по своим рабочим местам. Офицеры-медики шли плотной группой. Все обсуждали этот инцидент с письмом.

2

— Слушайте, мужики, я просто обалдел от такого письма. Интересно, что он там еще понаписал. Поведал о подвиге, за который к Герою надо представлять? — стоматолог, старший лейтенант Сухар, в сердцах сплюнул. — Я своим родителям вообще ничего о войне не пишу. Хватит того, что они в сплетнях слышат. Так много слухов об этом Афгане в народе ходит. А наш Олежка вообще скрыл, что в Афганистане служит. Так ведь? — он обратился к прапорщику Шлемову, фельдшеру приемного отделения.

— У меня мать сердечница, зачем ее расстраивать. Я один у нее. Вот и написал, что в Венгрии служу. Мне Санька Невский помогает расписывать красоты этой страны. Хорошо получается. В отпуск ездил, привез ей подарков кучу. Правда, все удивлялась, что ни одной вещи венгерского производства нет. Еле отбрехался — мол, там тоже все завалено китайскими шмотками. — Худощавый, черноусый, бритый налысо Олег счастливо рассмеялся. О его трогательной заботе к матери знали все в Медроте. Он частенько посылал ей дефицитные лекарства с отпускниками в Союз (с медикаментами там очень было плохо в отличие от Афгана).

— Сашка пролежал зимой больше месяца с тифом, но я знаю, что ни слова об этом семье не сообщил. Так ведь? — Анестезиолог Акбаров, обладатель шикарных черных усов, кивнул в сторону Невского.

— Было дело, Толик. Наши родные и так себе места не находят, зачем их расстраивать лишний раз. Мы же не «пописевы» какие-нибудь! — Старший лейтенант, хирург, кивнул в сторону плаца, намекая на письмо солдата. — Правда, вот удивилась жена, когда я предстал перед ней в отпуске по болезни — худой, как «велосипед». Прижала меня к стенке, пришлось «расколоться» про болезнь. Но это ведь было уже для нее не страшно — все позади, все хорошо кончилось…

— Да, ребята! Правильно мы делаем, что не пишем о наших ужасах и страстях афганских. Пусть меньше волнуются за нас. — Вступил в разговор рассудительный, серьезный Саша Тамару, начальник аптеки. — Вот вернемся домой все живые и здоровые, тогда и поведаем кое-что. С другой стороны, много и не напишешь — цензура вычеркивает часто. Вы обратили внимание, что даже письма из дома просматривают. Мне часто со штампом приходят — «поступило в расклеенном, грязном виде». Это они так свое присутствие оправдывают. Ничего, после войны, вся правда все равно вылезет. Может быть, кто и из нас опишет эти годы.

Медики наперебой начали подтверждать, что тоже получали письма с такими штампами. В каком же виде приходят тогда их собственные письма?!

Незаметно дошли до своей Медроты, разошлись по своим рабочим местам. Начинался новый трудовой день. Немилосердно жгло августовское солнце, не смотря на раннее утро.

Это высокое, вечно голубое небо уже раздражало. Хотелось увидеть тучи, а еще лучше попасть под хороший ливень. Но мечтам не суждено было сбыться. Оставалось надеяться на возвращение на Родину. Уж она порадует хорошим дождичком…

3

Вечером, после ужина все офицеры и прапорщики собрались в своей комнате офицерского общежития на 10 человек. Всего было выделено 2 таких комнаты для Медроты. Раньше жили в общежитии при Приемном отделении по3–4 человека в комнатах. Но еще весной прежний командир бригады добился своего — всех офицеров в городке собрали в огромный, длинный, вновь отстроенный модуль (сборно-щитовой барак). Никто не был в восторге от такой инициативы. Минусов получалось больше, чем плюсов. Тем более раздражали частые «рейды» с проверками офицеров политотдела, которые вламывались в любое время дня и ночи, даже лазили по тумбочкам хозяев. Один Бог ведает, что они намеривались там найти…

Кровати стояли в несколько рядов. Не всем досталась стена. «Счастливчики» могли развешивать на стене у кровати фотографии жен, детей, рисунки любимых чад своих. В этом отношении хирургу Невскому повезло — его кровать целиком примыкала к стенке. Он с радостью этим воспользовался: теперь, ложась спать, всегда можно было посмотреть на фото жены и 4-летней дочери. Там же Александр разместил и рисунки дочки. Она любила рисовать «счастливую семью» — 3 медведя или 3 зайчика, 3 белочки (обязательно подписывала, где «папа», где «мама», а где «дочка»). Эти рисунки умиляли, добавляли сил. Напоминали, что где-то далеко его ждут и верят в успешное возвращение. А недавно он разместил «последний шедевр» своей любимицы: дочь крупными буквами написала на листе (видимо, текст она старательно обвела после написанного матерью по ее просьбе):

«Дяденьки командиры! Отпустите моего папу в отпуск. Он очень у нас хороший, а вы его держите за руку, не пускаете ко мне. Я сильно скучаю по папе Саше. Я его люблю и он меня тоже!!»

Командир Медроты даже крякнул, прочитав послание дочки хирурга. А потом серьезно пояснил:

— Ну, не могу я тебя сейчас отпустить, сам знаешь! Вот в октябре поедешь, я же не знал, что наш ведущий хирург «свинтит» от нас в Газни. Совсем не кому будет оперировать — наприсылали «зеленых» специалистов на замену, пока они научатся скальпель в руках держать! Потерпи, так и дочке своей объясни. — Михаил Михайлович горестно вздохнул.

Все это припомнилось, когда Невский взглянул на листочек с каракулями дочки — он висел уже неделю.

Холостой Ваня Сухар на «свою» стенку развесил открытки с пакистанскими красавицами, вырезки из журналов «забугорных». Почти всегда при очередной проверке из политотдела их приказывали убрать, что Ваня и делал. Но красотки снова возвращались на свои места после ухода проверяющих.

Поставили 3-х литровую банку, заварили крепкого, ароматного чая. Наступало самое лучшее время отдыха. Каждый был предоставлен сам себе. Многие ушли в кино — но фильмы часто повторялись, надоедало смотреть одно и тоже. В комнате негромко играл магнитофон Вани. Почти все уже приобрели себе новую японскую технику, которая дожидалась в коробках «переправки» в семьи. Но у Сухара была еще и трофейная магнитола, которую и «эксплуатировали» нещадно. Очень нравились всем песни, написанные здесь в Афганистане самодеятельными авторами. Это были свои, родные, близкие и понятные всем песни. Сейчас из динамиков доносилось:

Афганистан болит в моей душе,

Мне слышатся бессонными ночами

Стихи Лаэка в небе и в печали

И выстрелы на дальнем рубеже…

Спустя несколько минут многие уже писали письма на Родину. Это становилось уже потребностью души — поведать близким о своей жизни, успокоить, ободрить. Но самое желанное в Афгане — это получить самому весточку из дома. Письма ждали, как самую большую награду за перенесенные испытания в течение дня. Если долго не приходила почта, люди нервничали, ругали «почтовиков». Срывали раздражение друг на друге. Даже по внешнему виду уже можно было определить, кто давно не имел вестей из дома. Успокаивали, как могли. И вот письмо получено! Это счастье!! Его зачитывали «до дыр», читали вслух, хвастались успехами детей, показывали новые фотографии. Это был настоящий праздник. Письма для каждого «афганца» были, как глоток свежего, прохладного воздуха в этом раскаленном, суровом крае.

4

В лучшем положении сейчас оказывался Толик Акбаров — он чуть более месяца, как вернулся из дома, не успел еще сильно соскучиться. Краткая поездка домой была неожиданной. Но не было бы счастья — да несчастье помогло. Погиб во время июльского рейда офицер из третьего батальона, отдел кадров проверил всех офицеров бригады и выбрал земляка из Астрахани, чтобы сопровождать тело на родину. И этот выбор пал на анестезиолога Акбарова. Тот сначала решил категорически отказаться, но возможность увидеть жену и недавно родившуюся дочь пересилила. Провожали сослуживца на аэродром почти всем составом Медроты. Завидовали — и не завидовали (как поведут себя родные погибшего, как себя вести, что рассказывать о человеке, которого и не знал при жизни…)

Дочь у молодого папаши родилась в апреле, причем 22 числа, как и Ленин. Все усмотрели в этом большой знак, а счастливый отец решил и дочку наречь в честь вождя мирового пролетариата — Вилена. На большой вечеринке, устроенной в честь новорожденной, он пьяно кричал, что это совпадение надо «увековечить» таким именем. Еле-еле уговорили папочку не пороть чепухи, не портить девчонке жизнь, а назвать красивым женским именем. В конце концов, все проголосовали за имя Лена (Невский настаивал больше всех — так звали его дочь). На следующий день Толик отписал своей жене письмо — и появилась Лена Акбарова. И вот представилась возможность увидеть свою крохатулечку впервые.

Анатолий улетел. Вернулся он через 10 дней, старался не вспоминать о тяжелой миссии, лишь сказал, что «похоронили по-людски». Зато привез целую пачку фотографий своей дочки, всем показывал с гордостью, теперь эти фотографии заполнили всю стену у его кровати. А еще он привез трехлитровую банку черной икры (Астрахань — рыбный край). Все офицеры Медроты накинулись на угощение с радостью, но… Но вскоре на эту икру уже никто не мог и смотреть, всячески «отлынивали», обижая тем самым хозяина. Он злился, нервничал — в такой жаре не сохранить этот дефицит. Вспоминались кадры из знаменитого фильма «Белое солнце пустыни» — «не могу я ее проклятую больше есть…» Тогда решили прибегнуть к хитрости: заманивали в свою комнату офицеров из других подразделений, заставляли их есть икру, но вскоре и эта уловка перестала срабатывать — все уже были в курсе, зачем зовут, просто убегали… И смех и грех. «Зажрались» одним словом. Выход был найден — передали остатки икры в стационар для раненых, там ее и доели до последней икринки. Солдаты долго еще потом изумлялись этому дополнительному питанию. А Толик был счастлив — не пропала икра, не зря вез через всю страну. Сейчас он уютно устроился на кровати и писал письмо своим милым девочкам — жене и дочке. Лицо его выражало счастье и любовь.

Магнитофон продолжал негромко наигрывать. Приятный молодой голос пел:

Я тоскую по родной земле.

По ее рассветам и закатам.

На афганской выжженной земле

Спят тревожно русские солдаты…

Так что ты, кукушка, погоди.

Пережди какую-то минуту.

У солдата вечность впереди.

Ты ее со старостью не путай.

— Толик, есть еще авторучка? Моя «сдохла», — молчание нарушил Олег Шлемов. Он старательно писал письмо в Тюмень своей маме. Поймал брошенную ручку, продолжил писать. Сейчас ему стало легче сообщать о прелестях службы в Венгрии — он недавно познакомился с офицером, который послужил в этой стране. Тот «наговорил» ему целую тетрадь своих впечатлений, оставалось оформлять очередную «порцию» в письмо на родину. Работа спорилась, Олег даже кончик языка высунул от старания.

— Мужики, послушайте, какой мне анекдот жена прислала, — на этот раз молчание нарушил командир. Все в Кандагарской Бригаде знали командира Медроты, как неиссякаемый источник анекдотов, коих у него было множество исписанных тетрадей, жена не забывала увлечения мужа, почти в каждом письме присылала новые. Он коротко хохотнул, прокашлялся:

Молодой муж обращается к молодой жене:

— Почему борщ без мяса?!

— Не знаю. Я варила точно по кулинарной книге, которая осталась от твоей бабушки.

— И что там написано?

— «Возьмите на рынке мяса на десять копеек…»

Медики довольные, рассмеялись.

— А что, Толя, тебе твоя молодая супруга не варила такой борщ? Небось, одной черной икрой питался по приезду, — Михал Михалыч подмигнул Акбарову.

Начались воспоминания о семейной жизни. Каждый хвастался кулинарными способностями своей жены. Один холостяк Иван помалкивал. Он, наконец, прервал воспоминания:

— Вы только послушайте, что мои родители заготовили к моему приезду в отпуск, это же на целый взвод хватит. — Он принялся перечислять количество банок солений, варений, компотов. Все ахнули. Договорились ехать всем коллективом в гости к Ване в украинский городок Овруч.

Вскоре опять слышалась только песня из магнитофона. Командир писал своей жене и дочери в Фастов, городок у Киева. А Саша Тамару, самый серьезный и невозмутимый, заканчивал свое послание жене Александре и сыну Юрию, они ждали его в городе Белгород-Днестровский. Старательно заклеив конверт, Саша достал толстую тетрадь, книгу и принялся за новую работу. Он давно уже конспектировал работы В.И. Ленина, причем задачи себе ставил сам, очень торопился, боясь не уложиться «в график», который сам и составил. Это было тем более удивительно, что никто здесь не требовал конспектов по работам Ленина, все вздохнули от этого свободно. Сначала медики недоумевали, пытались отговорить, но Тамару продолжал этот «сизифов труд». От него отступились, лишь меж собой продолжая посмеиваться.

А голос из динамиков продолжал петь о кукушке:

Часто снится мне мой дом родной.

Лес о чем-то о своем мечтает.

Серая кукушка за рекой

Сколько жить осталось мне считает…

5

Невский продолжал перебирать большую пачку писем, которую достал из тумбочки, множество их уже скопилось. Письма приходили из разных уголков необъятного Союза. Сибирь, Урал, Центральный район, Москва, Ленинград. Как много людей интересуются его службой на чужбине! Всем надо вовремя ответить, подробно описать красоты страны… Иногда получались настоящие сюрпризы — вдруг приходило письмо от давнего знакомого, много лет не подающего вестей. Откуда брали адреса? Видимо, от его жены или матери, от близких друзей. Почти полгода он переписывался с «малолетками»: младшая сестра жены из Новосибирска(14 летняя, Светлана), младшая сестра друга детства из Загорска (тоже 14 летняя, Вера). Видимо, им нравилось «писать на войну» и получать ответы, которыми можно похвастать в классе. Александр был не против — больше писем, больше радостных минут общения с далекой Родиной.

Возмутило лишь одно письмо от малознакомого товарища по учебе — уже, будучи лейтенантами, вместе совершенствовались по хирургии. Он этот адрес получил от общего знакомого. Описывал свое возвращение со службы в Германии, перечислял все свои покупки: шмотки, бытовую технику, хрустальные сервизы и прочие наборы посуды, наконец, вершина его приобретения «за бугром» — автомобиль «Жигули». Теперь его интересовало — выгодно ли служить в Афганистане, что там можно купить, сколько платят денег, в какой валюте, надо ли ему «проситься» в эту страну. «Не прогадать бы» — главный его вывод.

Это письмо обсуждали всей комнатой. Страсти клокотали. Все были возмущены таким взглядом на жизнь. Действительно, как мало еще правды освещено о службе в Афгане, если такие «деляги» примериваются ехать сюда. Он, точно, черпал информацию по телевизору из программы «Время» — ведь советские воины здесь засаживают аллеи деревьев, строят дома и «маются от безделья». О смертельных опасностях ничего не говорилось.

Составили ответ коллективный. По всему выходило, что служба здесь — сплошной рай. Каждый за полгода службы уже накопил на машину «Волга». А Невский о себе еще добавил, что собирает деньги на вторую машину для жены, к отпуску в октябре надеется купить их сразу две («афганцам» везде «блат»- все достается без проблем). Под общий хохот письмо было зачитано и отправлено. Больше Игорек не отзывался письмом.

Старший лейтенант решил на выбор прочитать одно из прежних писем, вытянул из пачки. Оказалось из Челябинской области от жены. Бережно развернул. Вновь перечитал уже знакомые строки.

«Сашенька, дорогой, здравствуй! Получили сегодня твое письмо от 1 августа. Конечно, мало обрадовались таким новостям. Мы с большой надеждой ждали тебя в отпуск числа 15 августа, а выходит, отпуск отодвигается. Будем ждать тебя теперь к середине октября.

Леночка уже выздоравливает, на больничном мы не сидели, лечились так, по ходу дела. Погода последние два дня хорошая, снова тепло. Леночка вчера опять тебя вспоминала. Села, пишет письмо: «Папа не скучай, не болей. Солдаты, не болейте и не задыхайтесь. Папа, кушай все. Особенно чай и компот». Это она пишет свои каракули, а мне их комментирует, что пишет. Я чуть не расхохоталась, когда с серьезным видом она сказала о солдатах. Откуда взяла — ума не приложу. А вечером она легла спать и спрашивает: «Мама, почему Лариса живет с мамой и папой?» Я ей отвечаю: «Потому, что все дети живут с мамами и папами». Она тогда: «А я? Почему папа так долго не едет? Пусть он мне картинку нарисует. Ладно? Уточку, домик и зайчика». Я ее уверила, что напишу тебе, ты ей нарисуешь все. Пиши нам чаще. Недавно у нас с Леночкой авария в ванной случилась. Кран с горячей водой испортился, воду открыли, а закрыть не можем. Пришлось ходить по подъезду и искать, кто из мужчин сможет починить. Слесаря нет, время — десять часов вечера. Дошла аж до 4 этажа, муж Любы починил нам. Провозился с полчаса, наверное, но отремонтировал. Пока все нормально, вода не подтекает. Сосед наш на другой день смеется- говорит, что соскучилась без мужа, вот и устроила потоп, чтобы посмотреть, как мужики работают. Бутылка с меня, мол, теперь. Ну, это все шутки. Как твои дела? Что нового? Как здоровье? За нас не волнуйся. Все у нас нормально. Ждем твоих писем очень-очень. Высылаю тебе засушенный цветочек и рисунок от дочери «Цветы». Любуйся, у вас там все уже засохло, наверное. Не скучай. До свидания. Целуем. Леночка и Наташа».

Невский вздохнул, аккуратно сложил письмо, вложил в конверт сухой цветок, а рисунок дочери он повесил на стену в первый же день. Сел писать письмо своим «девчатам».

6

Иван сменил кассету на магнитоле. Вновь полились слова задушевных песен. Все невольно вслушивались в текст — так он был созвучен с происходящим:

Ты ко мне — долгожданным письмом.

Я к тебе — разговором далеким.

Между нами наш ласковый дом,

Где никто не бывал одиноким.

Я с тобой хоть за тысячу верст,

Ты со мной даже в зное Афгана,

Черный хлеб, он не так уж и черств,

На открытке так ласково: «Мама».

Невский собрался с мыслями и быстро «застрочил» по бумаге:

«Мои милые девочки, здравствуйте! Ждал сегодня от вас письма, но, увы, его не было. Перечитал прежние. Буду завтра ждать опять. Скорей бы получить весточку. Как вы там поживаете? Как здоровье у вас? Наташенька, как твой отпуск идет? У меня все по-старому. Один день, как две капли похож на другой. Дни недели не играют никакой роли. Все как всегда, даже и воскресенье проходит не заметно за работой. Очень это угнетает, устаешь, но не столько физически, сколько душевно, нервное истощение потихоньку подкрадывается. Но ничего, не переживайте за меня. Выстоим, выдержим. Все будет хорошо. Как хочется скорей увидеть вас, скучаю очень. Какая Леночка стала? Наверное, совсем уже большая, не узнать ее. Пусть еще нарисует мне что-нибудь. Отпуск пока откладывается, я уже писал. Но ничего, зато все меньше и меньше остается служить здесь. Все-таки 15-й месяц здесь служу. От мамы было письмо, она перед отъездом из деревни Сивцево написала. Ездила в Кострому, неделю и там погостила. Из Новосибирска тоже было письмо, там все нормально. Погода у нас стоит по-прежнему жаркая, но наметилась тенденция к понижению температуры. Это уже прогресс. С питанием у нас проблем нет, аппетит не плохой. Кое-что купил из книг (не удержался). Для Леночки пару книжек, еще Гоголя «Мертвые души», рассказы Чехова. Не знаю, есть ли у нас такие, забыл. Вот, пожалуй, и все. До свидания. Жду писем. Целую вас крепко, обнимаю. Саша.15.08.83 г.»

Старший лейтенант перечитал письмо, остался доволен. Запечатал в конверт. Рука привычно вывела адрес в Челябинской области. Обратный адрес все медики писали одинаковый: Полевая почта в/ч 71 176 «А». ФИО… Теперь можно и внимательно послушать песню.

Служи спокойно, брат, мы ждем тебя,

Мы помним — мама, я, сестренка Катя.

А папа нам твердит, что у тебя

Там вдалеке есть свой военный «Батя».

7

…За тысячи километров от Кандагара, в небольшом военном городке под Челябинском молодая женщина уложила спать свою маленькую дочку, почитала ей сказку. Девочка быстро уснула, набегавшись за день под теплым уральским солнышком. Женщина поправила одеяло, вышла в соседнюю комнату, прикрыв осторожно за собой дверь. Достала из шкафа коробку. Приблизилась к столу, села, вытащила из коробки толстую пачку писем от мужа. Пробежала некоторые бегло глазами, отложила в сторону. Задумалась. Потом начала писать письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша! Как твои дела? Как здоровье? Как работа с больными? У нас с Леночкой все по-прежнему. Периодически «сопливит» — много по лужам бегает. Для того чтобы она лучше ела и спала, вожу ее почти каждый день в лес, благо, что городок наш стоит в двух шагах от него. Гуляем часа по 3–4, собираем грибы. К твоему приезду уже засолили две баночки грибов и две баночки таких же зажарили. Думали, что ты приедешь и, как опытный грибник, сам наберешь. Но теперь Леночка сама старается для папы. Ей очень нравятся рыжики и волнушки, она их собирает с особым удовольствием. Посылаю тебе от дочки нарисованный гриб на память. Ты знаешь, она, видимо, очень соскучилась по тебе. Недавно смотрели с ней фильм про проводников-альпинистов, она очень переживала за них. Я, чтобы ее успокоить, сказала, что у альпинистов такая работа. Лена наша как разрыдается. Не могу ее успокоить и не пойму, в чем дело. Потом выяснилось — она посчитала, что у папы тоже такая опасная работа. Ей папочку своего жалко — он ведь тоже по горам лазит и может сорваться. Ты ей как-то горы нарисовал и себя. Теперь дочь считает, что ты в горах живешь, можешь упасть в пропасть. Пришлось пообещать, что напишу папе письмо, и он ответит, какая у него не опасная работа. Так что пиши дочери, успокаивай! А вчера Леночка опять решила поплакать по папочке. Сидели и ели котлеты, вдруг у нее поток слез. Спрашиваю: «Что с тобой?» — «Папочку жалко! У него нет таких котлет…». Вот так весь последний месяц бурно дочь наша переживает за тебя. Приезжай скорее. Мы очень соскучились. Пиши письма. Не болей. Береги себя. Целуем. Леночка и Наташа. 15.08.83 г».

…Земля завершала свой оборот вокруг оси, в восточном полушарии наступала ночь, свет перемещался на запад. Планета продолжала свой бесконечный бег вокруг Солнца, продвинувшись чуточку по орбите к окончанию года. Но еще много дней и ночей было впереди до встречи с родными людьми…