Глава 4 Астраханская диверсионно-разведывательная спецшкола № 005
Глава 4
Астраханская диверсионно-разведывательная спецшкола № 005
Октябрь 1942 года
В степных районах, где нам предстояло действовать в дальнейшем, характер местности не позволял создавать крупных партизанских соединений. Поэтому спецшкола № 005 практиковала создание небольших диверсионно-разведывательных групп, которым предписывалось избегать открытых столкновений с противником, наносить ему ущерб главным образом диверсиями и вести разведывательную деятельность. На формы партизанских действий влияли конкретные физико-географические условия.
Нас предупредили, что курс обучения нашей группы будет сокращен до месяца, а затем нас распределят по отрядам, которые забросят в тыл врага, на оккупированную им территорию. Мы должны стать, как нам объяснили, основным ядром формирующихся диверсионно-разведывательных (партизанских) групп, сплотить вокруг себя необстрелянных молодежь, стать опорой руководства штаба и назначенных им командиров групп. На этом вводная часть закончилась, и начальство нас покинуло.
Вот так в первой декаде октября 1942 года мы стали курсантами Астраханской диверсионно-разведывательной спецшколы № 005. Нас разбили на отделения, назначили командиров и отвели в столовую, затем, после усиленного завтрака, в ближайшую городскую баню, а после нее в казарму, которая была разделена на отдельные комнаты. Нам на 30 человек выделили одну из них.
В комнате в ряд у глухой стены стояли двухъярусные кровати. В противоположной стороне между окон располагались два больших стола и несколько стульев. У двери к стене была прибита длинная вешалка. Каждое место на ней имело два крючка для одежды, поверх их были обозначены порядковые номера. Такими же номерами были отмечены все койки.
На ознакомление с обстановкой нам дали время до конца дня. С утра началась учеба. По интенсивности своей она мало чем отличалась от учебы в запасной бригаде, только полностью отсутствовала муштра. И взаимоотношения между начальством и курсантами здесь были более доверительными. Прежде всего, они проверяли, как кто из нас владеет оружием. Мы стреляли из винтовок и автоматов, своих и трофейных.
Среди нас было несколько пулеметчиков. Нас ознакомили с немецким ручным пулеметом МГ-34. Постреляли из него, сдали зачет. На этом стрелковая подготовка закончилась. Стреляли мы не хуже своих инструкторов. Поэтому основное внимание в нашей подготовке было уделено подрывному делу и специальной тактике партизанских действий.
Незаметно появлялись незнакомые люди, иногда небольшими группами и также незаметно исчезали. Это уходили на задание связные, руководители подполья, вновь сформированные диверсионно-разведывательные группы и партизанские отряды.
В школе происходило и переформирование тех групп и отрядов, которым посчастливилось, выполнив порученную работу, уцелеть и вернуться домой — на базу. 12 октября расположение спецшколы покинули сразу четыре группы.
а) № 51, командир И.Н. Чернышов, кодовое название «Старики», 21 боец. Была направлена в Западный улус Калмыкии с задачей дезорганизации перевозок и связи противника по дорогам Сандата — Башанта — Яшанта.
б) № 55, командир В.Н. Кравченко (большой), так как был еще один командир группы Кравченко (малый), кодовое название «Мститель», 18 бойцов. Она была направлена в Приютинский улус и район Северо-Восточнее села Дивное с задачей дезорганизации коммуникаций противника, соединяющие пункты Дивное — Приютное — Элиста.
в) № 57, командир П.Н. Яковлев, кодовое название «Павел», 19 бойцов. Район ее действия был определен в Троцком улусе республики. Задача, поставленная перед этой группой, — контроль за передвижениями и дезорганизация перевозок по дорогам Троцкое — Овата, Чилки — Сарха.
г) № 59, командир И.Г. Гермашов, 22 бойца. Она направлялась в район действия Элиста — Яшкуль с заданием парализовать движение противника по дороге Элиста — Яшкуль. Это была единственная магистраль, по которой немцы связывались с одним из важнейших участков фронта Хулхута — Архангельское[8].
Нам постоянно внушали, что проявлять излишнюю любознательность не следует, что все, что нам положено знать, мы своевременно узнаем. Проявлять же излишний интерес к тому, что происходит вокруг, нам категорически не рекомендовалось. Мы хорошо усвоили это правило и особого любопытства не проявляли. Но исчезновение целых групп знакомых людей и появление новых невозможно было не заметить. Между собой мы обычно обменивались впечатлениями о происходящем.
Уже потом, много позже, после освобождения Калмыкии, мы узнали, что происходило в нашей спецшколе и о боевых действиях диверсионно-разведывательных групп, заброшенных в тыл противника.
Например, из докладной записки Калмыцкого обкома партии в ЦК ВКП(б) об итогах партизанского движения в Калмыкии от октября 1942 года, подписанной секретарем обкома Л. Лихомидовым и П. Касаткиным, руководителем опергруппы обкома ВКП(б)[9], я узнал, что:
«В течение сентября (Астраханской спецшколой — В.П.) было подготовлено, вооружено и направлено в тыл противника 268 человек на территорию оккупированных улусов Калмыцкой АССР, остальные 42 человека в Сталинградскую, Ростовскую области и Орджоникидзовский край.
В составе партизанских отрядов и под их прикрытием в тыл противника направлены на подпольную работу 9 коммунистов и 9 комсомольцев в качестве организаторов подрывной работы».
16 октября в тыл противника была заброшена диверсионно-разведывательная группа С.А. Коломейцева в составе 16 человек в района базирования Таван — Гашу и дополнительно Хундук Харгота. 30 октября спецшколу покинула группа А.Р. Потапова № 50 «Андрей», численностью 20 бойцов. Район ее действия — участок железной дороги от Ипатово до Петровского.
Основными задачами, которые ставились перед диверсионно-разведывательными группами и партизанскими отрядами, засылаемыми в тыл противника, являлись:
а) Организация борьбы, широких масс населения, оставшихся на оккупированной территории, с немецкими захватчиками путем создания новых партизанских отрядов и диверсионных групп и руководство их работой.
б) Препятствие переброске войск противника путем минирования отдельных участков дорог противопехотными, противотанковыми минами и специальными фугасами.
в) Уничтожение автотранспорта и обозов противника с боеприпасами, снаряжением и горючим.
г) Истребление небольших по численности отрядов противника путем устройства засад, нападения на их стоянки и привалы.
д) Уничтожение мостов через балки и колодцев, прилегающих к дорогам.
е) Разрушение линий связи противника, узлов связи, отдельных раций, уничтожение офицеров связи и связных, захват документов противника и переправка их в штаб.
ж) Тщательная разведка частей противника, их дислокации, численности, нумерации и вооружения, и передача этих сведений в штаб.
з) Уничтожение предателей Родины.
и) Препятствие вывозу противником из районов дислокации хлеба и скота путем нападения на транспорты и обозы. Отбитое продовольствие использовать на создание собственных баз и для раздачи населению. Остатки продовольствия должны полностью уничтожаться.
В остальном следует руководствоваться личными соображениями[10].
Октябрь подходил к концу. Время летело незаметно. Занятия проводились либо по теории — в классах спецшколы, либо практические занятия — за городом. Там мы практиковались в создании различных комбинаций подрывных устройств и обучались походному строю. Это совсем не то, что в армии. Здесь нас усиленно тренировали ходить ступня в ступню, держа определенную дистанцию, в основном три метра, при этом постоянно увеличивая нагрузки. Нам вешали два вещевых мешка, подобно парашютам, но наполненных песком. Один спереди полегче, другой сзади потяжелее, постепенно увеличивая нагрузку до 40 килограмм.
Мы должны были усвоить до полного автоматизма действия по команде «с ходу залечь», сняв с плеч поклажу, причем в определенном порядке, чтобы задний мешок с «боезапасом» всегда был с правой стороны «под рукой», а тот, что поменьше — спереди и служил опорой для оружия. Учили нас, младших командиров, и тому, как окапываться. Это тоже было не так как в армии. В октябре эта процедура для нашей команды была ежедневным обязательным ритуалом.
В один из дней конца октября мы заметили в предбаннике столовой, где обычно курили после обеда, группируясь для очередных занятий, новое лицо. Этот человек прибыл на обед во вторую смену и сразу же привлек наше внимание, так как одет был не по форме.
Он носил длинную офицерскую шинель, сшитую явно на заказ. Но в петлицах находились четыре зеленых треугольника — значит, старшина. В нашей команде старшин было несколько. Да и я был старшим сержантом. Но этот новый человек явно отличался от нас.
Сперва мы подумали, что он штабист. Но вид его сразу вызывал уважение. Он был высокий, стройный и крепкий на вид. На его голове лихо сидела темная с проседью кубанка, из-под которой выглядывал темно-русый чуб. Нос горбинкой, небольшие усы, глаза светлые, взгляд настороженный, внимательный. Он походил на кубанского казака из предгорных районов. Людей такого склада я встречал раньше на Майкопщине.
Потом мы с ним встречались неоднократно. Иногда он присутствовал на наших заданиях, как лицо вольно определяющееся, т. е. занятия для него были не обязательны. В основном, как мы определили, его интересовали практические занятия по минно-подрывному делу. Он был очень молчалив. В наших разговорах не участвовал, но слушал их внимательно. О себе не рассказывал, у нас это было не принято. При знакомстве представился нам — Леонид Черняховский.
И если между собой мы обращались друг к другу по имени, иногда по фамилии, то к Черняховскому только по званию — «товарищ старшина» или по имени и отчеству — Леонид Матвеевич, как к старшему товарищу. Он был старше нас в среднем лет на восемь и вызывал всеобщее уважение и у нас (курсантов) и у наших инструкторов.
Со временем мы узнали, что он кадровый военный срочной службы. Участвовал в войне с Финляндией, Отечественную войну начал на границе, был командиром взвода полковой разведки. Дважды ранен, последний раз на Дону. Начальник школы нашел его в одном из госпиталей и сагитировал идти к нам в спецшколу.
Я останавливаюсь на личности Леонида Матвеевича Черняховского специально, так как его история для меня и для всего Отечества имела и имеет до сих пор особый интерес, а для моего повествования и свое продолжение.
Из постановления Военного Совета 28-й армии о состоянии и дальнейшем развертывании партизанского движения на оккупированной территории Калмыцкой АССР (документ 128 от 28 октября 1942 года):
«На 25 октября 1942 года подготовлено и отправлено в тыл противника в районы Калмыцкой АССР 98 человек, готовятся к отправке 120 человек.
Медлительность в организации и отправке партизан объясняется отсутствием технических средств связи (рации), оружия, боеприпасов и нательного белья.
В начале сентября все это было обещано представителями ЦШПД, но до 26 октября ничего не получено, и все проведенные отправки партизанских отрядов обеспечивались Военным Советом 28-й армии.
Большим недостатком в формировании партизанских отрядов является отсутствие необходимого количества партизан с военной подготовкой.
Военный Совет 28-й армии постановляет:
Для усиления партизанского движения на оккупированной территории Калмыцкой АССР:
1. Разрешить секретарю Калмыцкого обкома ВКП(б) т. Касаткину через разведотдел штаба армии провести вербовку из бойцов, командиров и политработников частей армии в количестве 30 человек, преимущественно коренной национальности.
2. Начальнику разведотдела штаба армии майору т. Зень-ковичу выделить двух радистов с рациями и обеспечить бесперебойную связь через свой узел связи.
3. Начальнику артиллерии обеспечить вооружением и боеприпасами первоочередные отряды в количестве 100 человек.
4. Комбригу Андриянову для обкома ВКП(б) Калмыцкой АССР отпустить 300 зажигательных бутылок.
5. Начальнику тыла армии комбригу т. Ясневскому выделить для партизан Калмыцкого обкома ВКП(б) 150 пар нательного белья.
6. Просить Военный Совет Сталинградского фронта для заброски боеприпасов, продуктов питания и одежды партизанским отрядом выделить один транспортный самолет.
7. Просить Центральный штаб партизанского движения для обеспечения дальнейшей работы по отправке партизан Калмыцкой АССР в тыл противника в ближайшие дни выслать оружие, боеприпасы и радистов с рациями.
Примечание:
Постановление принято по сообщению секретаря Калмыцкого обкома ВКП(б) т. Касаткина.
Командующий 28-й армией, генерал-лейтенант Герасименко
Член Военного Совета 28-й армии, корпусной комиссар Мельников»[11]
31 октября 1942 года ЦШПД вынес решение: «Для улучшения управления и связи с партизанскими отрядами и диверсионно-разведывательными группами разделить оккупированную зону этого участка фронта на сектора».
В начале ноября 1942 года Военный Совет Сталинградского фронта тоже создал штаб партизанского движения фронта. Он сознавал, что партизанам придется действовать в неслыханно сложных условиях, усиленно стал формировать и засылать в донские степи летучие партизанские группы с задачей усиления контроля на основных магистралях, которыми пользуется противник. Железных дорог под Сталинградом было всего две, причем одна из них Северо-Кавказская.
О представителях ЦШПД мы ничего не знали и с ними почти не общались.
Генерала Рыжикова Иосифа Ивановича, представителя Центрального штаба на юге страны, я видел всего раза три-четыре. Первая встреча состоялась сразу же по прибытию в спецшколу. Он возглавлял комиссию, которая принимала нас.
Генерал был в штатском костюме, коренаст, вежлив, к нам, прибывшим младшим командирам, всегда обращался на «Вы», что для нас было совершенно необычно. Я в своей недолгой военной службе с подобным явлением встречался впервые. Когда дошла очередь мне предстать перед Глазами начальства, то он внимательно смотрел на меня, и почти не задавал вопросов. Пару раз я встречался с ним в штабе, когда дежурил по спецшколе. Последний раз мы встречались с ним в конце декабря при принятии партизанской клятвы — присяги, после ознакомления с приказом о зачислении меня в группу В.Н. Кравченко № 55 «Мститель». Позже я узнал, что он был одним из секретарей ЦК партии Белоруссии и вместе с Пантелеймоном Кондратовичем Пономаренко являлся создателем ЦШПД.
Майора Шестакова я встречал чаще. По-видимому, он являлся начальником штаба представительства ЦШПД, а на официальных документах подписывался как заместитель представителя Центрального штаба генерала Рыжикова.
Он был высокий, стройный, всегда подтянутый, видимо, кадровый военный. Взгляд пристальный, внимательный. Он часто обходил учебные помещения — классы, как мы их между собой называли, внимательно ко всему присматривался, но никогда ни во что не вмешивался. Иногда вызывал к себе в штаб на собеседование старших товарищей, когда подбирали руководителей для очередных групп для заброски их в тыл врага. Всегда бросались в глаза его до блеска начищенные сапоги.
Командиров и комиссаров диверсионно-разведывательных групп обычно подбирали из числа секретарей улускомов (райкомов) партии, председателей улусных советов и начальников политотделов МТС из оккупированных районов, которые хорошо знали обычаи местного населения и места предстоящих боевых действий. Из нашей братии, молодых младших командиров, руководителей групп назначали редко.
Торицина, тоже представителя ЦШПД, мы видели, в основном, на партийно-комсомольских собраниях, которые часто проводились совместно. В этих случаях общие вопросы рассматривались вместе, а затем комсомольцев отпускали, и старшие товарищи-коммунисты отдельно рассматривали свои проблемы. Но фамилию Торицина все курсанты знали хорошо, так как адрес нашей спецшколы для общения с родными и близкими значился так: г. Астрахань, обком комсомола, тов. То-рицину для такого-то. По-видимому, и резиденция его была там, в обкоме комсомола
Но лично мне переписываться было не с кем. Семьи у меня уже не было. Я вкратце сообщил. своим близким и друзьям где я нахожусь, что пока жив и здоров. О спецшколе и учебе нам писать запрещалось. Так что писем я почти не получал. Пару раз были весточки от моего друга Женьки Логинова — сына секретаря Сталина, от. М.К. Муранова (1873–1959) и Е.Д. Стасовой (1873–1966), фамилии которых в ту пору были общеизвестны, особенно в партийных кругах. Так что эти письма меня расшифровали, несмотря на то, что я существенно отредактировал свою биографию еще тогда, когда задумал добровольно идти на фронт.
С руководством спецшколы мы общались постоянно. Начальником спецшколы № 055, как я уже упоминал раньше, был старший политрук Добросердов Алексей Михайлович. Но при личных встречах мы называли его просто по имени и отчеству.
Алексей Михайлович для нас, курсантов, был и командиром и заботливой нянькой. Он знал каждого из нас, знал, кто чем дышит и на что способен. И если кого наказывал, то за проступки, мимо которых пройти не мог. Он был и воспитателем, и учителем, и старшим товарищем одновременно.
Ко мне относился очень внимательно. Мои товарищи по команде не раз говорили мне, что начальник «на тебя глаз положил». Но только после войны я узнал причину его отношения ко мне.
Уже после окончания войны, будучи в командировках в Астрахани, я неоднократно встречался с Добросердовым. За столом у него на квартире, за рюмкой водки, вспоминая о нашей спецшколе и погибших товарищах, он рассказал мне, что в 1936 году был вызван в Москву в ЦК ВКП(б) в Политико-административный отдел, которым в то время руководил Осип Пятницкий и, посмотрев на меня, добавил — твой отец. Алексей Михайлович рассказал мне: «В то время ЦК проводил проверку южных областей Союза. А в тот день, когда я прибыл в Москву по вызову Осипа Ароновича, он плохо себя чувствовал и через своего секретаря пригласил меня придти на беседу к вам домой, в свой домашний кабинет. Беседа, вернее мой отчет, проходила до позднего вечера».
Добросердов остался у нас на ужин и ночевку. Там он и познакомился со мной, мальчишкой. Я этого, конечно, не помнил. Ведь столько людей проходило через домашний кабинет отца. А вот А.М. Добросердов запомнил меня по смуглой коже, сломацному зубу и специфическому говору. Так он мне и объяснил. Все это в приложении к моей фамилии раскрыло меня полностью. Он понял, кто я такой. Но мою легенду с биографией не оспаривал. Поделился ли своим открытием с руководством штаба, он не сказал, но опекал меня незаметно, не делая никаких поблажек.
С заместителем начальника спецшколы И.Я. Безрукавным и инструкторами-преподавателями лейтенантами П.Е. Тишкаловым, И.А. Фридманом, О.М. Боряевой и А.П. Федотовым мы проводили все отпущенное на учебу и подготовку, время. Они учили и наставляли нас всему тому, что нам предстояло делать в тылу врага.
В ноябре программа нашего обучения несколько изменилась. Мы изучали все виды взрывчатки, конструкции взрывателей, как отечественных, так и трофейных, то, как ими пользоваться в различных условиях, диктуемых обстановкой.
Особое внимание уделялось тактике диверсионной работы в степных условиях, топографии и определения своего местонахождения в степи, где отсутствуют какие-либо ориентиры.
Эти предметы мы штудировали по конспектам, составленным лучшим подрывником Красной армии, основателем тактики диверсионного дела Ильей Григорьевичем Стариновым, которого через десятилетия с гордостью стали называть одни — диверсантом № 1, другие — основателем спецназа Советской армии.