ВОСПОМИНАНИЯ ПИСАТЕЛЯ-ЮМОРИСТА ВЛАДИМИРА ХОЧИНСКОГО
ВОСПОМИНАНИЯ ПИСАТЕЛЯ-ЮМОРИСТА ВЛАДИМИРА ХОЧИНСКОГО
Юлиану Семенову
Сгорел… Ушел от нас так рано,
Погасла яркая звезда,
Но Юлиан и «Юлиана»
Остались с нами навсегда!
Юлиан, Юля, Юличка… Я закрываю глаза… Воспоминания, воспоминания. Сколько лет пролетело… В памяти волнами наплывают мгновения встреч: его глаза, лицо, жесты, слова, улыбка, смех!
Он был ни на кого не похож, неповторим, непредсказуем. Это был действующий вулкан. Его творческая душа, темперамент требовали новых впечатлений, ощущений, постоянного возбуждения, контрастов. К чему бы он ни прикасался, он все делал с размахом, стараясь объять необъятное, торопясь сделать это. Он считал, что сделать невозможное — возможно, и ему с его поразительной энергией, талантом, исключительной работоспособностью все удавалось.
Наше знакомство, как и он сам, было удивительным.
Много лет тому назад я получил письмо от моего друга Сергея Высоцкого с просьбой оказать помощь Юлиану Семенову, который снимал на «Ленфильме» картину о Вьетнаме «Ночь на 14-й параллели».
Юлиан был членом редколлегии журнала «Человек и Закон», а Сергей Высоцкий его главным редактором.
В письме Сергей просил меня срочно соединиться с Юлианом, ибо вопрос не терпел отлагательства.
Вначале я слегка обалдел. Затем рассмеялся. Это я-то должен срочно помочь знаменитому Юлиану Семенову, которого знает вся страна, у которого есть большие связи? Что может быть почетнее! Жаль только, что связи у меня лишь с издательством, которое несколько лет назад выпустило мою книжку «Короче…». (Будучи юристом я работал на фабрике юрисконсультом и изредка печатался в центральных газетах и журналах.) Но просьбу друга надо выполнять.
Я позвонил. В трубке раздался уверенный голос Юлиана. Я представился, и он попросил меня приехать на «Ленфильм», сообщив, что помощница режиссера его картины попала в беду и ее надо спасать.
«Спасать, так спасать!» — подумал я и поехал.
На студии Юлиан рассказал мне о случившемся.
Под Новый год пьяный сосед помощницы режиссера по коммунальной квартире, не найдя припрятанной в коридоре водки, решил почему-то, что виновница пропажи — помрежа, подошел к ней на общей кухне и дважды попытался ударить ее кочергой по голове.
Когда он вторично занес кочергу над головой женщины, та ударила его ножом в живот.
Ее арестовали, и дело было передано в суд.
Слушая Юлиана, я с умным видом кивал, но ничего путного мне в голову не приходило…
Вдруг я вспомнил, что однажды помог, а потом и подружился на юрфаке в университете с большим добрым парнем Колей Ермаковым, которого я, правда, уже давно не видел. А ведь теперь Николай Александрович Ермаков председатель городского суда! Вот тебе и связь, если Коля не зазнался!
Я поделился моими соображениями с Юлианом, и он решительно сказал: «Не теряя времени, едем к твоему Коле!»
В машине, как бы изучая, Юлиан меня внимательно разглядывал, а потом сказал:
— Мне очень нравятся твои острые афоризмы — я их читал…
— Но я ведь давно не был в городском суде и не видел Ермакова! — выпалил я невпопад.
— Ерунда! Если он друг, то поможет!
Мы подъехали к зданию суда и зашли в приемную. Я попросил Юлиана подождать, а сам отправился к Ермакову.
Николай тепло встретил меня, и я ему объяснил причину моего приезда.
Пригласив в кабинет Юлиана, заявил, что затребует дело, подробно с ним ознакомится и постарается помочь: «Тут есть зацепки — необходимая оборона, освобождающая от ответственности».
Через месяц помреж была освобождена. Ее действия были признаны самообороной.
Узнав результат, Юлиан улыбаясь изрек: «Судьи — слуги закона… и друзья тоже».
С этого момента и завязалась наша дружба, которая продолжалась и крепла до последней нашей встречи. А мне кажется, что она продолжается и сегодня, потому что Юлиана я вспоминаю очень часто, будто наяву слышу его голос, советы, шуточки, выражение его лица, когда он негодует или радуется и смееется. Бережно храню его послания в «Литгазету» (Рога и Копыта) Суслову с просьбой почаще меня печатать, Л. Ленчу и Б. Ласкину — с просьбой написать предисловие к моей книжке. В них он называл меня «внучатым праправнуком герцога Ларошфуко», чем я очень гордился.
Юлиан любил делать добро и был верным другом. Дружить так дружить, любить так любить, ненавидеть так ненавидеть! Он часто повторял: «Да здравствует бюрократия нашей дружбы!»
В Москве он познакомил меня с женой и дочками, которых бесконечно любил.
«Какой же Юлик счастливый! Красавица жена, чудные дочки, талант, полон энергии, гремучая смесь — плодовит, богат, знаменит» — радовался я за него, но когда мы бывали вдвоем, что-то меня в Юлике настораживало и волновало. То ли воспоминания прошлого, спрятанные на дне его души, а может вечная неудовлетворенность его характера, а может быть то, что действительность только слегка напоминает жизнь, которую он так любил. Иногда, несмотря на показную грубоватость его высказываний, он как бы стесняясь, тянулся к нежности. Казалось, что ему, с его противоречивым характером и вулканической работой души, нежности-то в жизни и недоставало.
Как-то приехав в Ленинград и остановившись в гостинице «Ленинградская», он позвонил ко мне. Я мигом приехал.
Юлиан сидел в номере уже слегка подвыпивший. Мы обнялись и продолжали празднество вдвоем.
В тот вечер я рассказывал Юлику о Вольфе Мессинге, с которым познакомился мальчишкой в Челябинске в 1944 году и в течение нескольких лет помогал в проведении психологических опытов.
В то время Мессинг жил в гостинице «Южный Урал» вместе со знаменитым Араго, который в уме множил пятизначные числа и извлекал из них корни.
Юлик с увлечением слушал.
«Такие вещи ты обязан записывать» — корил он меня.
Сам он Мессинга знал — встретился с ним только один раз, но настолько экстрасенсу понравился, что тот ему на память подарил свою фотографию с надписью: «Юлиан Семенович, я всегда с Вами».
В тот вечер Юлиана никто не дергал телефонными звонками, чему я был очень рад, и мы замечательно посидели.
— Скоро мой поезд на Москву, проводишь? — спросил Юлиан и, не дожидаясь ответа, позвонил в Управление МВД.
— Капитан Сидоренко слушает!
— Здравствуйте, это Юлиан Семенов. Мне нужна машина к поезду «Стрела».
Трубка молчала.
— Капитан?
— Машин сейчас нет.
— А вы поняли, кто к вам обращается с просьбой?
— Понял. Но машин пока нет.
Юлиан выругался и долго не мог успокоиться. Я опасался, что если машина не придет, то капитан станет рядовым.
— Выдай-ка мне пару афоризмов на закуску, — вздохнул Юлиан.
— Жизнь — это кросс, в котором каждый стремится вырваться вперед, чтобы прийти к финишу последним…
Сколько промахов! И все — в цель!
Юлиан грустно улыбнулся. Я посмотрел в окно. К гостинице подъезжала машина, по виду напоминающая «черный ворон».
«Неужели за нами?» — подумал я, вздрогнув, и неожиданно рассмеялся.
Раздался телефонный звонок, и трубка мрачно сказала: «Машина вышла».
— Похоже, этот воронок за мной, — сердито заключил Юлиан.
— За нами, — уточнил я, сдерживая смех.
— Ты здорово чувствуешь юмор, — слабо улыбнулся Юлиан, и мы, покачиваясь, вышли из гостиницы и поехали в воронке на вокзал.
Жизнь бежит… Вот и наша последняя встреча.
Юлиан в Ленинграде, в гостинице «Октябрьская», и, как всегда, я слышу в трубке знакомый голос:
— Это ты?
— Это я!
— Жду.
Захожу в номер. Там Юлиан, женщина и двое молодых людей. Здороваюсь.
— Это мой друг, внучатый праправнук Ларошфуко, писатель, мастер афористики, человек с большими связями в юридическом мире, — весело представляет меня Юлиан и знакомит с присутствующими: — Мой секретарь, а это Сергей Шолохов и Сергей Курехин — два молодых талантливых друга.
На столе лежал большой кусок ветчины и стояло вино. Юлиан принялся меня угощать.
— Ну как, старина? Все бегун-одиночка на длинные дистанции? Как рождаются афоризмы? Выдай что-нибудь новенькое для нашей газеты «Совершенно секретно». Хорошо оплатим. Почем для друга продашь?
Подумав, я назвал цену 400 рублей за афоризм.
— Для друга по 300, лады?
— Лады! — согласился я.
Секретарь записывала афоризмы, молодые парни с интересом их слушали. Юлиан о чем-то задумался, а затем неожиданно обратился ко мне с вопросом:
— Богач, а деньги у тебя есть?
— Есть, а что, бедняк?
— Прошу тебя сходить вот с этой милой женщиной вниз и посмотреть в ларьке янтарные украшения для подарков. Она тебе покажет, что надо купить. Сегодня воскресенье, ларек закрыт, а я вечером еду в Прибалтику, где как главный редактор «Совершенно секретно» встречаюсь с журналистами, а затем в Германию, — эти подарки пригодятся…
Внизу я записал все, что надо купить, и вернулся в номер.
За разговорами я не заметил, как пролетело время. Юлиан одел черное потертое кожаное пальто, держащееся на одной пуговице.
«Модник», — подумал я.
Мы вышли на улицу. Машина уже ждала.
Юлик посмотрел на меня с грустью. Что-то во мне екнуло.
«Еду в Прибалтику, а потом дальше, в Германию…»
Мы обнялись. Машина тронулась.
На следующий день я купил янтарные бусы, брошку, запонки и другие украшения, но шло время, а ко мне никто не звонил. Янтарь спокойно лежал у меня в шкафу, дожидаясь Юлиана.
Через некоторое время я решил его рассмешить. Пошел на почту и написал ему телеграмму такого содержания:
«Срочно прекрати поиски Янтарной комнаты. Она находится у меня, на Апраксином переулке, в полной сохранности! Обнимаю. С Богом».
Но когда я протянул этот текст приемщице, она посмотрела на меня такими глазами, что я вдруг понял опасность моего поступка. А что если это послание попадет в грязные руки людей, лишенных юмора? Хороши шуточки.
Телеграмму я не отправил, а текст сохранил, чтобы повеселить при встрече Юлиана.
Прошло еще немало времени. За «Янтарной комнатой» никто ко мне не обращался.
Звоню Юлиану домой — молчание. В редакцию «Совершенно секретно» — отвечают, что он в командировке.
Неудержимый, неугомонный, непредсказуемый человек, наверное, где-то за рубежом с сильными мира сего задерживается, — успокаивал я себя, но на сердце было тревожно.
Вскоре узнал, что с Юликом случилась беда. Я не мог в это поверить, а когда поверил, то звонил к его родным, подолгу с ними разговаривал и все надеялся, что он поправится, встанет, будет бороться до конца и победит! Люди с таким бойцовским характером не должны умирать: «Большое сердце должно дольше биться…» Биться и сражаться…
Он иногда и сейчас приходит ко мне, смотрит на меня глазами, в которых так много оттенков: от любви до ненависти, от мудрости до мальчишества, от юмора до сатиры, и тогда я бываю счастлив. Счастлив оттого, что это было! И вспоминая его я думаю, «что можно жить и прошлым, если оно НАСТОЯЩЕЕ!»