Глава 14. Портрет претендента

Глава 14. Портрет претендента

Дагестан, граница с Чечней, 7 августа 1999 года. В ответ на провозглашение Шамилем Басаеым исламской республики на территории Дагестана российские силы атаковали две приграничные деревни, где укрепились боевики. Те самые деревни, что с молчаливого согласия российских спецслужб уже год находились под контролем ваххабитов. Беженцы из района военных действий, разбившие палаточный городок на центральной площади Махачкалы, сообщают о двух сбитых российских вертолетах. Премьер-министр Сергей Степашин, вернувшись 8 августа в Москву из зоны боев, узнает об отставке своего кабинета — третьей смене правительства за год. Новый премьер Владимир Путин обещает быстро навести порядок на юге.

Появление Владимира Путина в кресле премьер-министра для большинства наблюдателей было полной неожиданностью.

Солнечным сентябрьским днем 1999 года в Вашингтон по приглашению фонда Сороса прибыл из Сибири томский губернатор Виктор Кресс. Я сопровождал его на обед в Госдепартамент, где собрались референты важных государственных лиц и консультанты по России.

— Г-н Кресс, кто будет следующим президентом России? — был первый вопрос.

— А вы как думаете? — спросил Кресс.

— Примаков? Лужков? Явлинский? Немцов? Лебедь? Зюганов?

— Владимир Путин, — объявил Кресс.

Среди собравшихся прокатился гул замешательства. Путин, конечно, новый премьер, шестой по счету за время правления Ельцина. Но у него всего два процента популярности! А у Примакова — двадцать два. Два месяца назад никто и не слыхал о Путине. Кто же он такой?

ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО САША Литвиненко впоследствии назовет своим убийцей, родился 7 октября 1952 года в Ленинграде, в семье рабочего вагоностроительного завода. В книге “От первого лица” — серии интервью с Путиным и о Путине, выпущенной в срочном порядке к выборам, мать будущего президента представлена как добрая, но “не шибко грамотная женщина”. Она часто меняла работу: была “и дворником, и ночью товар в булочной принимала, и в лаборатории пробирки мыла, и в комиссионном магазине была сторожем”. Она пережила ленинградскую блокаду. Когда родился Володя, ей был сорок один год.

Отец Путина служил в истребительном батальоне НКВД и вернулся домой после тяжелого ранения в ногу. Всю жизнь он хромал. Это был человек “серьезный, внушительный и сердитый”, как вспоминала школьная учительница Путина Вера Дмитриевна Гуревич, которая не раз посещала семью, чтобы обсудить плохую успеваемость и драчливость маленького Володи. В семье не было “ни сюсюканья, ни поцелуйчиков”; отец “был крутого нрава… но в душе очень добрый”. За плохое поведение Володя “получал ремня”. Вагоностроительный завод выделил семье Путиных жилплощадь в доме № 15 по улице Баскова, в 20 минутах ходьбы от Невского проспекта. Это была комната в двадцать квадратных метров, в коммунальной квартире на пятом этаже без лифта, куда вела грязная лестница с “ужасным парадным”. По воспоминаниям Веры Дмитриевны, “квартира была без всяких удобств. Ни горячей воды, ни ванной. Туалет страшенный, врезался как-то прямо в лестничную площадку. Холоднющий, жуткий… Кухни практически не было. Только квадратный темный коридор без окон. С одной стороны стояла газовая плита, с другой — умывальник. И не протиснуться. И за этой так называемой кухней жили соседи”.

Одним из ранних воспоминаний Володи Путина были полчища крыс, обитавших на лестничной клетке.

— Мы с друзьями все время гоняли их палками, — вспоминал кандидат в 2000 году. — Один раз я увидел огромную крысу и начал преследование, пока не загнал ее в угол. Бежать ей было некуда. Тогда она развернулась и бросилась на меня. Это было неожиданно и очень страшно. Теперь уже крыса гналась за мной. Она перепрыгивала через ступеньки, соскакивала в пролеты. Правда, я все равно был быстрее и захлопнул дверь перед ее носом… Там, на этой лестнице, я раз и навсегда понял, что означает фраза «загнать в угол».

По собственному признанию, Володя рос шпаной. Дворовый опыт стал источником многочисленных вульгаризмов и жаргонных словечек в президентских выступлениях. Это была не только школа речи, но и воспитание характера.

«Я был воспитан улицей, это были настоящие джунгли, — вспоминал Путин. — Прав ты или нет, ты должен быть сильным и сразу же отвечать на оскорбление! Если хочешь победить, ты должен идти до конца».

Несмотря на совместные усилия отца и учителей, его не удавалось отвадить от плохой компании — обитателей мира дворов, чердаков и подвалов, где ватаги малолетних хулиганов делили территорию, а поведение в драке составляло основу репутации.

По словам одного из школьных товарищей, Володя дрался, как бешеная кошка: “Маленький и тщедушный, он всегда, не задумываясь, атаковал первым: кусался, царапался, дергал за волосы; делал все, чтобы противник не мог опомниться».

Верность друзьям по дворовой компании — “своей кодле” была в этом мире высшей ценностью. Судя по всему, именно отсюда берет начало главная черта Путина, возымевшая такое значение в его карьере — лояльность по отношению к своим, “нашим”.

В книге “От первого лица” Путин говорит, что “неизвестно, как бы все дальше сложилось”, если бы в возрасте одиннадцати лет он не увлекся дзюдо. Первый тренер сыграл в его жизни “решающую роль… из двора вытащил”. Дзюдо научило его дисциплине, концентрации и тактическим навыкам. Оно стало всепоглощающей страстью. Как вспоминал тренер, на ковре Путин “был как маленькая рысь, он шел к победе любой ценой”.

На юридический факультет ЛГУ Путина взяли по “спортивному набору”, и он полностью оправдал ожидания, став чемпионом Ленинграда. Он продолжал выступать на ковре и после окончания вуза в 1975 году, защищая честь своей организации на внутриведомственном уровне; только теперь это были секретные соревнования, поскольку молодой специалист был распределен в Ленинградское управление КГБ. Девять лет спустя, оказавшись на курсах повышения квалификации в КИ (Краснознаменном институте им. Андропова), он запомнился сокурсникам в первую очередь как заядлый дзюдоист. Один живущий в Вашингтоне выпускник КИ рассказал мне, что всякий раз, проходя мимо спортзала, он слышал “крики и вопли” — это был Путин, который все свободное время посвящал тренировкам.

В книге “От первого лица” Путин не оставляет сомнений, что его главные жизненные впечатления и принципы были накоплены в уличной школе социального дарвинизма, драках на школьном дворе и в схватках на борцовском ковре. Воспоминания о проведенных боях наполнены красочными деталями переполнявших его чувств и размышлениями о тактике боя. Много лет спустя бойцовский опыт проявился в словах и делах президента, а блатная мудрость: “Мы проявили слабость, а слабых бьют” стала лейтмотивом его режима.

Как объяснял Березовский, “крутой” имидж Путина — “малолетний хулиган, спортсмен, разведчик” намеренно раскручивался в предвыборной кампании 1999 года. Он соответствовал настроениям большинства россиян. Уязвленная национальная гордость после поражения в холодной войне, мечты о “твердой руке”, которая принесла бы порядок и стабильность, и режущая глаза разница между роскошной жизнью околокремлевской элиты и нищетой масс — все это привело к тому, что аскетичный и угрюмый маленький человек со стальным взглядом и манерами предводителя дворовой “кодлы”, готовый бросаться в драку и побеждать любой ценой, был встречен массами с восторгом и ликованием. “Семья” упаковала Путина в соответствии с худшими инстинктами уставшего и озлобленного народа, полагая, что это всего лишь предвыборная технология. Но все оказалось всерьез.

ЕСЛИ “ХУЛИГАНСКАЯ” и “спортивная” составляющие официального образа претендента были близки к истине, то чекистская часть, а именно пятнадцать лет, якобы проведенных на тайном фронте борьбы с внешним врагом, по мнению Саши Литвиненко, были не более чем нагромождением белых пятен и нестыковок, за которыми скрывалось нечто такое, что имиджмейкеры не хотели выносить на публику. Саша утверждал, что Путин был чекистом наименее почетной разновидности, которую легко распознать, если понимаешь внутреннее устройство Конторы: это был профессионал политического сыска, а вовсе не разведчик или, как Саша, борец с бандитами. Миф о Путине-разведчике, который должен был представить претендента фигурой романтической и инстинктивно уважаемой, разваливался при ближайшем рассмотрении его профессиональной биографии.

Первым эпизодом этой биографии был визит молодого Путина в Контору в возрасте 16 лет, когда он, романтичный школьник, впечатленный героическим фильмом про шпионов “Мертвый сезон”, пришел просить, чтобы его приняли в КГБ. Человек, говоривший с юношей в приемной Ленинградского управления, объяснил, что в органы не поступают по собственной инициативе. Чтобы стать чекистом, нужно овладеть какой-нибудь полезной гражданской профессией, к примеру юриста, и ждать, пока всевидящая Контора сама не обратит на тебя внимание и не вступит в контакт.

История умалчивает о том, когда этот контакт состоялся, ибо следующей ступенькой в официальной чекистской карьере Путина было распределение в КГБ по окончании ЛГУ в 1975 году. Между тем, утверждал Саша, распределение в Контору не могло произойти на пустом месте. Зачислению в штат всегда предшествует период негласного сотрудничества. Так было и с самим Сашей, который, прежде чем попасть в штат армейской контрразведки, в течение года был тайным агентом в своей войсковой части: отслеживал “случаи дезертирства, контрабанды, хищения оружия и боеприпасов”. Так, безусловно, было и с Путиным, с той лишь разницей, что его осведомительство происходило на десять лет раньше в среде студентов ЛГУ, в самый разгар “застойного периода”, то есть было связано с идеологией и инакомыслием.

Официальная биография Путина умалчивает, чем он занимался первые четыре года службы, пока не перешел в разведку. Известно лишь, что закончив курсы оперативного состава в «401-й школе» на Охте, в которой готовили специалистов по негласному наблюдению, он работал в ленинградском УКГБ “по линии контрразведки”, что могло означать либо слежку за иностранцами, либо “пятую линию” — борьбу с диссидентами. Сослуживцы утверждали, что он работал в “пятерке”, что согласуется с официальным молчанием по этому поводу, ибо имиджмейкеры не преминули бы упомянуть о героических буднях кандидата, если бы речь шла о борьбе со шпионами.

Следующий элемент мифологии Путина-разведчика — его служба в ПГУ, то есть внешней разведке. Перевод в систему Первого Главного Управления состоялся в 1979 году, когда его отправили проходить годичный курс переподготовки в московскую Высшую школу КГБ им. Дзержинского. Однако после ее окончания Путина направляют вовсе не в центральный аппарат в Ясенево, откуда велись зарубежные операции, а возвращают обратно в ленинградское УКГБ, где он работает по линии РТ — “разведки с территории”, что в переводе на непрофессиональный язык означает разработку иностранцев в целях вербовки: сбор компромата, выявление слабостей, затягивание “объекта” в сеть.

Через четыре года следует еще один курс повышения квалификации, на этот раз в Краснознаменном институте (КИ), элитной школе советских Джеймс-Бондов. Там Путин провел год, с июля 84-го по июль 85-го. Попал он в КИ в чине майора в возрасте 32 лет и был явно не ровня “сливкам” шпионской профессии — молодым выпускникам языковых или политологических ВУЗов, проходивших полный, трехлетний курс обучения для засылки “нелегалами” в страны НАТО.

Принадлежность претендента к “черной кости” в иерархии ПГУ не преминули отметить в ходе предвыборной кампании и представители “шпионской элиты” из круга Примакова: “Да какой же он разведчик?!” После избрания Путина президентом эти высказывания закончились для их авторов увольнением из органов.

Злословя по адресу Путина, люди Примакова особенно подчеркивали то обстоятельство, что после обучения на Германском отделении КИ он был отправлен не в ФРГ, Австрию или Швейцарию, а в захолустную ГДР, да еще в провинциальный Дрезден, где “вообще ничего не происходило”. Там, пребывая на официальной должности директора Дома дружбы СССР-ГДР, Путин занимался “обыкновенной разведдеятельностью”: вербовкой агентов, обработкой и отправкой информации в центр и т. п. По его собственным словам в книге “От первого лица”, “речь шла об информации о политических партиях, тенденциях внутри этих партий, о лидерах — и сегодняшних, и возможных завтрашних, о продвижении людей на определенные посты в партиях и государственном аппарате”, иначе говоря, о политической слежке, что, естественно, включало активное сотрудничество с коллегами из “Штази” — службы госбезопасности ГДР. На этом поприще претендент заработал медаль «За выдающиеся заслуги перед Национальной народной армией ГДР».

В 1990 году Путин вернулся в Питер и был откомандирован в ректорат ЛГУ ответственным за международное сотрудничество, где и оставался вплоть до увольнения из органов в чине подполковника и перехода в мэрию в июне 1991 года.

Из всего этого при ближайшем рассмотрении, по словам Саши, вырисовывается “биография опера, специализирующегося на слежке и политическом сыске”, сначала за сокурсниками в ЛГУ, потом заезжими иностранцами, питерскими интеллигентами и восточными немцами. Ничего общего с романтическим образом разведчика в тылу врага или охотника за бандитами и террористами в этой биографии не было. Саша не уставал это повторять: для него было важно, что Путин относился к более низкой касте кагэбэшников и “никогда не работал в условиях, угрожающих жизни”.

В ОТЛИЧИЕ ОТ американских экспертов, московский политический класс прекрасно понимал, что Путина готовят на роль ельцинского преемника. Маша Слоним, моя московская приятельница еще с советских диссидентских времен, ставшая теперь лидером Московской хартии журналистов, зная о моей дружбе с Борисом, сказала: “Передай Березовскому, что он совершает большую ошибку. Путин — это КГБ. С КГБ нельзя играть в игры, они все равно тебя переиграют. Примус, конечно, тоже КГБ. Но, по крайней мере, он старый. Он долго не протянет. А этот — всерьез и надолго”.

Я поговорил с Борисом. Будучи, как и Маша, представителем старой школы антисоветчиков, я также считал, что презумпция невиновности на КГБ не распространяется. Но Борис ответил, что верит Путину. Когда они не соглашаются друг с другом, Путин не хитрит, а прямо говорит, что у него на уме, например, в отношении Литвиненко. Но в целом все они группа единомышленников. Главное качество, за которое его отобрали в преемники — лояльность Ельцинской команде.

— Боюсь, что первое, что он сделает, когда придет к власти, так это посадит тебя в тюрьму на радость себе подобным, — предупредил я.

— Вот-вот, — засмеялся Борис. — Я ему тоже сказал: “Володя, лучший способ нам выиграть выборы — это посадить меня в тюрьму на пару месяцев. Это выбьет у Примуса почву из-под ног. После выборов выпустишь”.

— Ну, а он?

— Согласился с моим анализом, но выразил уверенность, что я найду другой способ, получше.

Год спустя, когда Борис бежал от Путина за границу, я напомнил ему этот разговор. Он только пожал плечами.

— Ну что тут скажешь? Наверное, тогда я видел в нем то, что хотел увидеть.

— Ну а теперь, если оглянуться назад, было хоть что-нибудь, что тебя насторожило, какой-то сигнал, указывающий, что это совсем не тот человек, за которого вы его принимаете? — поинтересовался я.

— Был один момент, когда у меня появились задние мысли, — признался Борис.

Это случилось в августе 1999 года, недели через две после назначения Путина премьером. Борис направлялся к себе на дачу, как вдруг позвонил Путин и сказал, что ждет его в Белом доме. Он развернулся и поехал в город. Путин принял его своем новом кабинете. На рабочем столе премьера стоял небольшой бюст отца всех чекистов Дзержинского — тот самый, который Борис заметил у него еще на Лубянке.

Путин был вне себя.

— Твой друг был здесь. Гусинский. Он мне угрожал.

— Чем?

— Он сказал, что когда Примус станет президентом, вы все пойдете в тюрьму: Таня, Валя, ты, ну и я вместе с вами за то, что вас покрываю.

— Володя, даю тебе честное слово, что в деле “Аэрофлота” ничего нет; все это — старая свара с Примусом из-за денежных потоков.

— Знаю, знаю, — прервал его Путин. — Вы тогда здорово потеснили наши службы. Но дело не в этом. Он мне угрожал!

— Ну и что? Гусь, сукин сын, работает против нас. Он тебя просто проверял на вшивость, это в его духе.

— Никто не смеет мне угрожать! Он еще об этом пожалеет. Я просто хочу, чтобы ты знал.

Борис уехал, так и не поняв, зачем Путин его вызывал.

— Уже дважды я видел это злобное, остервенелое выражение на его лице, — вспоминал Борис. — В первый раз оно проявилось, когда он говорил о Саше Литвиненко. Вот эта его ярость плюс бюст Феликса заставили меня засомневаться.

Сомнения терзали его почти месяц. Правильно ли Ельцин выбрал “преемника”? Может, еще не поздно поискать другого? Основной посыл “семьи” заключался в том, что Путин “перековался” после того, как оставил службу в Конторе в 1991 году. Под патронажем легендарного Собчака он искренне перешел в лагерь демократов. Когда семь лет спустя он вернулся в ФСБ директором, то пришел туда уже как реформатор, член Ельцинской команды. Но так ли это? Бюст Дзержинского все не шел из головы Бориса — зачем он его с собой таскает? Неужели по-прежнему в душе чекист?

Борис поделился своими сомнениями с Ромой Абрамовичем и попросил его съездить в Петербург на день рождения Путина. Если Контора до сих пор властвует над душой и сердцем кандидата, то это, безусловно, должно проявиться в стилистике праздника.

Вернувшись с разведзадания, Рома его успокоил.

— Никаких чекистов вокруг не наблюдается, — отрапортовал он. — У Володи нормальная компания, интеллигентные ребята его возраста, в джинсах, играют на гитаре. ГБ и не пахнет.

— Кстати, как его жена? — вспомнил Борис.

Людмила Путина едва не погибла в автомобильной катастрофе в Петербурге в 1993 году. Она перенесла тяжелую травму позвоночника и нейрохирургическую операцию.

— Мне она показалась немного деревянной, — отрапортовал Рома.

— Другие женщины?

— Я проверил, — ухмыльнулся Рома. — За пять лет вообще никого.

КОРРЕСПОНДЕНТ “КОММЕРСАНТА” ЕЛЕНА Трегубова была одной из главных кремлевских достопримечательностей времен Ельцина. Молодая, высокая, красивая и эмансипированная, она не стеснялась использовать свои чары, чтобы получать эксклюзивную информацию. При этом Трегубова не скрывала своего отношения к погрязшим в аппаратных интригах чиновникам, которых впоследствии, в нашумевшей книге “Байки кремлевского диггера”, окрестила “кремлевскими мутантами”. Возможно, именно благодаря присущему ей чувству снисходительного превосходства ей и удавалось развязывать язык даже тем, кто не очень любил давать интервью.

Трегубовой принадлежит честь открытия Владимира Путина для российской публики. Ей удалось подметить и описать повадки и особенности личности будущего президента, открывающиеся только женщине в мужской среде, которой приходится постоянно оценивать и ранжировать особей противоположного пола, демонстрирующих свое оперение.

Первое интервью у Путина она взяла еще в мае 1997 года, когда его только что назначили начальником контрольно-ревизионного управления президентской администрации. При первой встрече он показался ей “едва заметным, маленьким, скучным, сереньким человечком… глаза которого оставались не просто бесцветными и безучастными — они вообще отсутствовали. Было невозможно даже понять, куда именно он смотрит, взгляд его как бы растворялся в воздухе, размазывался по лицам окружающих. Этот человек внушал собеседникам ощущение, что его вообще нет, мастерски сливаясь с цветом собственного кабинета”.

Судя по всему, она скрыла от него свое первое впечатление, потому что в тот же день он дал ей эксклюзивное интервью, в котором поделился сокровенными мыслями о роли спецслужб в борьбе с коррупцией:

“Наши органы, ФСБ, а вернее, их прародитель, Комитет государственной безопасности, не были напрямую связаны с преступным миром и занимались, в основном, разведкой-контрразведкой. Благодаря этому структуры ФСБ сохранили чистоту… Сейчас вся надежда на органы безопасности… Если надо будет [кого-то] посадить — посадим!”

От Трегубовой не ускользнуло свойство Путина моментально преображаться из бесцветного чиновника в агрессивного, готового к атаке бойца, как только он начинал говорить о противнике. Говорил он в характерной манере, выдающей прошлое малолетнего хулигана, “с каким-то дворовым (если не сказать подзаборным) обаянием… Все грозные фразы он как бы небрежно сцеживал через нижнюю губу, при этом по лицу его пробегала какая-то блаженная, пацанская полуулыбка. Ему явно хотелось казаться тем самым человеком, который вот сейчас, не вставая из-за стола, спокойно, даже не меняя интонации и выражения лица, может своими руками легко стереть в порошок… любого, кто станет на пути у него и его любимых органов. Он совершенно очевидно наслаждался тем эффектом, который производила его неожиданная крутизна, и все больше повышал градус…”

Семнадцать месяцев спустя, в декабре 1998 года, когда Путин уже был Директором ФСБ, Трегубова снова брала у него интервью, на этот раз в кабинете на Лубянке. Неожиданно он пригласил ее вместе отобедать.

Как пишет Трегубова в “Байках”, “сохраняя непринужденную улыбку, я судорожно старалась понять, что же пытается сделать главный чекист страны — завербовать меня как журналиста или закадрить как девушку”.

В конце концов журналист в ней победил женщину, которую одна мысль об обеде с Путиным “приводила в ужас”. Она приняла приглашение.

Через несколько дней состоялась интимная трапеза в модном японском ресторане, где Трегубова вела себя как репортер, а Путин — как не слишком уверенный в себе ухажер.

— Леночка, ну что вы все о политике да о политике! Давайте лучше выпьем! — взмолился он после ее очередного вопроса о позиции ФСБ в противостоянии Кремля и премьер-министра Примакова.

Трегубова, от которой не ускользнуло, что в ресторане кроме них никого больше не было, да и на улице не видно было прохожих, поинтересовалась:

— Признавайтесь, вы что, весь район, что ли, зачистили ради этого обеда?

— Да ну что вы! — стал оправдываться Путин. — Я просто заказал нам столик, и все… Имею же я право хоть иногда, как нормальный человек, просто пойти пообедать с интересной девушкой, с талантливым журналистом… Или вы думаете, что раз я директор ФСБ, то со мной такое никогда не случается?

— И часто с вами такое случается? — полюбопытствовала Трегубова и тут же пожалела об этом, так как “почувствовала, что вполне шутливый вопрос Путин понял как-то слишком лично”.

— Да нет… Не очень…

Решив, что зашла слишком далеко, Трегубова быстро дала задний ход, но не раньше, чем получила — и отказалась от предложения составить Путину компанию в поездке на Новый год в Санкт-Петербург.

В своих “Байках” Трегубова пишет, что была поражена способностью Путина настраиваться в разговоре на волну собеседника.

Не знаю, как — мимикой ли, интонацией, взглядами, — но в процессе разговора он заставил меня подсознательно чувствовать, как будто он — человек одного со мной круга и интересов. Хотя ровно никаких логических причин полагать так не было. Наоборот, все факты свидетельствовали, что он абсолютно противоположный мне человек. Я поняла, что он просто гениальный отражатель, что он, как зеркало, копирует собеседника, чтобы заставить тебя поверить, что он — такой же, свой. Впоследствии мне приходилось неоднократно наблюдать этот его феноменальный дар во время встреч с лидерами других государств, которых он хотел расположить к себе. Это поражает даже на официальных фотографиях, где удачно схвачен момент — вместо, скажем, российского и американского президентов там вдруг сидят и улыбаются друг другу два Буша. Или два Шредера. На какой-то короткий миг Путин умудряется с пугающей точностью копировать мимику, прищур глаз, изгиб шеи, двойной подбородок и даже черты лица своего визави и буквально мимикрирует под него. Причем делает это так ловко, что его собеседник этого явно не замечает…

Сцена в японском ресторане обеспечила книге Трегубовой феноменальный успех, но ее не оставляло “странное, подспудное, неприятное ощущение… что этот человек сыграет какую-то дурную роль в [ее] жизни. И что лучше бы этого обеда не было вовсе”. В феврале 2004 года, когда “Байки кремлевского диггера” находились на вершине списка российских бестселлеров, перед дверью ее московской квартиры взорвалась небольшая бомба. Но ей повезло: у подъезда ждало такси, но она на минуту задержалась перед зеркалом, чтобы поправить прическу. Это ее спасло. После взрыва Трегубова стала проводить большую часть времени за границей, а в 2007 году получила политическое убежище в Великобритании.

СЕЙЧАС НЕЛЬЗЯ НЕ отдать должное проницательности Трегубовой и Саши Литвиненко, которые с первых встреч распознали опасность, исходящую от Путина, несмотря на его талант “отражателя” и арсенал приемов профессионального ловца человеческих душ. Это тем более примечательно, если учесть, что среди незадачливых жертв пресловутого путинского “обаяния” числятся столь заметные личности, как Тони Блэр, Джордж Буш с Кондолизой Райс, Березовский, Ельцин, не говоря уже о массах безнадежно очарованных им российских интеллигентов.

^{Елена Трегубова. (Сергей Михеев/Коммерсантъ)}

^{“Я поняла, что он, как зеркало, копирует собеседника, чтобы заставить тебя поверить, что он — такой же, свой. Впоследствии мне приходилось наблюдать этот его феноменальный дар во время встреч с лидерами других государств”.}