Глава 8. МЭМ
Глава 8. МЭМ
Чем именно является четвертная нота «до»? Музыкант мог бы определить ее как маленький зачерненный круг с вертикальной чертой, торчащей из него, расположенный на одну линию ниже нотного стана. Но тогда ему необходимо определить такие слова, как знак ноты и нотный стан. Физик мог бы попробовать использовать образ синусоидальной волны на осциллографе с периодом около четырех миллисекунд, проходящей в течение короткого промежутка времени. Но что такое «синусоидальная» и что такое — миллисекунда? От невропатолога можно услышать совершенно другое: у него речь будет идти о волосках на улитке и нейронах в слуховой области коры головного мозга. Еще один взгляд, отличный от других, высказанный на таинственно звучащем жаргоне. Все правы, и все же каждый может остаться непонятым без пространного дальнейшего разъяснения.
Я сталкиваюсь с такой же сложной проблемой, когда у меня спрашивают, что такое мескалин. Человек, который принимал его, мог бы, пожалуй, перечислить эффекты, которые оказывает на него этот наркотик, дистрибьютор, что занят расфасовкой, мог бы описать его вкус и цвет, а химик, синтезировавший мескалин, мог бы рассказать об этом веществе в терминах молекулярной структуры. Возможно, это мое предубеждение, но у меня всегда проявляется склонность к описанию молекулярной структуры, поскольку я справедливо полагаю, что это одно из немногих последовательных и бесспорных определений. Но, Боже мой, какой тут требуется всплеск веры, чтобы согласиться с предложенной картиной!
Молекула — самая малая часть чего бы то ни было, тем не менее она не перестает быть этим чем-нибудь. Есть кое-что и меньше — группа объединенных атомов с полной потерей первоначальной идентичности. Вы не видите молекулы. У нее имеется структура межатомных связей, которая выведена благодаря продолжительным логическим рассуждениям и столетнему опыту экспериментирования. Но молекула остается единственным действующим термином для создания новых препаратов. Я не хочу затевать здесь лекцию по химии, но в то же время действительно желаю разобраться с волшебством «четвертой позиции».
Химия — невыносимо прерывистое искусство. Материя может изменяться лишь посредством целых атомных скачков. Нет никаких гладких, непрерывных трансформаций. Химическое соединение (наркотик, реактив, раствор, газ, запах) состоит из невообразимо большого количества идентичных молекул. Если бы вы посмотрели всего лишь на одну из них через микроскоп какого-нибудь алхимика, то, наверное, вы увидели бы тридцать пять атомов, сцепленных вместе каким-то определенным образом. Некоторые из них были бы атомами углерода, другие — атомами водорода. Если бы вы рассматривали молекулу ТМА, вы нашли бы там еще один атом азота и три атома кислорода. Идентичность соединения зависит от того, сколько атомов находится в невидимой минимальной части вещества и как именно они соединены друг с другом.
Число атомов должно изменяться целыми числами; данное условие — это как раз то, что означает отсутствие любой непрерывной трансформации. Нельзя увеличить молекулу при помощи небольшого кусочка атома. Вы можете добавить целый атом кислорода, но бессмысленно прибавлять к молекуле 17 % от атома кислорода. Гомолог данного соединения — это новое вещество, которое стало больше (или меньше) посредством добавления (или отнятия) трех атомов — одного атома углерода и двух атомов водорода. Ничего промежуточного между веществом и его непосредственным гомологом создать невозможно.
Или, если мы оставляем число и тип атомов неизменным, новое соединение можно получить простым изменением порядка соединения атомов. Переместим атом или группу атомов с одного места на другое. Изомер данного соединения станет новым веществом, имеющим идентичный вес (на молекулярном уровне), однако атомная структура у него будет преобразована.
Самые ранние мои манипуляции с молекулярной структурой были связаны с созданием изомеров: я больше менял местоположение атомов, чем добавлял или убирал отдельные атомы. Кольцо ТМА (оно называется бензоловым) имеет пять различных позиций, в которых размещены атомы. Отсчет начинается с первой позиции, здесь присоединяется главная часть молекулы. Таким образом, вторая позиция идентична шестой (обе на месте стрелок, когда они показывают два или десять часов); третья позиция идентична пятой (часы показывают четыре или восемь часов) и четвертая позиция (шесть часов) равноудалена от остальной части молекулы. Это и есть искомая четвертая позиция.
ТМА (как и мескалин) имеет группы атомов (они называются метокси-группами) в 3-, 4- и 5-й позициях. Я синтезировал изомеры с этими тремя группами во всех других возможных комбинациях. Я получил два образца, которые действительно повысили активность конечного амфетамина. В одном из них группы были во 2-, 4- и 5-й позиции (ТМА-2), а в другом — во 2-, 4- и 6-й позициях (ТМА-6). ТМА-2 стал новой и самой приятной находкой, он оказался примерно в десять раз более мощным, чем сам ТМА. Остановившись на какое-то время именно на таком порядке групп, почему бы не попробовать использовать метод получения гомологов и не добавить трехатомный фрагмент к каждой из этих метокси-групп? В итоге получаем этоксильные гомологи ТМА-2, с этиловой группой либо на 2-, 4-, либо на 5-й позициях. Если обозначить метокси буквой «М», а этокси — буквой «Э», то соединение с группами атомов вокруг кольца в новых позициях (2-, 4-, 5-позиции) называлось бы ЭММ, МЭМ и ММЭ. Буква в центре, разумеется, обозначает группу в 4-й позиции.
С дисциплинированностью тевтонца я изготовил все три возможных этокси-гомолога ТМА-2. Произошло это примерно тогда, когда я решил уйти из Dole и поступить в медицинскую школу. Беспокойная администрация компании вдруг перестала заглядывать мне через плечо, проверяя мои вещества и возможность их патентования. Однако в то же время я лишился основы, от которой я мог бы оттолкнуться и начать документировать фармакологию и особенно психофармакологию соединений.
Так как значительную часть работы по синтезу, по крайней мере, М- и Э-изомеров я проделал еще в Dole, я предположил, что все эти вещества и способы их получения являлись собственностью компании. Вместе с тем я заключил, что руководство компании почувствовало такое облегчение, избавившись от меня (особенно с учетом того факта, что наше расставание прошло в дружеской манере и по моей собственной просьбе), что, пожалуй, они не будут возражать, если я присвою себе синтез М- и Э-изомеров и право на них. Это был мой первый сольный выход, и отныне я решил, что буду не только публиковаться, указывая свой домашний адрес, но и проводить дома химические исследования.
Результаты первых испытаний моноэтокси-соединений, ЭММ, МЭМ и ММЭ, показали, что эти препараты не воздействуют на психику. ЭММ оказался неактивным при дозировке в двадцать миллиграммов, и я поднял ее до пятидесяти миллиграммов, но какого-нибудь эффекта так и не добился. ММЭ тоже был неактивен на уровне двадцати миллиграммов, но при сорока миллиграммах препарат дал мне плюс полтора.
Сокровищем оказался МЭМ с этокси-группой в 4-й позиции. Возможно, этот термин, «4-я позиция», который в этой химической истории появляется все снова и снова, теперь стал не таким мистическим. Повторю, что это место на кольце, противоположное остальной части активной группы атомов в молекуле, о которой идет речь. Здесь кроется подлинное волшебство, и именно в случае с МЭМ оно впервые заявило о себе. МЭМ оказался активен при дозе в десять миллиграммов. Активность была незначительной, но несомненной.
Прошло полчаса после приема десяти миллиграммов, и я почувствовал головокружение. Мне пришлось встать и подвигаться, чтобы избавиться от напряжения в ногах. Не было никакой тошноты. Минут через пятнадцать у меня наступила явная интоксикация (в этанольном смысле), но не было абсолютно никакого страха. Зрачки немного расширились. После того, как прошло два часа с момента приема, я почувствовал, по крайней мере, при этой дозе, что в психическом смысле почти полностью восстановился, но, похоже, не мог стряхнуть небольшое остаточное физическое беспокойство. Я понял, что столкнулся с активным материалом и должен продолжать действовать с осторожностью.
Первое, что я сделал, — это предоставил хороший запас этого наркотика своему другу, психиатру Парису Матео, с которым я работал еще над ТМА. Он давно занимался плодотворными исследованиями использования психоактивных наркотиков в различных видах терапии. Парис испытал МЭМ на семи пациентах-добровольцах. Он сообщил, что наркотик эффективен в пределах от десяти до сорока миллиграммов. Парис пришел к заключению, что количественно МЭМ был, конечно, более мощным по сравнению с ТМА-2 и что он производил более безопасное воздействие на его пациентов, чем ТМА-2.
Еще один мой друг, физиолог Тэрри Мэджор (он тоже был знаком с ТМА), испытал МЭМ при дозировке в двадцать миллиграммов и сообщил, что пик воздействия приходится примерно на третий час, а заканчивается воздействие где-то на восьмом часу после приема. Качественные эффекты, сказал Тэрри, имели психоделическую природу (цветная, визуальная интенсивность, волнообразное движение в поле зрения, эмоциональная эйфория). Кроме того, он зафиксировал слабые, но заметные экстра-пирамидальные судороги.
Очевидно, это было самое активное из созданных мною моноэтокси-соединений. Я подготовил небольшое сообщение, в котором описал все восемь возможных перестановок М- и Э-групп, и послал его в Journal of Medicinal Chemistrg. Мой материал был принят.
Я тщательно исследовал МЭМ при дозировке от двадцати до тридцати миллиграммов и нашел его одним из самых впечатляющих психоделиков. В 1977 году я дошел до шестидесяти миллиграммов и обнаружил, что МЭМ не вызывал, по крайней мере, у меня глубокого самоанализа, на что я надеялся. К тому же я начал осознавать, что становлюсь несколько нечувствительным к этому препарату, поэтому я стал рекомендовать другим исследователям держаться в рамках двадцати-тридцати миллиграммов.
С конца 1977 года до середины 1980-х годов я провел одиннадцать экспериментов с МЭМ с девятью участниками моей исследовательской группы человек (обычно по трое-четверо). Эксперименты проводились при дозах от двадцати пяти до пятидесяти миллиграммов. Мы обнаружили, что данный препарат всегда вызывает некоторый телесный дискомфорт и чрезвычайную анорексию (потерю аппетита). В отчетах часто встречается упоминание о цветовой насыщенности и фантазиях при закрытых глазах. Материал настаивает на своей сложности, однако, похоже, оставляет ответственность за вами. Чаще всего воздействие прекращается на шестом-десятом часу после начала эксперимента, однако во сне (даже несколько часов спустя) можно увидеть тревожные сновидения. Это действовало не слишком успокаивающе на некоторых участников экспериментов.
Я перестал заниматься МЭМ в 1980 году, решив посвящать свое время более интригующим соединениям. Однако перед этим были проведены два важных эксперимента с этим наркотиком. Первый эксперимент был связан с еще одним моим другом-психиатром. Он был настолько впечатлен, наблюдая, как МЭМ облегчает общение, что решил в очень ограниченном количестве внедрить его в свою практику и давать его пациентам, которым, на его взгляд, это могло пойти на пользу.
Второй эксперимент я никогда не забуду. Этот день я провел с женщиной по имени Мириам Оу. Ей было под пятьдесят, и у нее имелся небольшой и не впечатляющий опыт приема психоделиков, но ее интерес к работе с психоактивными наркотиками резко возрос после эксперимента с МДМА. Она хотела попробовать что-нибудь новенькое, и я предложил ей МЭМ. Я встретился с ней в округе Марин одним ясным и не очень холодным декабрьским утром. Я принял пятьдесят миллиграммов наркотика, она — двадцать пять. Я уже спрашивал, есть ли у нее какой-нибудь особенный вопрос, который она хотела бы задать, и она ответила мне, что нет, ей просто хотелось отправиться в приключение в измененном состоянии сознания. Результаты эксперимента напомнили старый, но добрый принцип, касающийся употребления психоделиков: случайных экспериментов здесь не бывает.
После первого часа мы почувствовали приличное воздействие, около плюс полтора. Мы очутились в Зеленом ущелье Дзен-центра как раз вовремя и успели посетить получасовую медитацию и купить хлеба домашней выпечки. Отсюда мы отправились на Мьюир-Бич и «докатились» до плюс трех.
Настало время театра. Сэм Голдвин руководил шоу, поправляя позы и жесты Мириам, ее входы и выходы, в то время как я играл роль хохочущей аудитории. Устав от постановки фильмов, мы стали подниматься на вершину холма, откуда открывался вид на Тихий океан и на прибой внизу. После недолгого восхождения мы вернулись к океану и натолкнулись на забор из колючей проволоки. Я предложил перебраться через забор и найти местечко, где мы могли бы посидеть, посмотреть по сторонам и поговорить.
— Я не могу, — услышал я в ответ, — кажется, у меня ноги не
работают.
Мириам шла, пошатываясь, и едва она достигла ограждения, стало ясно, что ей действительно было трудно идти, потому что ее нога застряла между двумя рядами проволоки.
— Я потеряла контроль над своей нижней половиной!»
Я помог ей перебраться через забор, несмотря на ее очевидную неспособность заставить тело нормально работать, и мы добрались до места, где росла трава и был песок.
— У меня ноги парализовало, — сказала Мириам. — Я отравлена и хочу выйти из этого состояния.
Что-то происходило, и я не знал, на что она нацелилась, но этот «паралич» и «отравление», очевидно, были частью того, что выходило на поверхность.
Ну, — довольно бесчувственным тоном предложил я, — если ты действительно хочешь избавиться от яда, то сконцентрируй его в одном месте, и если он окажется достаточно высоко, то ты сможешь его выблевать, а если низко, то удали его с дерьмом.
Я не валяю дурака, — возразила Мириам, — я действительно отравлена и хочу выйти из этого состояния.
— Тогда выбирайся оттуда. Ты сама несешь ответственность. В течение минуты от нее не поступало никаких комментариев. Потом она сказала это.
Ты можешь вызвать у себя рак?
Вообще-то это можно. Почти каждый, у кого обнаружен рак, заработал его по какой-то причине, которая кажется вполне адекватной. Где у тебя рак?
В желудке.
Сидя с вытянутыми вперед «парализованными» ногами, она мягко коснулась собственного живота, чтобы показать мне, где засел враг. Потом она рассказала мне одну из самых закрученных историй из всех, которые мне приходилось слышать. Все сводилось к факту, что в течение какого-то времени у нее был рак желудка и она всегда носила в своей сумочке около тридцати таблеток «дилодида», чтобы при невыносимой боли она могла положить конец всему.
Я задал единственный вопрос, который пришел мне в голову.
— Почему ты нуждаешься в раке?
Мой вопрос сломал дамбу. Она разрыдалась и выпалила свою тайну. Много лет назад ее мать страдала от рака желудка. В конец концов, боли стали так сильны, что Мириам и ее отчим задушили женщину подушкой, избавив ее от агонии. В ту пору Мириам была подростком, и она помогла убить свою мать. Она призналась мне, что у нее случилась полная амнезия. Она не помнила об этом событии до тех пор, пока ей не исполнилось двадцать с небольшим.
Я плакал вместе с нею.
Потом мы стали спускаться вниз и снова прошли по тем местам, где несколько часов назад отмечали стадии развития наркотического воздействия, пока не дошли до места начала эксперимента.
Разумеется, у Мириам не было рака желудка. У нее также не было никакого остаточного паралича ног. Просто она пришла к пониманию того, как подавляемое горе и чувство вины проявлялись в ее теле. Это сигнализировало ей о том, что в ее психике есть что-то темное, что требовало выйти наружу и открыться сознанию до того, как она на самом деле наделила себя раком, от которого страдала ее мать.
Когда несколько дней спустя мы снова разговаривали с Мириам, она сказала мне — почти небрежно — что выбросила «дилодид». Я мог лишь сердечно поблагодарить ее.
Я испытал неподдельное уважение по отношению к МЭМ.