III. Сатирическая атака на лицемерие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

III. Сатирическая атака на лицемерие

амфлет «Возроптавший улей» был подготовлен предшествующими поэтическими опытами Мандевиля, его подражаниями Лафонтену, Эзопу и Скаррону, с которых он начал свою литературную деятельность. Схему сюжета Мандевиль мог взять у Эзопа. В эзоповской басне «Пчелы и Зевс» рассказывается о пчелах, явившихся к Зевсу с просьбой дать им силу поражать жалом всякого, кто подойдет к сотам; разгневавшийся на их злонравие Зевс сделал так, чтобы, ужалив кого-нибудь, они тотчас теряли жало, а вместе с ним и жизнь. Тема ропщущих пчел, их обращения к Зевсу и наказания, которое Зевс на них налагает, удовлетворяя их просьбу, является общей у Эзопа и Мандевиля. Однако весьма различны, даже противоположны, решения этой темы. Мораль басни Эзопа проста и очевидна: злобные люди сами себе приносят вред. Мораль же басни Мандевиля сложна и парадоксальна: то, что считается злом в каждом отдельном индивидууме, является благом для общества в целом. Усложнение содержания модифицировало и форму, и Мандевиль признавался, что затрудняется точно определить, к какому жанру относятся написанные им строфы.

И все же он напрасно колебался в определении рода своего произведения. Его история пчелиного улья содержала все элементы сатиры. Сатирические образы лиц различных профессий и занятий, разного состояния и положения в обществе, погрязших во всевозможных пороках, иллюстрировали мысль Мандевиля о том, что искусное политическое управление создает хорошо организованное общественное целое из самых презренных частей. А ироническое описание того, к чему в конце концов пришли пчелы, став честными и порядочными, служило утверждению его основного тезиса о полезности пороков во всех великих, богатых и могущественных государствах. Чтобы предупредить неправильное толкование басни как сатиры на добродетель и как апологию порока, Мандевиль в «Предисловии» к изданию 1714 г. ясно рассказал о намерении, с которым она была написана. Главная цель басни заключалась в том, чтобы, во-первых, показать невозможность наслаждаться теми жизненными удобствами, которыми располагает трудолюбивая, богатая и могущественная нация, и одновременно обладать «всеми благословенными добродетелями и невинностью» и, во-вторых, разоблачить безрассудство тех, кто, стремясь к богатству и будучи жаден до всех благ, в то же время громко порицает пороки и неудобства, совершенно неизбежные при таком строе жизни. Против этих лиц и было направлено острие сатиры.

Ни у кого никогда не вызывало сомнения, какую страну следует понимать под пчелиным ульем. В большом, богатом и воинственном улье, счастливо управляемом на началах ограниченной монархии, всякий узнавал послереволюционную Англию. Однако вопрос об объекте мандевилевской сатиры обсуждается до сих пор. Так, Т. Хорн в своей книге «Социальная мысль Бернарда Мандевиля» полагает, что, создавая «Возроптавший улей», Мандевиль имел в виду деятельность «Общества для исправления нравов», что именно взгляды членов этой ассоциации были непосредственным объектом его атаки (см. 37, 7). «Общество для исправления нравов» возникло в Лондоне в 1692 г. и в начале следующего столетия, в период правления королевы Анны, представляло собой довольно широкую организацию, развернувшую по всей стране активную деятельность. Для борьбы против бытовавшей еще со времен реставрации Стюартов распущенности нравов объединились и англиканские «низкоцерковники», и диссиденты, и простые миряне. Члены «Общества» издавали множество памфлетов, направленных против пьянства, сквернословия и разного рода непристойного поведения, выступали с лекциями и проповедями. Считая, что судьи и местные власти ведут себя слишком нерадиво в деле ограждения достоинства граждан, защиты женщин от оскорблений и установления хотя бы видимого порядка, они брали на себя инициативу возбуждения судебных дел, писали доносы, давали показания в судах. Результатом этого были десятки тысяч судебных преследований. Вместе с тем в некоторых английских кругах все эти акции «Общества» вызывали недовольство. «Высокоцерковники» не одобряли деятельности «Общества», апеллировавшего не к церковному, а к светскому суду, и считали, что для борьбы с безнравственностью надо возвратиться к строгости древней церкви (см. 28, 344). Некоторые просто не хотели поощрять доносительство, и многие судьи вообще отказывались выслушивать показания филантропов-доносчиков. Во всяком случае работа «Общества для исправления нравов» была заметным явлением в английской жизни. На нее откликнулся Даниэль Дефо в своей поэме «Исправление нравов» (1702), она не могла не обратить на себя и внимание Мандевиля. Однако ограничивать объект его сатиры только членами этого «Общества» было бы явным сужением ее значимости.

Более правильно подходит к этому вопросу Ф. Харт, указывая, что басня обличала христианский ригоризм и то лицемерие, к которому неминуемо вело христиан расхождение между их доктриной и практикой (см. 36). При этом имелись в виду не только благочестивые и ученые прелаты, о которых Мандевиль с иронией писал, что они в своей заботе об обращении людей молили бога о том, чтобы он отвратил сердца от всех плотских желаний и всего мирского, и в той же самой молитве просили его излить на королевство всю земную благодать и мирское блаженство — подразумевались вообще все те, кто, исповедуя евангельскую добродетель, одновременно стремился к мирскому преуспеянию и богатству. Но в действительности смысл его сатирической критики был более глубоким. В одном из комментариев к «Возроптавшему улью» Мандевиль изложил притчу, в которой нарисовал образ насквозь лицемерного государства. Хотя в ней он и рассказывает о стране, существовавшей «в стародавние языческие времена», смысл ее достаточно очевиден, чтобы ввести кого-либо в заблуждение. Заинтересованный читатель может ознакомиться с этой притчей по русскому изданию «Басни о пчелах», где она изложена на с. 216—218.

К лицемерию склонны многие люди, и не только те, кто известен своей порочностью, констатирует Мандевиль. Ибо когда пытаешься узнать, какую же реальную ценность они придают духовным началам, то обнажаешь их весьма мирские и своекорыстные интересы. Стыдясь собственных многочисленных слабостей, люди стремятся спрятать свою наготу друг от друга и скрывают истинные мотивы своего поведения под маской благочестия и заботы о высшем общем благе. Через сто с лишним лет, в 1844 г., молодой Ф. Энгельс в статье «Положение Англии. Восемнадцатый век» напишет следующие строки: «Характер английской национальности — это неразрешенное противоречие, соединение самых резких контрастов. Англичане — самый религиозный народ в мире и в то же время самый иррелигиозный; они больше беспокоятся о потустороннем мире, чем какая-либо другая нация, и, однако, живут при атом так, как будто для них нет ничего другого, кроме земного существования; их надежда на небо нисколько не мешает им верить так же крепко в „ад незарабатывания денег“» (1, 1, 601). Мандевиль был, наверное, первым из английских философов и моралистов, кто подверг это двуликое сознание своих соотечественников едкой и беспощадной критике и показал, с каким моральным отчуждением связаны их свобода, собственность и благополучие.