XI. Введение в социальную психологию

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XI. Введение в социальную психологию

ак часто за новое любят выдавать то, что уже давно известно, на что неоднократно обращалось внимание и о чем уже написана не одна сотня страниц! Объявив философию ненаучным, метафизическим знанием, позитивизм вместе с тем поставил себе в заслугу создание ряда новых научных дисциплин, в том числе и социальной психологии. Однако явления общественного сознания, общественной психологии еще со времен Платона и Аристотеля находились в фокусе внимания философов, и с тех пор социально-психологическая проблематика так или иначе разрабатывалась в рамках различных философских учений. И право, в истории можно указать немного периодов, столь же богатых исследованиями этой темы, как «метафизические» XVII и XVIII века. Среди этих исследований достойное место занимает и «Басня о пчелах».

Как уже знает читатель, в истории человечества Мандевиль выделял два типа общества. С ними он связывал и два различных типа нравственного сознания. Не повторяя того, что уже было сказано, приведу одно место из «Басни», где Мандевиль, быть может, наиболее ярко выразил эту свою мысль. Если вы хотите сделать большинство людей милосердными, добрыми и добродетельными, предлагает он мысленный эксперимент, разбейте печатные станки, расплавьте шрифты и сожгите все книги, за исключением тех, которые хранятся в университетах, так чтобы в частных домах не осталось ни одной, кроме Библии. Ликвидируйте заморскую торговлю, запретите всякое общение с иностранцами и не разрешайте выходить в море никаким кораблям, за исключением рыбацких судов. Верните духовенству, королю и баронам их древние привилегии, прерогативы и владения. Постройте новые церкви, монастыри и богадельни и превратите всю металлическую валюту в священные сосуды. Примите законы против роскоши, и пусть все юноши будут приучены к трудностям. Внушите им самые строгие и возвышенные понятия о чести и позоре, дружбе и героизме и введите для них разнообразные мнимые вознаграждения. Пусть духовенство проповедует другим воздержание и самоотречение, а само пользуется такой свободой, какой захочет. Пусть оно оказывает самое большое влияние на управление государственными делами, и пусть никто не может стать государственным казначеем, кроме епископа.

«При помощи таких благочестивых мер и полезных установлений картина вскоре совершенно будет изменена; большая часть алчных, недовольных, беспокойных и честолюбивых негодяев покинет землю, огромные толпы мошенников и плутов уйдут из города и рассеются по всей стране. Ремесленники научатся ходить за плугом, купцы превратятся в фермеров, и грешный чрезмерно разросшийся Иерусалим без помощи голода, войны. чумы или принуждения будет опустошен самым легким путем и после этого навсегда перестанет быть страшным для своих правителей. Счастливо преобразованное королевство не будет тем самым перенаселено ни в одной своей части, и все необходимое для существования человека будет дешевым и в изобилии. Деньги, корень столь многих тысяч зол, напротив, почти совсем исчезнут, их будет очень мало, и они будут также совсем не нужны, если каждый человек будет наслаждаться плодами своего собственного труда; и наше собственное любимое сукно, ни с чем не смешанное, будут без разбора носить как лорд, так и крестьянин. Такое изменение материального положения не сможет не повлиять на характер людей и сделает их умеренными, честными и искренними, и мы можем вполне разумно ожидать, что следующее поколение даст более здоровое и крепкое потомство, чем нынешнее; это будут безвредные, невинные и доброжелательные люди, которые никогда не будут оспаривать ни учение о пассивном повиновении, ни какие-либо иные ортодоксальные принципы, но будут подчиняться тем, кто стоит выше их, и будут единодушны в поклонении богу» (2, 214).

Но различное нравственное сознание обнаруживается у разных социальных общностей и в пределах одного и того же социума. Мандевиль предлагает на основе случайного выбора беспристрастно изучить образ жизни и мыслей следующих двух групп населения: ста бедняков старше 40 лет, которые с детства были приучены к тяжелому повседневному труду, никогда не учились в школе и всегда жили в отдалении от больших городов, и такого же количества людей с университетским образованием. В результате обнаружится, что среди первых, не умеющих ни читать, ни писать, встретится меньше пороков и привязанности к мирскому, больше согласия, добрососедской любви, невинности, искренности и других хороших качеств, чем среди последних, где наверняка можно найти и гордыню, и оскорбительное высокомерие, и вечные распри, и ненависть, и зависть, и клевету — пороки, которыми едва ли вообще заражен в сколько-нибудь значительной степени неграмотный трудящийся люд.

На страницах «Басни о пчелах» Мандевиль подробно и выразительно рисует стереотипы сознания и поведения своих современников, характерные для целых групп и социальных прослоек. Ну например, психология торговцев. Они прибегают к бесчисленным хитростям, с помощью которых обманывают покупателей и друг друга; эти хитрости ежедневно практикуют даже самые честные из торговцев. Разве какой-либо торговец раскроет недостатки своих товаров тем, кто хочет купить их за более низкую цену? Нет, он будет тщательно скрывать их в ущерб покупателю и всячески восхвалять свои товары, намного преувеличивая их достоинства. Людей трудно убедить в том, что они получают слишком много за счет тех, кому продают, какими бы большими ни были их доходы; в то же время им жаль прибыли, какой бы незначительной она ни была, если ее получают те, у кого они сами покупают. И вот, зная, что ничтожность выгоды продавца является самым убедительным мотивом для покупателя, торговцы лгут и выдумывают самые невероятные истории, но ни за что не открывают, сколько они действительно выручают от продажи своих товаров.

Мандевиль изображает целую сцену такого торга. Ее действующие лица: торговец шелком и молодая леди-покупательница. Задача лавочника — продать как можно больше шелка по цене, благодаря которой он получит барыш в соответствии с нормальными прибылями его торговли. Задача покупательницы, которая, конечно, воображает, что она и воспитанна, и непринужденна в поведении, и обладает очень мелодичным голосом, и если не красива, то по крайней мере более приятна, чем большинство ее знакомых молодых дам, — использовать свое обаяние и купить шелк по цене на четыре или шесть пенсов за ярд дешевле, чем он обычно продается.

«Прежде чем ее экипаж успевает окончательно остановиться, к ней приближается мужчина, по виду джентльмен, все на нем опрятно и модно; он с низким поклоном выражает ей свое почтение, и, как только становится известным ее желание зайти в лавку, он проводит ее туда, а затем немедленно ускользает от нее и через боковой проход, который остается видимым только менее одного мгновения, с величайшей ловкостью водружается за прилавком; и там, обратившись к ней с глубоким уважением, произнеся приличествующие фразы, он просит оказать ему любезность и сообщить ее желания. Пусть она говорит что угодно, пусть ей все не нравится, ей никогда не будут открыто противоречить: она имеет дело с человеком, у которого абсолютное терпение является одним из таинств профессии, и какое бы беспокойство она ни причинила, она, конечно, не услышит ничего, кроме самых вежливых выражений, и всегда будет видеть перед собой жизнерадостное выражение лица, где радость и уважение, кажется, слились с добродушием и все вместе составили искусственную безмятежность, более обаятельную, чем способна породить необученная природа.

Когда два человека так рады встрече, беседа должна быть очень приятной, а также чрезвычайно вежливой, хотя они и говорят о пустяках. Пока она остается в нерешительности относительно того, что взять, он, кажется, в равной мере не может ей ничего определенного посоветовать и очень осторожен в отношении того, в каком направлении должен пойти ее выбор; но, как только она его сделала и приняла решение, хозяин немедленно приобретает твердость, определенно говорит о том, что это — самое лучшее из данного сорта, превозносит ее вкус и, чем более он на него смотрит, тем больше удивляется, как это он раньше не обнаружил превосходства этого материала над всем, что у него есть в лавке. Благодаря наставлениям, примеру и огромному усердию он научился незаметно забираться в самые сокровенные уголки души, определять способности своих покупателей и находить их слабую струнку, неизвестную им самим. Благодаря всему этому он обучен пятидесяти другим хитростям, как заставить ее переоценивать собственную мудрость, а также тот товар, который она собирается купить. Самое большое преимущество, которое он имеет над ней, заключается в самой существенной части общения между ними — в споре о цене, которую он знает до последнего пенни, а она не знает совершенно. Поэтому ни в чем больше он так отъявленно не обманывает ее, как в этом; и, хотя здесь ему предоставляется полная свобода говорить о себестоимости и деньгах, от которых якобы он отказался, любую ложь, какая только ему нравится, он все же доверяет не только лжи, а, задевая тщеславие покупательницы, заставляет ее верить самым невероятным в мире пещам относительно своей слабости и ее выдающихся способностей. Он говорит, что ранее он принял решение ни за что не отдавать эту штуку шелка меньше чем за такую-то цену, но она сумела его уговорить расстаться с ней, чего не удавалось до нее никому из тех, кому он продавал свой товар. Он заявляет, что терпит убыток на этом шелке, но, видя, что он ей понравился и что она решила не давать за него более высокую цену, он скорее отдаст ей эту штуку, чем доставит неудовольствие леди, которую он так чрезвычайно высоко ценит, и только молит, чтобы в следующий раз она не была бы с ним так непреклонна. Между тем покупательница, знающая, что она неглупа и умеет поговорить, легко убеждается в том, что она может очень обаятельно разговаривать, и, считая достаточным для подтверждения своего хорошего воспитания не признавать своего достоинства, в каком-то остроумном ответе резко отвергает его комплимент, а он заставляет ее с очень большим чувством удовлетворения проглатывать по существу все, что он ей говорит. В результате получается, что, испытывая удовлетворение от того, что она сэкономила девять пенсов на ярде, она покупает шелк по точно такой же цене, как и любые другие покупатели, и часто дает на шесть пенсов больше, чем он взял бы, чтобы не упустить покупателя» (2, 313—315).

А вот другой стереотип поведения, на сей раз замужних женщин из среднего класса — жен лавочников, купцов и аптекарей, причем отнюдь не слишком расточительных, а считающихся благоразумными и умеренными в своих желаниях. Они, имея с десяток нарядов, из которых надевали всего два или три, вечно жалуются, что у них вообще нет ни одного платья или юбки, которую бы им не приходилось постоянно носить, и поэтому требуют от своих мужей новых нарядов. «Невероятно, какое огромное количество безделушек и всякого рода мелочей покупается и используется женщинами, которое они никогда не могли бы приобрести другим способом, кроме как экономя на расходах семьи, отчаянно торгуясь при покупках и иными путями обманывая и обворовывая своих мужей. Другие, постоянно терзая своих мужей, надоедают им до такой степени, что заставляют их уступать и настойчивостью и упорством при высказывании просьб берут верх даже над упрямыми скрягами. Третьи, получив отказ, приходят в ярость и откровенной руганью и скандалом запугивают своих робких дураков и выманивают у них все, что им хочется; в то время как тысячи знают, как подольститься к мужьям, и благодаря этому преодолевают самые основательные причины и самые твердые, неоднократно подтвержденные отказы, особенно молодые и красивые женщины смеются над всеми увещеваниями и отказами, и мало среди них найдется таких, кто постесняется использовать самые нежные минуты супружества ради достижения корыстных целей» (2, 210).

Или еще один пример: многочисленные лики зависти. В среде прекрасного пола эта болезнь проявляется в тех мнениях и критических суждениях, которые женщины составляют и высказывают друг о друге. Молодые красивые женщины могут из одной лишь зависти возненавидеть друг друга с первого взгляда, и если они еще не научились лицемерить, то даже не будут скрывать этого чувства. Завистливый опытный литератор ведет себя по-иному. Если он завидует таланту и эрудиции своего собрата по перу, то никогда не станет проявлять зависть открыто. Он будет тщательно изучать его произведения и, пропуская удачные места, дабы умалить его достоинства, будет выискивать только просчеты и ошибки, придираться, делать из мухи слона и сурово осуждать его, конечно же «с принципиальных позиций». Талантливый ученик знаменитого художника обычно сначала поклоняется маэстро. Но по мере того как растет его собственное мастерство, он незаметно для себя начинает ненавидеть то, чем раньше восхищался. Если же в конце концов он достигает положения своего бывшего учителя или поднимается еще выше, то от его зависти не остается и следа, и он снова готов демонстрировать самые искренние дружеские чувства. У людей грубых, серых и невоспитанных эта психологическая реакция на благополучие и положение других проявляется примитивно и откровенно. Они бранят тех, кто занимает более высокое общественное положение, раздувают их даже самые пустяковые ошибки и упущения и стараются истолковать в дурную сторону их самые похвальные поступки. Они ворчат на провидение и громко жалуются, что в этом мире все лучшее достается тем, кто этого вовсе не заслуживает. А поскольку зависть в той или иной степени свойственна большинству людей и редко встретишь человека, который никогда не испытывал бы ее жжения, то великие мира сего должны считаться с этим свойством человеческой природы. «Мы полагаем, что любим справедливость, и любим, когда заслуги по достоинству вознаграждены; но, если люди долго занимают самые первые почетные должности, половина из нас устает от них, ищет их ошибки, а если не может их найти, то предполагает, что они их прячут, и, если большинство из нас не желает, чтобы их отстранили, это уже хорошо.

Самые лучшие люди всегда должны опасаться этой грязной игры со стороны всех тех, кто не является их ближайшими друзьями и знакомыми, потому что ничто так не утомляет, как повторение похвал, которые ни в коей мере на нас не распространяются» (2, 142).

В «Басне о пчелах» содержатся и другие примеры типического сознания. Некоторые из них вполне могли бы войти в современные руководства по социальной психологии. Интересно, что Мандевиль включает в свой анализ демографический фактор и неоднократно обращает внимание на те явления общественной психологии и нравственности, которые наблюдаются у населения большого густонаселенного города. Однако в отличие от иных нынешних исследователей, всецело уповающих на экспериментальные и математические методы, этот врач-психиатр создавал свою мозаику социально-психологической типологии, руководствуясь и определенной целостной философской концепцией, и своей интуицией писателя. И в этом он глубоко прав. Ибо, коль скоро дело касается психологии человека, философски зоркий глаз художника способен открыть на этом необъятном континенте гораздо больше того, что может дать самый изощренный эксперимент при самой совершенной математической обработке его результатов.