Глава Х ЭФЕС: СТРАСТИ И СРАЖЕНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава Х

ЭФЕС: СТРАСТИ И СРАЖЕНИЯ

Когда истек зимний запрет на морские путешествия, по синей глади воды заскользили корабли, большие и малые. Ароматы, доносившиеся из Мегариды и Аттики, легкий ветерок, надувавший паруса, — все настраивало пассажиров на приятное путешествие.

Павел, Приска, Акила и Тимофей — маленькое содружество, скрепленное верой, — не покидали палубы, любуясь красками весны 52 года. Присутствие Тимофея подтверждается тем, что в Антиохии он окажется рядом с Павлом. Что же касается Силы, то ни один текст не позволяет установить его дальнейшую судьбу.

Итак, за путешествие уплачено, мешки набиты дорожной провизией, и наступили часы обычного покоя, редкие для Павла, испытывающего постоянную одержимость Христом. Было намечено, что, когда судно причалит в Эфесе, Акила и Приска останутся там, чтобы помочь маленькой, едва зародившейся христианской общине. Чем ближе была цель путешествия, тем тревожнее на душе у супругов-христиан. Павел был задумчив и серьезен: впервые он передавал привилегии, которые ревниво берег для себя, другим. Если учение Христа будет распространяться дальше — а разве мог он в этом сомневаться? — ему придется так поступать не единожды.

А корабль скользил между Кикладскими островами: Кинтос, Сирос, Тинос, Миконос, прославленные греческие острова, которые через две тысячи лет превратятся в излюбленные места морских круизов. Тогда моряки старались, насколько возможно, не терять из виду землю. Они шли мимо священного острова Делос, то есть «сияющий». Согласно легенде, Киклады (от греческого kuklos — «круг») были рассыпаны богами ореолом вокруг Делоса. За ним следовал Самос, ближайший к азиатскому побережью остров, прославившийся своим сладким вином, и вот уже поднимаются вдали над носом танцующего на волнах судна горы Ионии. В музыке этого слова — вся античная Эллада: навечно запомнившаяся мечта юного Савла. Еще несколько часов — и они увидели на побережье одноименного залива город Эфес.

Корабль бросил якорь в порту Панормы, и Павел со спутниками спустился в лодку, на которой, пройдя около двух километров по каналу, они попали в городскую гавань, окруженную мрамором памятников, амфитеатра и агоры. Оказавшись на земле, Павел не мог не вспомнить те картины, что представали у него перед глазами, когда он читал или слушал рассказы своих наставников: этот город слышал неверные шаги слепого Гомера, здесь Гераклит подверг анализу человека и вселенную, Пифагор открыл свою школу аскетов, Фалес заложил основы много позднее получившей свое развитие философии, Геродот сформулировал законы истории, тотчас же опробованные на практике.

Остановка, видимо, продлилась недолго в этом богатом городе, жители которого клялись, что Эфес — «одна из столиц мира». Культ богини Артемиды привлекал сюда огромное число народа. Сюда ввозили и отсюда вывозили товары, здесь продавали и покупали — вот причина процветания Эфеса, в котором было много денег, роскошных памятников, обилие театров, гимнасиев, стадионов, портиков. Возможно ли было охватить все это одним взглядом? Павел, наверное, ограничился тем, что сразу же бросился в синагогу и представил еврейской общине Акилу и Приску. Говорил ли он об Иисусе? Вряд ли, ибо времени было мало. Но можно быть уверенными, что Павел показал все, на что был способен: иудеи так обрадовались его приезду, что просили остаться дольше. Он отказался: «…к вам же возвращусь опять, если будет угодно Богу» (Деян 18:21). Затем Павел вернулся на корабль.

Судно неторопливо шло вдоль изрезанных берегов юго-западной Анатолии. Короткая остановка на Кипре, где на Павла нахлынули воспоминания. Павел высадился в палестинском порту Кесария и добрался до Иерусалима. Об этом путешествии в Иерусалим пишет только Лука, и оно вызвало немало споров. Некоторые, например Симон Легасс, считают, что Лука выдумал это посещение Павлом Иерусалима, движимый желанием «удержать Павла под эгидой старшей из церквей». В Послании к галатам Павел перечисляет свои визиты в Иерусалим, но об этом не вспоминает. О причинах его появления в Иерусалиме Деяния не говорят почти ничего. Сообщается лишь, что «он приходил в Иерусалим, приветствовал церковь и отошел в Антиохию» (Деян 18:22). Из этого мы можем сделать вывод, что Павел встретился с Иаковом, который отныне считался воплощением христианства. Послание, приписываемое Иакову, написано торжественным, даже высокопарным слогом. Его так превозносили, что в среде евреев-христиан ходило абсурдное поверье: Иаков имеет право входить раз в год в святилище храма подобно первосвященнику, этим правом наделенному. Утверждали даже, будто Иаков принадлежит по рождению к священникам и обладает даром останавливать молнию, «готовую разразиться над народом». Интересно, как к этому отнесся Павел?

Что же касается Петра, апостола, несшего веру обрезанным, как Павел нес ее язычникам, то он все время был в пути. Вместе с женой он обошел Сирию, неся слово Божие иудеям, и только им. Тот самый Марк, что некогда сопровождал Павла, теперь не расставался с Петром. В течение многих лет Марк слушал, как первый из апостолов рассказывал об Иисусе. Из памяти Петра слова Господа перейдут к Марку. После смерти Петра его попросят все записать. Так родится первое Евангелие.

Антиохия. Никто — даже сам Павел — не зафиксировал, что он почувствовал, вернувшись в город, где когда-то решилась его судьба. Можно поверить, что на него нахлынула горечь при воспоминании о столкновении с Петром. Лука пишет, что Павел оставался в Антиохии «несколько времени», скорее всего, он там не задержался. Трудно представить, что Павел мог оставаться бездеятельным в городе, где тянулся бесконечный и изматывающий спор между христианами-евреями и христианами-язычниками. Ученик Гамалиила — об этом он постоянно всем напоминал — особым терпением не отличался.

Какое удовлетворение испытал Павел, когда до него дошли известия из Эфеса! Как же он встревожился, когда оказалось, что у Акилы и Приски возникли серьезные сложности! Некто Аполлос, еврей, уроженец Александрии, приехал в город. Говорили, что он мудр, красноречив, сведущ в Писании и обладает такой уверенностью, что сбить его с толку невозможно. Его приняли в синагоге, где он представился как человек, знающий об Иисусе и о «пути Господнем». Акила и Приска услышали, как он исторгал потоки красноречия, повествуя об Иисусе, хотя явно знал лишь крохи, да и то сомнительные. Что делать? Как не позволить распространять ложную историю о Мессии? Акила и Приска обратились за советом к Павлу. Он решил, что это дело относится к разряду неотложных. Так началось его третье путешествие.

Павел решил отправиться посуху, что объяснялось его настойчивым желанием проверить, выжили ли «его» церкви. Лето 52 года, жаркое, изнуряющее, и тысяча сто километров пути. Павлу пришлось пройти его.

Он обратился к Тимофею, и тот согласился сопровождать наставника. Они ненадолго остановились в Тарсе, для Павла этот город был как порт приписки для корабля. Интересно, были ли живы тогда его родители? Об этом нам ничего не известно. В тот момент, когда они прошли Киликийские Ворота и пересекли Тавр, Павлу исполнилось сорок пять лет: этот возраст означал приближение старости.

Путники задыхались от раскаленного воздуха; как могли, пытались спасти от солнца обожженные глаза; обливались потом и шагали, чувствуя, как горят ступни. Лишь в Ликаонии им удалось немного отдохнуть. Павел встретился со своими учениками в Листре, дошел до Иконии, побывал в Антиохии Писидийской. Похоже, он обнаружил некоторые колебания в умах дорогих его сердцу галатов. Серьезный конфликт, который позднее возникнет среди галатов, позволяет предполагать, что уже в то время наметилось смущение в умах.

Чтобы добраться до Эфеса — а он так туда торопился! — Павел выбрал верхнюю долину Лика. Двое путников двинулись по описанной Страбоном дороге, проложенной у подножия гор. Обратили ли они внимание на стада чернорунных овец, шерсть которых так ценилась? От Страбона, а также от Плиния нам все известно о торговле туниками и плащами, изготовлявшимися прямо на месте, о задействованных лаодикийскими банками капиталах и их процветании. Все это было с детства близко Павлу, выросшему среди ткачей. Они прошли через Магнесию и Траллы. Игнатий позднее напишет, что в обоих городах есть христианские общины, возникновение которых связано с именами Павла и Тимофея.

Павел и Тимофей прошли по долине Меандра, потом по долине Кестра и в конце лета 52 года достигли цели.

Павел остановился у Акилы и Приски. В их мастерской появился еще один работник. Плутарх и Афиней сообщают, что Эфес славился своими палатками.

Павел так и не встретился с евреем Аполлосом, чье появление так встревожило Акилу и Приску. Они были уверены, что наставили смутьяна на путь истинный: зная, что он хотел ехать в Ахайю, отправили его в Коринф, считая, что благодаря красноречию еврей сотворит там чудеса обращения. Проповедничество Аполлоса, похоже, не прошло бесследно для жителей «верхних стран». Когда Павел шел в Эфес, ему пришлось просвещать в вере дюжину обращенных в христианство. Стоит воспроизвести их беседу: «…сказал им: приняли ли вы Святаго Духа, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый. Он сказал им: во что же вы крестились? Они отвечали: во Иоанново крещение». Я так и слышу, как Павел чеканит каждое слово своего ответа: «Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем, то есть во Христа Иисуса». Он убедил этих добрых людей, и они попросили его окрестить их заново, «во имя Господа Иисуса» (Деян 19:2–5).

Если Эфес чаще, чем любой другой город, упоминается античными авторами, то причина этого — храм Артемиды. Наверняка Павлу, который на три года стал жителем Эфеса, хоть раз да приходилось пробираться через бурлящую, кричащую толпу, стремившуюся к самому прославленному языческому храму Азии. Даже по описаниям и рисункам можно представить, какое потрясение испытывали паломники при виде храма: он превосходил по площади Парфенон в четыре раза, сто двадцать семь ионических колонн выстроились на 190 метров в длину и на 55 метров в ширину. В VI веке до н. э. понадобилось богатство Креза, царя Лидии, чтобы завершить строительство этого потрясающего сооружения. Отделка была поручена Праксителю и Фидию. Весь античный мир был в восторге от этого сооружения, причислив храм Артемиды к семи чудесам света.

Люди стремились увидеть изображение богини Артемиды. Путешественники падали ниц перед статуей, и из груди их вырывался крик: «О великая Артемида Эфесская!» Сегодня трехметровой статуей богини можно любоваться в музее Эфеса. Потрясает не столько размер статуи, сколько невероятные сексуальные символы, покрывающие тело Артемиды. Долгое время считалось, что выпуклости, которыми усеяно мраморное тело, это груди; говорили даже о богине с тысячью грудей. Другие, призвав на помощь воображение, видели в них яйца. В наши дни принято иное объяснение: якобы это тестикулы быков, которых приносили в жертву Артемиде. То, что Артемида почиталась как символ плодородия, что ее, девственницу, считали покровительницей беременных женщин, не должно никого удивлять. Что же осталось от всего этого великолепия в XXI веке? Одна-единственная колонна среди разбросанных и изъеденных временем обломков.

Отныне каждый день апостолу приходилось пробираться между гадальщиками, бродячими флейтистами, мимами, заполонившими улицы Эфеса, лавочниками и торговцами предметами культа. Археологи находили сувениры, которые продают паломникам по всему миру: глиняные статуэтки богини, серебряные копии храма, медальоны, украшения. Если паломники не желали заходить в лавки, торговцы пытались затащить их туда силой. Можно представить реакцию Павла, когда его волокли в лавку, а такое случалось неоднократно. Раздражение, которое иногда сквозит в его посланиях, неизбежно сменялось негодованием.

К вечеру обитатели города, жаждавшие прохлады, взбирались на верхнюю агору, господствовавшую над морем. Я представляю, как Павел, наконец-то умиротворенный, обводил взглядом чудесный залив, простиравшийся у его ног. Невозможно представить гавань, которая лучше бы защищала множество кораблей из разных стран: два скалистых массива — гора Пион и гора Коресс — закрывают ее с обеих сторон. Лизимах, наместник Александра, соединил их восьмиметровой стеной, окончательно закрыв город от алчности завоевателей.

Надеюсь, читатель позволит мне прервать ненадолго мой рассказ, чтобы поговорить о человеке, имя которого нам дорого.

На протяжении всей этой книги нас сопровождает Лука. Даже если мы иногда и подвергаем сомнению сообщаемые им сведения, нельзя не признать, что Деяния апостолов содержат драгоценные свидетельства. Если бы мы обращались только к посланиям Павла, мы смогли бы проследить нить его размышлений. Но что бы мы знали без Луки о подробностях путешествий Павла, о его борьбе за новую веру, об одержанных победах и перенесенных испытаниях, о людях, с которыми он встречался, о городах, где бывал? Мы благодарны Луке. И именно в Эфесе, около колоннады верхней агоры, захоронят тело Луки, умершего мученической смертью.

К тому моменту, когда Павел появился в Эфесе, в городе насчитывалось около двухсот двадцати пяти тысяч жителей. Эфес был резиденцией римского проконсула. Страбон сообщает нам, что город во все времена пользовался дурной славой: жители были развращены и изнежены нравами, принесенными из Ионии, мягкий климат отвратил их от серьезных занятий, науки из лености были забыты, а увлекались горожане всерьез лишь музыкой и танцами, устраивая «вакханалии из общественной жизни». Может вызвать удивление тот факт, что Павел избрал подобный город как центр своих церквей. Однако следует отметить, что Эфес находится на одинаковом расстоянии (500 километров) и от Галатии, и от Фессалоники. До Коринфа от него 400 километров, до Филипп — 445, до Антиохии Писидийской — 330. Если иметь терпение, то без особых сложностей можно отправлять послания всем церквям и получать от них ответы.

Неужели Павел забыл, как разодрал свои одежды в коринфской синагоге? Этот жест отчаяния не помешал ему снова отправиться в синагогу Эфеса, где его прекрасно помнили, чтобы начать проповедовать «небоязненно» слово Божие, рассказывая о появлении на земле Мессии. Иудеи Эфеса слушали его три месяца. Потом произошло то, что случалось и ранее: «…некоторые ожесточились и не верили, злословя путь Господень» (Деян 19:9). Павел прекратил проповеди в эфесской синагоге.

Некоторые из верных учеников Павла последовали за ним к Тиранну, державшему одну из школ, каких много было в античных городах, где наставляли и вели дискуссии. Павел стал выступать у Тиранна каждый день, и у него были слушатели из разных концов империи. Эфес давно перестали считать эллинским городом; с каждым годом все более чувствовалось в нем влияние Азии, а с кораблей, привозивших грузы со всего света, на берег сходили разноязычные толпы. Именно среди них найдет Павел желающих принять крещение во имя Христа. Наверное, нам следует задуматься над мыслью Ренана о том, что «христианство зародилось среди развращенных нравов больших городов».

Три года, проведенные Павлом в Эфесе, были отмечены и надеждами, и победами, но также и борьбой, и неудачами. Никогда за все время своего апостольского служения он не оставался так долго в одном месте и не пребывал в столь тяжких трудах, работая, как он признался, «со всяким смиренномудрием и многими слезами…» (Деян 20:19).

Он руководил общиной, его проповеди множили число христиан, он противостоял опасностям, грозившим отовсюду. Поскольку Павел не мог часто уезжать из Эфеса, он действовал как капитан, отказывающийся посреди бури покидать свой мостик; он постоянно рассылал самых ревностных из своей паствы нести Благую весть в города, куда еще не дошло слово Христово. Он поддерживал связи с церквями в Колоссах, в Лаодикии и в Гиераполе. Оживленнее стала переписка с Македонией, куда отправились Тимофей и Эраст. «Ибо для меня отверста великая и широкая дверь», — писал Павел о своей деятельности (1 Кор 16:9). Павел проповедовал так, «что все жители Асии слышали проповедь о Господе Иисусе, как Иудеи, так и Еллины» (Деян 19:10).

Из Коринфа вернулся Аполлос, и Павел с ним совершенно примирился, возможно, намечалась общая проповедническая миссия в Азии. Самым преданным учеником Павла оставался Тимофей, о котором апостол писал: «Ибо я не имею никого равно усердного» (Флп 2:20). Но радовали и Тит, Эраст, Аристарх.

Кипучая деятельность Павла в Эфесе разнообразна. Деяния сообщают, что неожиданно Павла стали осаждать больные, умоляя излечить их, и Господь «творил немало чудес руками Павла» (Деян 19:11). Самые нетерпеливые хватали даже одежду («платки и опоясывания с тела») апостола, чтобы приложить к больному месту. Действительно ли Павел позволял такое, близкое к истерии поведение, совершенно чуждое для его характера? Невольно задаешься вопросом: не разыгралось ли тут воображение Луки-врача? Но, возможно, этот эпизод породили естественные причины: чума, голод, землетрясения обрушились на окрестности Эфеса. Возле храма Артемиды продавали бронзовые пластинки, которые, как считалось, приносили облегчение больным. Знатные эфесские семейства, греческие и римские, часто обращались к магам, которые с помощью магических заклинаний должны были изгонять духов, считавшихся причиной всех зол. Астрологи процветали. До нас дошли сведения о заклинателях злых духов, разъезжавших по провинции и изгонявших их со словами: «заклинаем вас Иисусом, Которого Павел проповедует» (Деян 19:13). Семь сыновей иудейского первосвященника Скевы попытались излечивать подобным образом, но злой дух им сказал: «Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто?» (Деян 19:15). Злой дух полностью овладел несчастным больным, и тот бросился на сыновей Скевы с такой яростью, что они едва спаслись, бежав «нагие и избитые».

Это заставило многих изменить свои взгляды. Христиане не выдержали, пришли к Павлу и стали умолять его простить им их заблуждения. Более того, они бросили к его ногам книги по чародейству, цена которых достигала пятидесяти тысяч драхм, и устроили из них костер.

Первое время проповедническая деятельность Павла не тревожила язычников. Но по мере того как росло число обращенных в новую непонятную веру, горожане заволновались: сначала пошли слухи, потом начался ропот. Забеспокоились жрецы храма Артемиды, а потом, еще больше, торговцы, что продавали у стен храма сувениры. Некий Димитрий поднял шум первым: новый бог становился соперником богини Артемиды и мог отобрать у почтенных торговцев немалую часть их прибылей. Димитрий стал науськивать своих собратьев на христиан. В Деяниях апостолов запечатлена его речь, адресованная эфесским торговцам: «Друзья! вы знаете, что от этого ремесла зависит благосостояние наше; между тем вы видите и слышите, что не только в Ефесе, но почти по всей Асии этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что делаемые руками человеческими не суть боги. А это нам угрожает тем, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и ниспровергнется величие той, которую почитает вся Асия и вселенная» (Деян 19:25–27).

В Эфесе трудилось немало ювелиров, для которых эти слова были не пустым звуком. Ремесленники тоже встревожились. Димитрий убедил их собраться в театре. Толпа, выросшая по дороге, захватила двух македонян, Гаия и Аристарха, близость которых к Павлу была всем известна. В театре посыпались проклятия в адрес христиан и Павла, но также и в адрес иудеев. Чтобы успокоить разбушевавшуюся толпу, слово взял один из городских магистратов. Указывая на Гаия и Аристарха, он воскликнул: «…вы привели этих мужей, которые ни храма Артемидина не обокрали, ни богини вашей не хулили. Если же Димитрий и другие с ним художники имеют жалобу на кого-нибудь, то есть судебные собрания, и есть проконсулы: пусть жалуются друг на друга» (Деян 19:37–38).

Павел, узнав о том, что творится, захотел сразу же отправиться в театр, но его разубедили. Глухая тревога среди христиан все нарастала. Тогда Павел, «призвав учеников и дав им наставления» (Деян 20:1), постарался ободрить своих последователей.

На следующий день апостол проповедовал, но не сомневался: враги не успокоятся, пока не бросят его в темницу.

А тюрьма в Эфесе была построена основательно. Согласно преданию, она занимала огромную квадратную башню, до сих пор, кстати, сохранившуюся на углу древних укреплений, воздвигнутых в III веке до н. э. Сейчас она полуразрушена, но еще держится. В городе, где встречаются и смешиваются народы, расы, религии, где ночь далеко не безопасна, где чуть что хватаются за нож, власть должна уметь показать силу. Эфесу требовалась тюрьма, внушающая страх.

Маленький, лысый, пожилой человек был препровожден в темницу и сразу же изумил тюремщиков. Он то безудержно молился, то говорил, то писал. Им было известно лишь его имя — Павел и происхождение — Тарсянин. О причинах его заточения они не знали ничего.

В чем обвинили этого христианина? Кто замыслил погубить его? Деяния апостолов хранят по этому поводу абсолютное молчание. Только послания проливают свет на заточение Павла. Из нескольких посланий приходится брать отдельные фразы и сопоставлять их, стараясь извлечь суть. Послание, адресованное Филимону, одному из обращенных Павлом в новую веру, активному члену христианской общины в Колоссах, начинается так: «Павел, узник Иисуса Христа, и Тимофей брат, Филимону возлюбленному и сотруднику нашему, и Апфии, (сестре) возлюбленной, и Архиппу, сподвижнику нашему, и домашней твоей церкви…», а продолжается словами, трогающими душу: «…я, Павел старец, а теперь и узник Иисуса Христа». В послании речь идет о рабе-христианине по имени Онисим, который принадлежал Филимону. Он сбежал и стал служить Павлу. Апостол решил отослать раба к хозяину, чтобы Онисим не был наказан, ведь сбежавшего раба могли и казнить. Он просит Филимона быть снисходительным: «Я хотел при себе удержать его, дабы он вместо тебя послужил мне в узах за благовествование; но без твоего согласия ничего не хотел сделать, чтобы доброе дело твое было не вынужденно, а добровольно» (Флм 1:1–2, 9, 13–14). Мы можем сделать вывод: в заключении Павел оказался за то, что проповедовал христианскую веру, и ни за что другое.

Из своей темницы Павел рассылал одно послание за другим. Этим временем датируется Послание к колоссянам в маленькую христианскую общину в Колоссах во Фригии, в двухстах километрах от Эфеса, основанную Эпафрасом, учеником Павла, навещавшим его в тюрьме. Вместе с Павлом в темнице находился и Аристарх: «Приветствует вас Аристарх, заключенный вместе со мною». Письмо заканчивается так: «Приветствие моею рукою, Павловою. Помните мои узы» (Кол 4:10, 18).

Это заточение Павел вспоминает и в Послании к филиппийцам. Он писал о тюрьме, как о факте, уже известном им: «…я имею вас в сердце в узах моих, при защищении и утверждении благовествования, вас всех, как соучастников моих в благодати» (Флп 1:7). И далее Павел добавляет комментарий, выдержанный в его духе: «Желаю, братия, чтобы вы знали, что обстоятельства мои послужили к большему успеху благовествования, так что узы мои о Христе сделались известными всей претории и всем прочим, и большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большею смелостью, безбоязненно проповедывать слово Божие» (Флп 1:12–14).

В том же послании Павел передает привет христианам «из кесарева дома» (Флп 4:22), вероятно, имея в виду обращенных из преторианской казармы Эфеса. Из-за выражения «кесарев дом» долгое время считалось, что этот текст написан гораздо позже, во время заключения Павла в римской тюрьме. Сегодня эта точка зрения оспорена: в письме, адресованном Филимону, Павел сообщает, что надеется на освобождение и, следовательно, скоро встретится с Филимоном в его доме в Филиппах. Это исключает Рим, потому что требовалось три месяца плыть на корабле, чтобы добраться из столицы империи до Филипп, а от Эфеса Филиппы были на расстоянии всего пяти дней пути.

Конфликт в Эфесе, поставивший под угрозу жизнь Павла, упомянут в Послании к римлянам, написанном много лет спустя, а также подтверждается фразой из Первого послания к коринфянам о борьбе апостола «со зверями». На память сразу же приходят первые христиане, которых бросали на арену цирка на растерзание хищникам. Интересно, что автор апокрифических «Деяний Павла» повторяет те же слова. Как римский гражданин, Павел не мог быть подвергнут такой пытке. Выражение следует рассматривать как метафору, но слово «зверь» подтверждает: жизнь Павла оказалась в опасности. Звери водятся не только в животном мире.

Кто же взял на себя ответственность за заключение в темницу Павла? Римские власти, частные лица или иудейская община? Я бы исключил представителей империи: для римского права иудей, принявший христианство, оставался иудеем. Маловероятен еще один всплеск ненависти торговцев, ювелиров и иных ремесленников, ведь Павел постоянно подчеркивает, что попал в тюрьму за то, что служил Христу.

Поскольку мы рассказываем о Павле, мы придаем каждому его поступку, каждому жесту, каждому событию жизни особое значение, и это понятно. Мы склонны рассматривать пребывание Павла в заточении как событие, которое всколыхнуло весь город и о котором все только и твердили. Если бы в те времена существовали газеты, можно представить, как в них описывалась бы вся хроника тюремной жизни. Для начала огромные заголовки на первых полосах: «Кризис в Эфесе. Павел принимает в тюрьме городских представителей» или: «Разногласия между христианами. Глава нового религиозного движения Павел проводит в тюрьме консультации».

Но я хочу напомнить читателю, как обстояли дела в реальности. Огромное большинство жителей Эфеса ничего не знали ни о христианах, ни о Павле. Язычество было частью повседневной жизни. Каждый ежедневно возносил молитвы Артемиде, так же через много лет станут обращаться к Деве Марии. Заметим, что именно в Эфесе на соборе 431 года Деву Марию признали Богоматерью.

Каждые четыре года в Эфесе по весне с невероятным размахом отмечался праздник Артемиды. Бесчисленные паломники прибывали в город, утопавший в цветах. За несколько месяцев до празднества уже не оставалось ни одной свободной комнатки. Каждый майский день процессии шествовали по городу с песнопениями и криками «велика Артемида Эфесская!». В жертву приносили десятки тысяч животных. На перекрестках и на площадях устраивались состязания по борьбе. Ночью песни и пляски продолжались под звездным небом. По традиции десять самых богатых граждан города должны были во имя своего процветания и из благочестия пожертвовать на праздник богини внушительные суммы. Надпись, обнаруженная при археологических раскопках, подтверждает этот обычай: «Полагая, что весь месяц, носящий имя богини Артемиды, должен считаться священным и достойным образом отмечаться, жители Эфеса решили чтить богиню, как далее написано: да будет празднество в течение целого месяца, панегирики и священные торжества. От этого наш город обретет новый блеск и вечное процветание».

Кого в этой веселящейся, пьяной от удовольствий толпе интересовал какой-то инакомыслящий иудей, заключенный в тюрьму? Павел тоже полностью отдавал себе отчет в том, что на этой чаше весов его значимость невелика, если не сказать ничтожна. Но ни разу он не дрогнул. В этом, пожалуй, и проявляется ярче всего его величие: чувствовать себя иголкой в стоге сена, но ни на мгновение не отступать от своей цели. Наверное, это и есть святость.

Объяснение заточению Павла иное. Повсюду в Асии стали появляться люди из иудеев, которые придерживались точки зрения Петра и Иакова. Какая неожиданная и даже парадоксальная поддержка для эфесской иудейской общины! Раздражение иудеев постепенно сменилось враждебностью к Павлу: число обращенных Павлом в христианство росло, раскалывая единство поклонявшихся Яхве. Ярость эфесских иудеев соединилась с яростью иудействующих и породила столкновения, сплотившие правоверных иудеев и иудействующих христиан, — все это вместе привело к тому, что во имя Рах Romana в тюрьму бросили Павла, обвинив его в смуте.

Какими бы прочными ни были стены темницы, новости доходили и сквозь них. В 54 году скончался император Клавдий: его отравила вторая супруга Агриппина. Нерон, ее сын от первого брака, которого по требованию Агриппины усыновил Клавдий, был в семнадцать лет провозглашен преторианской гвардией императором.

Так, с узурпаторства (ибо Клавдий имел законного сына Британика), началось царствование одного из самых кровавых деспотов в истории человечества. Ни один из эфесских прорицателей не мог предугадать, что Нерон отравит Британика, потом отправит на смерть собственную мать, да так, что содрогнутся даже язычники, а затем организует массовое убийство христиан.

Нерон пробил брешь в величии Рима.

Послания, которые Павел рассылал во время заточения, свидетельствуют, что в тюрьме разрешались посещения, более того, некоторые из друзей Павла могли какое-то время оставаться с ним. Для записи писем требовался писец, и стражи пропустили его в темницу. Когда весной 54 года в Эфес прибыли христиане, путешествовавшие по поручению Фивы, той самой женщины, с которой Павел познакомился в Коринфе, апостол принимал их в тюрьме. Они привезли плохие вести: коринфская община постепенно перестала следовать заветам Павла, а он-то считал, что навсегда укрепил их веру. Через некоторое время появились еще три христианина из Коринфа — Стефан, Фортунат и Ахаик и подтвердили, что община распалась.

Мне кажется, Павел сначала не поверил: он помнил коринфскую церковь такой прочной, такой сплоченной, такой спаянной! Потом он встревожился и решил, что надо разобраться. Павел призвал Тимофея, вернейшего среди верных, и приказал немедленно отправляться в Коринф. Ученик повиновался, но Павел уже не мог ждать. Ему следовало сейчас же ответить на вопросы и опровергнуть ту критику, которой его подвергали. Тогда-то он и продиктовал Первое послание к коринфянам. В нем отразилось все, что он чувствовал: и память о хорошем, и недовольство, и гнев.

Так что же произошло в Коринфе? Все можно выразить в нескольких словах: удар нанесли иудействующие. Иудействующими называют евреев-христиан, иначе говоря, тех, кто обратился в христианство, но сохранил верность иудейскому закону. Это столкновение удивляет: разве не достигнута была в Иерусалиме договоренность о перемирии? Разве не разделили тогда зоны влияния между большинством, выступавшим за обрезание, и меньшинством, которое олицетворял Павел? Прибытие в Коринф проповедников от иудействующих, решивших пресечь благовествование Павла, свидетельствует, что в Иерусалиме отказались от своих слов.

В действительности Иаков и его сторонники никогда не верили в этот договор. Отзвуки этого неверия звучат в текстах в течение всего века и позднее, после смерти участников событий: у Иренея, Евсевия, святого Иеронима, Папия и многих других. В Послании к галатам Павел разоблачит это желание уничтожить созданные им церкви. Противники Павла именовали его лжеапостолом, новым Валаамом, еретиком, злодеем, который способствовал разрушению храма, Симоном Магом, самозванцем. Все эти оскорбительные имена-заместители были скрупулезно перечислены Э. Ренаном. Видения Павла именовали «глубинами сатаны», а его церкви — «синагогами сатаны». Напоминали о том, что прежде он выступал гонителем христиан. Заявляли даже, что Павел вовсе не иудей, а обрезался для того, чтобы жениться на дочери первосвященника, она же по Божьему указанию отвергла его.

Иудействующие появились во всей Асии. Они говорили от имени Петра, что не могло не впечатлить новообращенных. И не они одни ополчились против Павла: в кенхрейском порту каждый день высаживались на берег путники, среди которых было немало христиан, обращенных иными проповедниками. С уверенностью людей, которые считают себя всезнающими, они подвергали сомнению его честность, утверждали, что он не имеет права зваться апостолом, неустанно твердя, что Христа он не знал. Разве можно признавать его правым в споре с остальными апостолами, которые следовали за Христом на протяжении всего его служения и в Галилее, и в Иудее?

Шли бесконечные разговоры и споры, и немало новообращенных в Коринфе к этим разговорам благосклонно прислушивались, ведь коринфяне привыкли к распущенности. Став христианами, они поклялись оставить привычки, строго осуждавшиеся Павлом, но вернулись к ним снова. Хуже того: иудеи, ранее строго следовавшие закону Моисея, теперь стали его нарушать под тем предлогом, что они уже христиане!

Все связано и все взаимозависимо. Проповедничество Аполлоса, хотя после разоблачений Павла того и подняли на смех, успело причинить вред: подозрения ощущаются в Первом послании к коринфянам. Аполлос вдохновлялся скорее платоновской философией, чем наставлениями Павла. Для Платона «тело есть могила», а потому коринфяне ради воскрешения душ отбрасывают идею воскрешения тел, проповедуемую Павлом.

Можно представить, что испытал Павел. Он мог лишь высказать свое возмущение, похожее на яростно горящее пламя. Он испытывал, как всякий эмоциональный человек, неизъяснимо сильное страдание. Но мы уверены — именно потому, что уже знаем Павла, — он очень быстро справился с болью. Перед лицом угрозы ему, как всегда, удавалось собрать силы: непоколебимость, энергию, волю.

Теперь, весной 54 года, он приготовился сражаться.

Строки Послания к коринфянам дышат пламенем: «…у вас говорят: “я Павлов”; “я Аполлосов”; “я Кифин”; “а я Христов”. Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились? Благодарю Бога, что я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия, дабы не сказал кто, что я крестил в мое имя. Крестил я также Стефанов дом; а крестил ли еще кого, не знаю. Ибо Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова» (1 Кор 1:12–17).

Этот исполненный эмоций текст не только свидетельствует об умении Павла доказывать свою точку зрения, но и объясняет нам, как создавались послания. Нет сомнения, что Павел диктовал, а кто-то из его последователей записывал слова апостола: неоднократно появляется имя писавшего, подкрепленное иногда и его собственным рассуждением.

Вернемся к последователям Аполлоса, которых Павел именует psuchiko?, то есть «душевные» люди, находящиеся во власти собственной природы. Павел высмеивает их как «умных», но неспособных понять то, что исходит от Духа Святого. Он противопоставляет их людям «духовным», вдохновляемым Духом Божиим (pneumatiko?): «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь… Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем ум Христов» (1 Кор 2:14–16).

Одним ударом поражает Павел иудействующих и коринфян, не устоявших перед соблазном платонизма: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор 1:22–25).

Павел полагал, что коринфяне будут всегда следовать его наставлениям. Этого не случилось, и он соглашается просветить их. Ничто не имеет смысла за пределами той уверенности, которую они должны разделить с Павлом: Господь скоро вновь появится, со дня на день. А зачем тогда суетиться по поводу житейских благ? Стоит ли, например, соединяться браком? Ответ Павла звучит четко: «…хорошо человеку не касаться женщины. Но, в избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе» (1 Кор 7:1–7).

Какой же смысл следует придавать словам «все люди были, как я»? Вряд ли в этом можно видеть проявление аскетизма, борющегося с естественными человеческими склонностями; Павел так прямо и написал бы. Тон его повествования скорее указывает на то, что сам он достиг полного безразличия к зову плоти, однако знает, что большинство мужчин и женщин не таковы: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор 7:8–9). Интересно, что Павел признается — на сей счет он не получал от Господа приказа: «Относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет, как получивший от Господа милость быть Ему верным» (1 Кор 7:25).

Он уверенно подтверждает, что возвращение Христа близко («время уже коротко»), и делает из этого свои заключения: «Соединен ли ты с женой? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены. Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит». Далее чувствуется то же спокойное безразличие: «…выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше». Но и тут, как бы мимоходом, Павел формулирует правила: «Жена связана законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, свободна выйти, за кого хочет, только в Господе» (то есть за христианина) (1 Кор 7:27, 38–39).

Коринфян, похоже, глубоко волновали отношения мужчины и женщины. И Павлу пришлось отвечать: муж «…есть образ и слава Божия; а жена есть слава мужа. Ибо не муж от жены, но жена от мужа; и не муж создан для жены, но жена для мужа… Впрочем ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе» (1 Кор 11:7–8, 11). Далее Павел продолжает: «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих…» (1 Кор 14:34–35).

Это мнение Павла о женщинах, и именно его припоминают каждый раз, когда речь заходит о Павле. Не будем заблуждаться: если для человека XXI века такая точка зрения неприемлема, то в мире, где жил Павел, такие взгляды считались обычными. Павел здесь ничего не изобретает: он всего лишь излагает, несколько смягчив, иудейский закон. Он идет гораздо дальше римского права и дальше права варваров! Те, кто твердит о женоненавистничестве Павла, опираются на очень ограниченное число одних и тех же фраз, искусственно вырванных из его посланий. Действительно ли в них прочитывается убеждение, что женщина ниже мужчины? Павла обвиняют в том, что он нигде ничего не говорит о своей матери, но ведь он ничего не говорит и об отце.

Павел советует женщинам покрывать голову, но этот обычай был едва ли не всеобщим. Следует ли его в этом упрекать, если ему было известно, что в Коринфе с непокрытой головой ходят проститутки и носятся обезумевшие вакханки? То, что он видит в муже славу Божию, а в жене — славу мужа, это всего лишь отзвук библейской Книги Бытия, где, как любому известно, Господь сотворил Еву из тела Адама. Упрекают его и в том, что он повелевает женщинам молчать в церкви, но так обстояло дело и в синагогах, где женщины стояли далеко позади мужчин.

Об узах, которые связывают в браке мужчину и женщину, Павел пишет: «Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф 5:32). Одной этой фразой брак причисляется к христианским таинствам, а сексуальность не только не воспринимается с подозрением, а, напротив, обретает легитимность.

Я хотел бы напомнить читателю, что во всех текстах Павла упоминаются женщины, которые были его соратницами, занимали важное место в созданных им церквях, а одна из них даже стала управлять общиной. Среди друзей-христиан, а их совсем немного, которых Павел упоминает особо, девять женщин. Павел неоднократно выказывает свое уважение и привязанность к ним. Так что некое равновесие сохраняется.

Павел опирается на обычаи иудаизма не только тогда, когда говорит о положении женщин, но и рассуждая о жизни христиан в целом. Обратимся снова к Первому посланию к коринфянам: «Не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море» (1 Кор 10:1–2). Вспомним, что эти слова Павел адресует язычникам, которые с иудеями не имели ничего общего. Большинство из них ничего не слышало о Моисее. Павел же предлагает им считать своими «отцами» тех, кто пересек посуху Красное море. Это серьезное доказательство, что для него христианство — прямой и главный наследник иудаизма. Еще явственнее прозвучит эта мысль в Послании к римлянам.

У Павла спрашивали, как вести себя во время богослужения, и здесь он был непреклонен: христиане любого происхождения, бедные и богатые, должны ощущать себя равными и братьями. Павел считал постыдным, если во время общей трапезы, принимая Тело Христово, один остается голодным, а другой объедается.

На каждый вопрос Павел умел находить ответ. Так постепенно он выстраивал правила жизни христиан, необходимость в которых все острее ощущалась в растущих христианских общинах. Теолог становился архитектором.

Первое послание к коринфянам очень объемно, удивительно насыщено мыслями и потрясающе разнообразно. Например, Павел узнает о проступке, который вывел его из себя: «Один из вас живет с женой отца своего». Гораздо серьезнее отнесся он к коринфянам, отрицавшим воскресение мертвых, — этот постулат Павел считал важнейшим. Чтобы победить это серьезное с его точки зрения заблуждение, он прибегает к логике, которой в совершенстве владел: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша». Далее он развивает преимущества своей позиции: «И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков. Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших» (1 Кор 15:13–14, 19–20). Он пророчествует: «…мы… все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся… тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа? Жало же смерти — грех, а сила греха — закон» (1 Кор 15:51–52, 54–56).

Вряд ли Первое послание к коринфянам, несмотря на важность затронутых в нем тем, имело бы такую известность, если бы не содержало великих строк, определяющих суть и смысл христианства. В этой своеобразной молитве в каждой строке присутствует Христос.

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор 13:1–8, 13).

Итак, послание отправлено. Павлу оставалось только ждать. Скорость обмена письмами зависела тогда только от ветра. Все менялось в зависимости от того, как дул ветер над Эгейским морем. В окружении Павла все исполнены веры: призыв такой силы — признаем, со стороны Павла достаточно неожиданный — не может не вернуть к истине колеблющихся христиан Коринфа. Неизвестно, как скоро прибыл ответ из Коринфа, но он вернул Павла с небес на землю: примкнувшие к иудействующим коринфяне не изменили мнения. Более того, их убеждения окрепли.

Вот что нанесло тяжелый удар по тем рассуждениям, с которыми Павел восторжествовал в Иерусалиме и Антиохии. Он утверждал, что для взрослых язычников обрезание станет препятствием на пути к обращению в христианство. Однако успех иудействующих проповедников в Коринфе доказал обратное. Язычники, охотно ложившиеся под нож раввина, сочли христианство Иакова убедительнее, чем христианство Павла.

Летом 54 года в Эфес вернулся Тимофей и сообщил, что в Коринфе его встретили очень неприветливо. У любого другого на месте Павла опустились бы руки. Но он устоял. Мы ведь знаем, что Павел никогда не отступает. Не к этому ли времени относится его неожиданный приезд в Коринф? Неужели его на время выпустили из тюрьмы? Следует признать, что у историков нет сведений об этом периоде. Деяния апостолов о втором путешествии Павла не упоминают. Мы знаем о нем от самого Павла. Во Втором послании к коринфянам он обещает приехать в третий раз и действительно приедет, что подтверждает и второе путешествие (2 Кор 12:14; 13:1).

Впервые Павел почувствовал, что его авторитет публично подвергнут сомнению. В Коринфе один из христиан, выступавший против Павла, набросился на него на глазах остальных, и община не поддержала апостола. Павел не стал настаивать. Глубоко оскорбленный, он покинул город.