I Меж двух огней
I
Меж двух огней
Каждый раз, когда я дарил важным генералам разведки свою новую книгу о Японии, те реагировали как-то странно.
— Ну ты и понаписал! — цокали они языком, листая страницы. — Прямо как настоящий писатель!..
Мысль о том, что сотрудник разведки может быть писателем и на самом деле, не приходила им в голову.
— Завязывай ты со своей писаниной, пора заниматься делом! — дружески советовали они, встретившись в коридоре. Однако дело это тоже состояло большей частью из написания бумаг, только более косноязычных и скучных. Ведь большая часть времени нашего разведчика уходит не столько на сам шпионаж, сколько на составление бесконечных письменных отчетов и планов. Бывает, беседа с завербованным иностранцем занимает всего три часа, а отчет о ней приходится писать потом целый день, закрывшись в одной из потайных комнат нашего посольства. А чего стоили многостраничные «служебно-партийные письма», по каждому поводу рассылавшиеся из Центра в резидентуры мира! Их положено было читать вслух в присутствии всех разведчиков, собираемых для этого из-под своих прикрытий в Токио, Нью-Йорке, Париже. Давно привыкшие к таким бессмысленным совещаниям, они покорно клевали носами, слушая назидательный голос резидента…
Впрочем, иногда мне и как журналисту тоже находилась работа, даже в штаб-квартире советской разведки в Ясеневе.
— Придумай-ка лозунг на тему «КГБ и перестройка», да так, чтобы из него было ясно, что никакой перестройки у нас нет и не будет! — велел мне однажды начальник научно-технической разведки.
Поразмышляв полдня, я родил такой лозунг: «Перестройка для нас — это умение работать еще лучше, еще эффективнее выполнять задания партии!» Потом я несколько раз встречал его в секретных докладах самого Крючкова.
Хотя наших разведчиков, работающих за границей под журналистским прикрытием, очень много, пишущих людей среди них крайне мало. Более того, их не очень-то жалуют! Это открытие расстроило меня, когда во второй половине семидесятых я поступил в КГБ.
— А почему бы вам не стать просто корреспондентом ТАСС в Токио? Почему вы непременно хотите принадлежать еще и к разведке? — хитро выспрашивали у меня офицеры отдела кадров. Впрочем, ответ был ясен и им: да потому что и в ТАСС, и в других наших журналистских ведомствах кадровые вопросы решает та же разведка! Именно она, а не редакционное руководство определяет, кого и когда можно выпустить за границу, а для журналиста-международника это обстоятельство, согласитесь, является самым главным Поэтому логично поступить сразу в разведку, чтобы не зависеть всю жизнь потом от ее капризов, а самому определять свою и чужие судьбы. Да и вообще, живя в тоталитарном государстве, лучше принадлежать к руководящей структуре.
И действительно: разведка представляла собой огромную раковину, надежно защищающую угнездившихся в ней улиток от непредсказуемо зыбкого советского моря Именно она давала нам, ее журналистам, такую свободу творчества, какая и не снилась гражданским коллегам!
В то время как они расшибали лбы о ведомственные барьеры в надежде получить хоть какую-то информацию, перед нами гостеприимно распахивались любые двери, и все изъявляли готовность дать нам интервью и предоставить любые факты. Для этого достаточно было лишь позвонить в местный райотдел КГБ.
Если кто-нибудь из нас собирался вступить в Союз писателей, то в Пятом управлении КГБ перед ним вываливали на стол несколько томов агентурно-наблюдательного дела и давали совет, к кому из надежных писателей-агентов следует обратиться за рекомендацией. У какого еще начинающего писателя есть такая возможность!
Но и контроль за нашими публикациями был особый: не формально-бюрократический, как в официальной цензуре, а заинтересованно-ревностный, какой только и может быть в КГБ.
Превосходство перед другими нашими журналистами сохранялось и за рубежом, хотя работали мы в одних и тех же корпунктах. Впрочем, главным для нас все же была разведка.
Получали мы так же мало, как наши штатские коллеги, но все же не испытывали материальных затруднений. Авиабилет Москва — Токио Советское государство оплачивало только главе семьи, а жену и детей приходилось возить за свой счет. На это уходила вся годовая зарплата в рублях, накапливавшаяся в Москве. Но, приезжая туда в отпуск, преданный боец партии с изумлением узнавал, что ему не только ничего не причитается от родного ТАСС, но он еще и должен ему некоторую сумму. Для нас же, военнослужащих, проезд всей семьи был бесплатным. Это правило, существующее со сталинских времен, известно всем, и сохранить его в тайне было невозможно.
Но даже не это обижало наших гражданских коллег, а то, что мы, разведчики, редко появлялись на работе, и им порой приходилось выполнять часть нашей работы.
Но ведь и у нас была своя норма! Разведка — такая же бюрократическая организация, как и ТАСС, и каждый сотрудник резидентуры обязан был провести около десяти оперативных встреч в городе, а также подготовить несколько информационных шифротелеграмм и статей. Какова была ценность всего этого — вопрос другой.
Однако норма для каждого из нас определялась не Москвой, как это было в ТАСС, а решением руководства местной резидентуры. Для косноязычных разведчиков, приехавших из провинции, и для выходцев из партийного аппарата она была скромной, щадящей, для остальных же удваивалась.
Но ведь не объяснишь же всего этого коллегам-журналистам! Тем более, что руководство разведки официально и не давало нам права отлынивать от работы по прикрытию, требуя и там выполнять ее в полном объеме. Но сделать это было невозможно, и мы, разведчики, уезжали каждое утро из токийского отделения ТАСС в посольство, где находилась резидентура, воровато оглядываясь, смущаясь и спиной ощущая укоризненные взгляды коллег.
— Горбатимся тут на этих шпионов! Прислали дармоедов на нашу голову! — ворчали те, а потом сами же доносили нам о неосторожных высказываниях своих коллег: ведь почти все они тоже были агентами КГБ! Однако их ропот все равно доходил до ушей местной контрразведки, наматывавшей его на свой жесткий японский ус. Видя, что и наши столы в офисе ТАСС всегда пустуют, японцы безошибочно устанавливали нашу принадлежность к разведке Поэтому мы, журналисты-разведчики, Bcегда находились меж двух огней, чувствуя недоброжелательное внимание как иностранной контрразведки, так и своих штатских коллег.
Вдобавок все они знали, что работа разведки проходит большей частью в ресторанах, за обильно уставленным столом, и глотали слюнки от зависти.
Но была среди журналистов еще одна, не вербуемая категория, доставлявшая особые хлопоты разведке, — крупные журналисты-международники, входившие в партийную номенклатуру и потому неподвластные КГБ Имея право напрямую связываться с членами Политбюро, они с удовольствием щеголяли своей осведомленностью в дружеских беседах с американцами.
Особую неприязнь вызывал почему-то Генрих Боровик, проводивший в США свой собственный курс без консультаций с разведкой. Помню, как у нас на курсах переподготовки офицерского состава Генриху Боровику была посвящена целая лекция, из которой следовало, что он — плохой человек.
Даже к Юлиану Семенову, столь любовно живописавшему труд чекистов, отношение было сугубо отрицательным.
— Переписал все из наших отчетов, а гонорар себе в карман положил! — ворчали контрразведчики из 2-го главка. Их раздражало то, что какой-то писатель — один из тех, за которыми следит Пятое управление, — свободно расхаживает по коридорам Лубянки да еще и заглядывает в секретные досье, пользуясь покровительством Цвигуна и Андропова.
Интеллигенцию в спецслужбах не жаловали, особенно творческую. Ее относили то к диссидентам-антисоветчикам, то к зловредным демократам, в зависимости от исторической обстановки. Журналистов же считали людьми ненадежными и болтливыми, склонными скорее к свободомыслию, чем к воинской дисциплине. Журналист вполне устраивал разведчика как агент-осведомитель, к которому можно отнестись свысока, но видеть сомнительного писаку в чекистских рядах для многих было просто невыносимо. Традиция эта была подтверждена и Андроповым, который тотчас избавился от одного из своих помощников, дерзнувшего издать книгу. Вполне лояльную, между прочим, повествующую о русской разведке перед Первой мировой войной.
Судьбу журналиста в разведке можно было уподобить двойственному положению в ней разведчика-нелегала, которому никто из своих до конца не верил из опасения, что он слишком глубоко впитал в себя западный образ жизни.