6 Людовик XV меж двух прекрасных огней

6

Людовик XV

меж двух прекрасных огней

1. Помпадур

Распространялся ли на королевских фавориток закон о престолонаследии в той же мере, в какой он касался королей? В это можно было бы поверить, увидев, каким образом мадам де Помпадур получила звание «королевы сердца». При Людовике XV назначение официальной фаворитки действительно принимало характер почти официального события и вызывало такой переполох при дворе, что можно было подумать, что речь шла о возведении на трон новой королевы Франции. По правде говоря, этот монарх, оправдывая данное ему народом прозвище Любимый, мог бы называться Любящим за свои подвиги на любовном фронте.

Однако его чувственная жизнь началась самым спокойным и приличным образом. Когда в 1727 году Людовик XV женился, ему было всего семнадцать лет, и он ни разу не вкусил запретного плода. Его жена Мария Лещинская хотя и старше его на целых семь лет, но тоже была, как говорится, того же поля ягода. Она была не только старше мужа, но к тому же не избалована природой ни в плане красоты, ни в плане богатства: ее отец, король Польши Станислав Лещинский, лишился трона и был вынужден бежать из страны. Поэтому молодость Марии никоим образом не была похожа на ту безбедную и безоблачную жизнь, какую обычно вели принцессы. Часами она ткала с матерью ковры и дважды в день ходила к мессе. Мария, естественно, даже не надеялась стать королевой самой славной страны Европы, и поэтому, когда отец сообщил ей эту новость, она упала от радости в обморок. Странный случай: несмотря на скромное положение девушки, несмотря на ее непривлекательность, Людовик XV проявлял к жене очень большое внимание, настолько большое, что оно нашло свое выражение в рождении… десяти детей и заставило однажды королеву воскликнуть в изнеможении: «Постоянно лежу, постоянно беременна, постоянно рожаю»! После чего, решив положить конец проявлениям чувств слишком «нежного» муженька, Мария Лещинская придумала изобретательный ход: ссылаясь на свою всем известную набожность, она решила нарушить практику этих любовных игр… всякий раз, когда отмечался день какого-либо святого. А поскольку в нашем календаре святых предостаточно, бедному Людовику часто случалось натыкаться на закрытую дверь семейной спальни.

Последствия этой набожности Марии и преданности ее избранникам Божьим сказались весьма скоро: Людовик XV обнаружил, что при дворе толкутся множество кандидаток на его благосклонность, которые только и ждут, чтобы восполнить скудность его супружеской жизни. Но если король дождался свадьбы для того, чтобы стать мужчиной, потребности его необычайного темперамента и тяга к удовольствиям очень скоро стали расти и заставили его перестать «отвлекать» жену. А та очень обрадовалась охлаждению к ней мужа и его изменам. Она компенсировала это тем, что с удвоенной энергией стала молиться… и играть, что явно не гармонировало с набожностью. Но каждый утешается так, как он умеет…

Итак, Людовик начал свою любовную карьеру, благодаря которой он вошел в историю наравне с другими его деяниями, а может быть, и больше. И начал он в семейном кругу, если можно так выразиться, поскольку тремя первыми его любовницами стали три сестры из Нель. И каждая из них была объектом настоящей официальной распродажи. Первая, кто дала ему зеленый свет, носила титул графини де Майли. Она вовсе не была красавицей, а ее фигура и голос больше напрашивались на сравнение с гренадером, нежели с прекрасной феей. Ее сестра, маркиза де Вентимиль, перешедшая ей дорогу, тоже красотой не блистала, что не помешало королю сильно привязаться к ней. Да так сильно, что он даже сделал ей ребенка. Но эта честь оказалась роковой: роды прошли неудачно, и в сентябре 1741 года мадам де Вентимиль умерла. Но ничего! У семьи нашлось подкрепление в лице третьей сестры, герцогини де Шатору, которая перехватила эстафету. Мадам де Шатору знала, что ей было нужно – как можно дольше сохранить при себе короля при очень сильной конкуренции. Чтобы избавиться от конкуренток, она решила находиться при короле чуть ли не круглые сутки. Так, в 1744 году, когда король начал новую военную кампанию против императора Австрийского, герцогиня решила поехать на войну вместе с ним. Счастливые были времена, когда война не могла нарушить любовные идиллии!

Но этим решением мадам де Шатору подписала смертный приговор своей любовной связи с королем. По возвращении с войны король тяжело заболел в Меце. С каждым днем ему становилось все хуже, несмотря на молитвы, которые ежедневно возносила вся Франция. Он был так плох, что даже попросил своего исповедника соборовать его. Тот оказался человеком решительным и перед соборованием потребовал удалить ту, из-за которой случился этот скандал. Думая, что настал его последний час, король уступил и получил отпущение грехов, как пожелал. И тогда церковь, гордая тем, что одержала моральную победу, совершила непростительную ошибку, поведав королевскую исповедь граду и миру. Простой народ сразу же возненавидел герцогиню. Когда она покидала Мец, ее карету забросали тухлыми яйцами! Но тут, как в сказке, Людовик, стоявший одной ногой в могиле, не стал туда ставить вторую и, словно по волшебству, выздоровел. В благодарение Господу за это чудо, в Париже была построена новая церковь, которая потом стала нашим современным Пантеоном.

Поправившись и возвратившись в Версальский замок, король пожелал вернуть любовницу, которая лежала в постели с воспалением легких. Но болезнь ее не остановила! Нельзя было терять «место», и, дрожа от лихорадки, мадам де Шатору примчалась в Версаль. Но переоценила свои силы, и не королю, а ей пришлось расстаться с жизнью, что случилось 8 декабря 1744 года. На сей раз у семьи больше не было сестры, дабы возместить потерю. Король исчерпал все запасы семейства Нель в этой области. «Пост» фаворитки был вакантным…

Кому же было суждено его занять? Именно этот вопрос и волновал придворных в последние дни уходившего года, поскольку им надо было поскорее заручиться благосклонностью новой «королевы сердца», причем желательнее всего до ее «назначения», чтобы заслужить ее признательность. Но при всем при этом надо было не ошибиться с кандидаткой. Многие женщины готовы были заменить мадам де Шатору, но король не подавал признаков того, что сделал свой выбор. В любом случае среди этих всех дам были две «реальные» кандидатки: герцогиня де Рошешуар, которая уже была раньше в ранге сестер Нель, и мадам де Ля Поплиньер, которая пользовалась «покровительством» большого знатока в этом вопросе герцога де Ришелье. И именно между двумя этими претендентками сердце короля никак не могло сделать выбор. И вдруг, совершенно неожиданно для всех, в марте 1745 года прошел слух о том, что обеих фавориток в этом забеге обошла какая-то незнакомка. Этот слух подтверждает герцог де Люен, который в своем «Дневнике», написал: «Говорят, что несколько дней тому назад король посетил бал-маскарад в Версале. По этому случаю кое-кто даже пустил подозрительные слухи, что у него при этом были некоторые амурные планы, и было замечено, что вчера он весь вечер протанцевал с одной и той же особой, о которой все говорят. Однако это только пустые подозрения. Вчера король был очень доволен тем, что его никто не узнал…»

Герцог, хотя и знал намного больше, решил, что предусмотрительнее не открывать имя будущей избранницы, пока у него нет никакой уверенности в своем прогнозе. Но ему уже было известно, что речь шла о некой Ленорман д’Этьоль, урожденной Антуанетте Пуассон.

Кем же была эта таинственная женщина, которой суждено было войти в жизнь короля и чье «правление» наложило свой отпечаток на историю Франции? Она родилась 28 декабря 1721 года в семье Франсуа Пуассона и Луизы-Мадлены де ла Мот. Именно так было записано в свидетельстве об ее крещении, где рядом с ее именем упомянут в качестве крестного отца Жан Пари де Монмартель. Он был не кем иным, как одним из четырех братьев Пари, известных финансистов. Франсуа Пуассон состоял у него на службе и был ему обязан не только своим положением, но и женитьбой на Марии-Мадлене, которую летописец того времени назвал «одной из красивейших женщин Парижа». Сразу же после свадьбы начальник велел Пуассону уехать по делам, и молодая жена осталась совершенно одинокой. Супружеская верность не входила в число ее добродетелей, и она сразу же вписала Жана Пари первым номером в список своих любовников. Сей реестр со временем стал довольно длинным. Эта связь дала возможность злым языкам приписать отцовство крошки Антуанетты нашему финансисту… равно как и одному-двум другим благородным мужам! Избыток благ никогда никому не вредил, и с самого своего рождения будущая маркиза де Помпадур мучилась лишь проблемой выбора между потенциальными отцами, поскольку мамаша ее была достаточно соблазнительной для того, чтобы вскружить головы сразу нескольким мужчинам!

Чуть позже Франсуа Пуассон был уличен в афере с поддельными счетами – уже! – в которой были также замешаны братья Пари. Но их богатство, как и их положение, позволило им избежать меча правосудия, а за все отвечать пришлось их служащему. Но он не стал ждать, пока этот меч на него обрушится, и скрылся в Германии. И мадам Пуассон осталась в одиночестве и покинутой… Но не надолго – вскоре появился новый покровитель в лице Шарля де Нормана де Турнеэма, богатейшего откупщика. Разумеется, такому толстосуму отказа быть не могло. А Франсуа Пуассон из своей германской ссылки дал свое благословение!

Что же касается Антаунетты, то ее отдали в монастырь урсулинок в Пуасси. За миленькое личико и любезный характер эта очаровательная девочка получила прозвище Царевна. Прозвище пророческое, если принять во внимание ее будущее. Предсказание было подтверждено потом некой мадам Лебон, которая увидела девочку, когда мадам Пуассон представила ей дочь. «Это дитя, – сказала мадам Лебон, – в один прекрасный день станет любовницей короля!» Заявление, по меньшей мере, странное, если иметь в виду, что принцессе в то время было всего девять лет от роду! В любом случае, девочка, вероятно, запомнила это, ибо позже маркиза де Помпадур дала провидице ежегодную ренту в шестьсот ливров. Поскольку фаворитка имела обыкновение записывать свои расходы, она отметила в своей бухгалтерской книге: «Мадам Лебон за то, что она сказала мне, девятилетней девчонке, что я стану любовницей короля, шестьсот ливров». Как видим, маркиза не только обладала прекрасной памятью, но и была благодарным человеком!

И все бы хорошо, но и на солнце есть пятна: у Антуанетты было слабое здоровье, и это доставляло ей заботы всю ее короткую жизнь.

Шли годы. В 1733 году Франсуа Пуассон получил право вернуться во Францию и воссоединиться со своей семьей. Его возвращение ничего не изменило в отношениях его жены со славным господином де Турнеэмом. Тот оказался очень полезным и подыскал для Антуанетты прекрасную партию в лице своего племянника Шарля Ленормана д’Этьоля. Царевна к тому времени уже была очаровательной девятнадцатилетней девушкой, красавицей и умницей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что муж влюбился в нее по уши. Свадьбу сыграли 9 мая. Можно предположить, что Антуанетта с удовольствием сменила свою «рыбную» фамилию[78] на более звучное д’Этьоль. На выходе из церкви она поклялась мужу: «Я вас никогда не брошу, – сказала она ему, – если только, разумеется, не ради короля!»[79]

Как мы можем видеть, предсказание мадам Лебон породило в душе Антуанетты некие честолюбивые планы, которые она вознамерилась реализовать. А пока она окунулась в светскую жизнь и сумела проникнуть в один из самых закрытых салонов того времени: салон мадам Жоффрен. Для этого ей пришлось проявить большое упорство. Сомнительная репутация ее матери и отцовские нелады с законом не самые лучшие рекомендации. Но юная мадам д’Этьоль была так очаровательна… Впрочем, когда наступило лето, она стала принимать в своем замке, подаренном добрым Турнеэмом, ряд блестящих умов, соблазненных ее грациозностью. Среди них были такие знаменитости, как Монтескье, Фонтенель и Вольтер, причем последний, по его словам, сходил с ума по «божественной д’Этьоль». Также в Этьоле она приняла аббата де Берни, который стал впоследствии ее верным другом. Благодаря поистине неисчерпаемой щедрости господина Турнеэма, Антуанетта устроила с своем замке настоящий театр, где она ставила спектакли вместе со своими друзьями. Один из них, председатель парламента Эро, однажды вернулся с одного из таких приемов совершенно очарованным. В письме знаменитой светской львице того времени мадам Дюдефан он восторгался:

«Я увидел там одну из самых красивых женщин из тех, что мне доводилось видеть: мадам д’Этьоль. Она прекрасно музицирует, весело и со вкусом поет, знает сотни песен, ставит в Этьоле комедии в театре, столь же прекрасном, как Опера…»

Столько талантов с сочетании с грациозностью в конце концов вызвали много шума, и этот шум достиг ушей короля и разжег куртуазное любопытство этого неутомимого женолюба. Пару раз во время прогулок в лесу Людовик XV встретил голубой фаэтон прекрасной мадам д’Этьоль. Встречи эти вовсе не были случайными. Они были частью плана молодой женщины. Несмотря на мимолетность встреч, их вполне хватило для того, чтобы убедить короля в том, что восторженные отзывы о «юной мадам д’Этьоль» не преувеличение. Чуть позже Людовику снова довелось полюбоваться чарами Антуанетты, и тут опять же свою роль сыграл вовсе не случай, а Бине, выполнявший обязанности не только камердинера при дофине, но и порученца при короле. В его обязанности входило поставлять Людовику XV прелестниц и чаровниц. Именно Бине впервые ввел мадам д’Этьоль в Версаль. Естественно, при этом он выполнял поручение короля, и Антуанетта, давно уже ждавшая этого приглашения, не заставила себя упрашивать. Вероятно, в тот день Людовик ограничился лишь тем, что всего лишь посмотрел издали на прекрасную незнакомку. Как говорят военные, это была только разведка.

Но 25 февраля, во время бала в Большой галерее Версаля по случаю свадьбы дофина и испанской инфанты, он повел себя совершенно иначе. В ту ночь, нарядившись тисовым деревом, король подошел к красавице, одетой в костюм Дианы-охотницы. Тис увлек Диану в отдельный салон, и их свидание с глазу на глаз продолжилось вплоть до самого утра. Надо полагать, что во время этой первой встречи партнеры остались довольны друг другом, поскольку спустя три дня они снова встретились на балу в городской ратуше. На сей раз это было уже настоящее свидание, и, когда оно закончилось, Людовик отвез молодую женщину на улицу Ришелье в особняк ее матери. Мадам Пуассон дома не оказалось – случайно ли? Вполне вероятно, что это входило в план дочери, которая решила предоставить королю то, что он от нее ожидал. Будущая маркиза поэтому не манерничала и была права, поскольку терпение не входило в число добродетелей короля.

Очень гордая своим «падением», которое было скорее ее победой, Антуанетта, вероятно, призналась в этом своему другу Вольтеру, ибо в то самое время великий писатель посвятил ей мадригал, полный красноречивых недомолвок:

Когда герой сей величайший из великих,

Что звался Цезарем и в Риме почитался,

Громил бельгийцев и германцев диких,

Блеск от побед его до неба поднимался,

На Клеопатру дивную лучами проливался.

К тому ж героем средь любовников он был

И с лаврами любовный мирт соединил.

Но к тису ныне сны мои обращены:

Мне кажется, что пахнет он намного слаще,

Чем лавр кровавый божества войны

И мирт Цитеры сладостно манящий.

Господин де Турнеэм, чья доброта была воистину безгранична, в своей услужливости дошел до того, что послал племянника в Прованс для проведения переговоров по очень важному делу. Освободившись от опеки мужа на довольно продолжительное время, Антуанетта воспользовалась этим и стала ежедневно наезжать в Версаль, где Людовик XV ожидал ее, сгорая от нетерпения. Естественно, придворные зашептались, но никто из них не воспринимал это всерьез. Все полагали, что то была преходящая интрижка, что король не станет нарушать традиции и делать фавориткой красивую, но все же простолюдинку. Что король не станет делать рогоносцем человека столь низкого происхождения, каким был господин д’Этьоль, ведь речь шла об этикете! Процитируем в этой связи еще раз герцога де Люина, написавшего в своих «Мемуарах»:

«Все балы-маскарады дали возможность говорить о новых любовных увлечениях короля, и в основном о некой молодой и красивой мадам д’Этьоль, урожденной Пуассон. Говорят, что с некоторых пор она постоянно здесь бывает и что именно на нее пал выбор короля; если это так, то она, скорее всего, просто очередное увлечение, но не любовница».

Автор мемуаров не случайно напомнил девичью фамилию Антуанетты: Людовик XV ни в коем случае не должен был возвести дочку каких-то там Пуассонов в ранг, что до того времени могли занимать только великосветские дамы из блестящих дворянских родов, дамы, которые, изменяя мужьям с королем, добавляли новые грани к своему благородству! Как написал Жак Леврон в своей замечательной биографии Помпадур, «никто не хотел верить в то, что простолюдинка сможет с триумфом обосноваться в Версале. Однако опытные царедворцы, такие как Люин, ошиблись. Правлению той, что в истории стала известна как маркиза де Помпадур, правлению, полному побед и разочарований, радости и нищеты, суждено было продлиться ровно двадцать лет».

А пока с каждым днем любовная связь становилась все важнее и, хотя она еще не была официально провозглашена, стала уже секретом Полишинеля. К вящему неудовольствию доброй части двора, включая де Люина, злившегося на то, что он так обманулся в прогнозах. Набожные придворные сочувствовали королеве, которой наносили оскорбление под крышей ее дворца, поскольку мадам д’Этьоль частенько ночевала в Версале и, по всей вероятности, спала в комнате не одна! Самым активным хулителем молодой женщины был духовный наставник дофина монсеньор Буайе.

Достойного прелата особенно возмущало то, что среди друзей мадам д’Этьоль был этот нечестивец Вольтер: душе короля грозила опасность! Но самого носителя августейшей души сие ничуть не беспокоило. Людовик безумно влюбился в Антуанетту и не делал ее своей официальной фавориткой только по настоянию самой мадам д’Этьоль. Она ждала развода с мужем для того, чтобы не было никаких экивоков в ее положении. Дело в том, что господин Ленорман д’Этьоль вернулся к тому времени в Париж, где его присутствие могло сильно ограничить свободу действий жены. Кто же взял на себя задачу сообщить ему эту горькую весть? Конечно же, милейший Турнеэм! Господин д’Этьоль принял удар, зарыдал горькими слезами, упал в обморок, заголосил на все лады о своем несчастье, а потом написал жене отчаянное письмо, которое та прочитала с полным безразличием, а потом дала прочесть королю. Ознакомившись с содержанием этого письма, король заметил: «Ваш муж, мадам, очень честный человек». Это была надгробная речь по семье. Господин Ленорман д’Этьоль был свободен!

Когда Антуанетта обрела свободу, злые языки стали на все лады обсуждать ее связь с королем. Если аристократия и была в отчаянии все по той же причине, буржуазия и даже часть бедноты обрадовались тому, что Людовик XV в какой-то мере «демократизировал» свои любовные похождения. Но тут снова началась война, и королю пришлось уехать на театр боевых действий. Но теперь уже без любовницы в обозе! Любовница благоразумно ждала в Этьоле новостей с поля брани. 11 мая 1745 года на глазах короля Франции маршал Саксонский одержал победу под Фонтенуа. Антуанетта преисполнилась гордости, тем более что ее друг Вольтер в стихах приобщил ее к этой победе:

Когда Луи, герой из всех великих величайший,

Кого Париж привык как бога почитать,

В войне свой подвиг совершит ярчайший,

То поздравленья все должны опять

Божественной Этьоле выражать.

Разлука, вопреки ожиданиям версальской камарильи, ничуть не охладила любовный жар Людовика к Антуанетте. Почти каждый день он слал ей письма, исполненные нежности. Отгадайте, кто был посредником в этой любовной переписке, которую король старался держать в тайне? Ну конечно же все тот же несравненный господин де Турнеэм!

Новым доказательством королевской страсти стал обещанный молодой женщине маркизат Помпадур в провинции Лимузен. С того момента фамилия Пуассон была окончательно предана забвению.

Будущая маркиза воспользовалась отсутствием любовника для того, чтобы приготовиться к исполнению «высокой должности», которая ее ждала. Она была намерена развить свой и без того острый ум, и этим взялся заняться аббат де Берни. Другой верный друг, Вольтер, поставил свою музу на службу новой героине:

Нежнейшая мадам де Помпадур

(Поскольку всем могу заранее назвать

То имя, что легко рифмуется с Амур,

Во Франции известным самым может стать),

Токайское вино, которым вы меня

В Этьоле, Ваша Светлость, угостили,

Похоже, правда, кое-чем на короля,

Из погребов которого вино вы получили?

Как и король, прозрачной чистотою славится,

И сладость с крепостью в себе объединяет,

И взору нравится, и сердце возбуждает,

Приносит пользу и с годами не меняется.

К автору «Века Людовика XIV» вдохновение часто приходило во много лучшей форме, но эта по случаю написанная поэма стала еще одним проявлением дружбы, которую все стали выказывать новоиспеченной маркизе. Когда Людовик XV вернулся триумфатором в Париж, она почтила своим присутствием праздник в городской ратуше, а спустя два дня поселилась в Версале вместе с мадам д’Эстрадес, своей кузиной, а теперь еще и компаньонкой. Ее апартаментами стали те, где до этого жила покойная мадам де Шатору, последняя официальная фаворитка. В некотором роде это было дежурное помещение… Апартаменты эти были удобны тем, что находились над покоями короля и королевы, что давало Людовику возможность частенько наведываться к женщине, которую он любил. А та, продолжая находиться в ореоле своего нового счастья, достигла расцвета своей красоты, что мы можем видеть из портрета, написанного в то время одним из очевидцев. «Маркиза де Помпадур, – сообщает он нам, – была роста выше среднего, стройной, гибкой, элегантной; ее фигуру хорошо дополняло лицо: безупречный овал, красивые волосы, скорее светло-русые, чем белокурые, довольно большие глаза в обрамлении красивых ресниц того же цвета, великолепный нос, очаровательный рот, очень белые красивые зубы и самая очаровательная улыбка. Самая прекрасная в мире кожа придавала ее чертам особый блеск. Глаза ее имели особое очарование, возможно, из-за того, что нельзя было понять их цвет. Они не были блестящими, какими бывают черные глаза, в них была нега голубых глаз, особенная нежность серых глаз. Их непонятный цвет, казалось, делал их готовыми излучать все виды соблазна и выражать поочередно все выражения ее живой души. Кроме того, выражение лица маркизы де Помпадур постоянно менялось, но никогда не было заметно изменения гармонии ее лица. Все черты выражали одно понятие, все его движения находились в постоянной гармонии с ее личностью, которая, казалось, была нюансом между высшей степенью элегантности и первой степенью благородства».

Даже если сделать скидку на обязательную в тех условиях лесть королевской любовнице, это описание в виде дифирамба вполне оправдывает чувства монарха к его «королеве сердца». Для того чтобы «правление» ее стало совсем «узаконенным», не хватало простой формальности: официального представления ее Их Величествам. Это представление имело место 14 сентября в Большой галерее Версаля в присутствии толпы придворных, которым интересно было посмотреть, как поведет себя новая избранница. По правде говоря, она повела себя несколько скованно, а король тоже испытывал некоторое затруднение. Единственной, кто чувствовал себя уверенно, была королева. Мария Лещинская была в курсе отношений мужа и его маркизы, но вида не показала. Разве что на ее губах показалась легкая усмешка, когда мадам де Помпадур нашла уместным заявить: «Ваше Величество, мне очень хочется вам понравиться».

Когда нам известно, каким именно образом она собиралась это доказать, мы не можем не восхититься шедевром лицемерия, каковым был придворный этикет. Представление маркизы все же вызвало ряд затруднений: надо было, чтобы кто-то представил ее, а принцессе де Конти, которую король выбрал для выполнения столь «почетного» поручения, не очень хотелось это делать. Все по той же причине – скромного происхождения бывшей мадемуазель Пуассон. Но несговорчивость мадам де Конти как рукой сняло, когда она узнала, что король пообещал заплатить по ее многочисленным долгам…

Утвердив таким образом любовницу, Людовик XV пожелал, чтобы она сопровождала его во всех его поездках по королевским замкам. В Фонтенбло она также заняла те же самые покои, где раньше размещалась герцогиня де Шатору. По наследству. Она, разумеется, присутствовала при всех официальных ужинах, развлекая короля своим юмором, но если она и совершала при этом многочисленные ошибки, то только потому, что еще не до конца изучила правила придворного поведения. Чтобы понравиться ей, Людовик приглашал ее друзей, Вольтера и аббата Прево, что, ясно, не нравилось крупным вельможам. Но они утешали себя мыслью о том, что вряд ли эта идиллия продлится долго.

Но вскоре им пришлось пересмотреть свои взгляды, когда Антуанетта использовала свое влияние на короля и добилась увольнения генерального контролера финансов Филибера Орри. Тот совершил непростительную ошибку, не выплатив комиссию господину де Турнеэму, чьи многочисленные услуги заслуживали награды.

Это первое вмешательство Помпадур в государственные дела вызвало гнев аристократии. По Версалю тут же пошли гулять едкие стишки, которые все называли «рыбными», намекая на девичью фамилию маркизы. Приведем некоторые памфлеты, наполненные ненавистью:

Вельможи все себе обогащаются,

Финансы ежедневно истощаются,

А Рыбы в весе постоянно прибавляют,

Страной теперь повесы управляют.

Другим к ней было б отношенье наше,

Была б она других красавиц краше,

Но ведь она, по сути, просто дура,

А ум ее и плоская фигура

Одни лишь кривотолки вызывают,

И все безумцем короля считают.

А когда мать нашей героини внезапно умерла от рака в возрасте сорока шести лет, ей написали вот такую эпитафию:

Здесь та лежит, что из навоза в свет ступила

И денег очень много отхватила,

И честь откупщику охотно уступила,

А дочку под владельца подложила.

Эти нападки, какими бы ядовитыми они ни были, не смогли испортить фаворитке настроение. С каждым днем она все больше убеждалась в том, что вызывала восхищение короля. Это восхищение было вызвано не только ее красотой: она умела развлечь своего любовника, что тоже было немаловажно, поскольку Людовик страдал от хронической скуки, развеять которую уже никак не могли ни обстановка при дворе, ни постоянная хмурость королевы. В официальные салоны королевских домов Помпадур внесла свежую струю детского, то есть народного веселья, которое отвлекало короля от чопорности и криводушных словес его обычного окружения. Кроме того, она оживляла праздники, разыгрывая комедии и увлекая за собой всю молодежь, которая до ее появления не смела проявлять свои желания. Театр, чьим неутомимым постановщиком стала Антуанетта, получил название «Театр маленьких комнат». Но, несмотря на свое скромное название, он стоил очень дорого королевской казне и вызывал критику со всех сторон. В конце концов, хотя ее талант актрисы и певицы был одной из самых блестящих сторон ее личности, Помпадур была вынуждена отказаться от этого театра.

Но зато во время первых лет их связи страсть короля не утихала. Почти каждую ночь Людовик поднимался по лесенке, которая вела в покои любовницы, и наслаждался страстью нежной… Или мадам де Помпадур устраивала ужины для самых близких, свободные от твердокаменного этикета официальных приемов. Герцог де Крои, один из завсегдатаев таких ужинов, описал в своих «Мемуарах» обстановку, которая там царила, и роль, которую играла фаворитка: «Поскольку он[80] очень любил мадам де Помпадур, она пользовалась очень большим доверием. Он оставался очень хмур без ее участия, и это привлекало к ней весь двор премьер-министра… Она вмешивалась во многие вопросы, не подавая при этом вида, словно бы это ее не касалось вовсе. Напротив, она показывала, искренне или из политических соображений, что ее больше всего волновали ее спектакли и другие пустяки. Она постоянно привлекала к себе внимание короля по пустякам и использовала искусство самого изящного соблазна для того, чтобы его удержать…»

Старания Помпадур быть обворожительной не ограничивались только королем, она стремилась расположить к себе всех, кто ее окружал, начиная с королевы. Что было делом непростым, если принять во внимание их взаимное положение. Но молодая женщина была очень ловка: она стала проявлять все большие знаки внимания, например посылая Марии цветы или убеждая короля погасить карточные долги жены, которые со временем все увеличивались, ибо в игре королева не знала удержу. Одновременно фаворитка не жалела слов, чтобы убедить Марию в том, что она, маркиза де Помпадур, самая верная и преданная из ее поданных… Хотя преданность эту она проявляла весьма необычным способом – в качестве любовницы ее мужа! Чтобы ее не сердить, Мария улыбалась маркизе: «Лучше пусть она, чем другая», – говорила она покорно. Но, несмотря на все желание закрыть глаза на выходки короля, королева время от времени не могла сдержать приступы ревности. Они находили выражение в мелких уколах, которые она наносила фаворитке, стараясь при этом быть осторожной, чтобы не вызвать гнев мужа. Когда это случалось, Помпадур делала вид, что не замечала унижения, и проглатывала свою обиду. Несмотря на по-прежнему пылкую любовь короля, Антуанетта осознавала сложность своего положения. Она знала, что окружена недругами, среди которых был, в частности, дофин[81], воспитанный в абсолютном ханжестве, очень не одобрявший поведения отца и ненавидевший его любовницу. Небо, если можно его упоминать в данных обстоятельствах, пришло на помощь «королеве сердца»: слабая здоровьем супруга дофина внезапно скончалась в июле 1746 года. Молодому вдовцу пришлось срочно жениться еще раз для обеспечения преемственности престолонаследия. И тогда маркиза настояла на кандидатуре дочери польского короля Марии-Жозефе Саксонской. Тем самым она решила заслужить признательность новой дофины. И этот расчет оказался верным. После нескольких лет упорной борьбы она могла считать себя «частью семьи». В 1751 году, когда Мария-Жозефа родила столь долгожданного сына, маркиза упала в обморок от радости – можно было подумать, что именно она произвела на свет отпрыска принца! Поскольку любовь Людовика XV к маркизе де Помпадур не слабела, королевская семья и часть католической партии были вынуждены с этим считаться! «Королева сердца» с той поры стала силой, которой нельзя было пренебрегать.

В течение последовавших за этим лет она очень выгодно использовала свое положение, начав с того, что порадела о своем семействе. Ее отец Франсуа Пуассон был окончательно реабилитирован. Более того, он получил дворянское звание и великолепное имение Мариньи неподалеку от Парижа. Буржуа внезапно стал дворянином, «мсье де Мариньи» мог гордиться тем, что был «тестем левой руки» самого короля Франции! Младший брат Антуанетты Абель тоже получил «кусок пирога». Вначале король назначил его управителем Королевских зданий, то есть управляющим музеев изящных искусств, а после смерти отца он унаследовал титул маркиза де Мариньи. Как мы можем видеть, прелести Помпадур были неисчерпаемым кладезем для родных…

Заботясь о родственниках, Антуанетта не забывала и о личной выгоде. Нападки на нее не прекратились после того, как она заняла место официальной фаворитки. Напротив, ее успех вызвал появление новых врагов, самыми опасными из которых были маршал де Ришелье и государственный секретарь морского флота граф де Морепа. В борьбе против них ловкая маркиза прибегла к старой тактике «разделяй и властвуй», поскольку оба эти государственных мужа не только ненавидели ее, но еще больше ненавидели друг друга. Антуанетта подозревала Морепа в том, что именно он был вдохновителем написания грязных рифмованных пасквилей в таком примерно роде:

Издавна из Версаля

Нам давали пример,

Но сегодня каналья

На свой правит манер.

Двор недоумевает:

Где же взяли такую?

Что, не знает, что рыбой

На базаре торгуют?

Смелая Помпадур попыталась было объясниться с Морепа, но тот в открытую насмеялся над ней. С того времени между ними началась настоящая война. И в этой войне Антуанетта победила с помощью Ришелье, который был рад избавиться от соперника. Настроенный должным образом своей любовницей, король снял министра с должности и выслал его из Парижа.

Опала Морепа была лишь первым этапом на том пути, который привел к тому, что Помпадур стала все больше и больше вмешиваться в государственные дела. Людовик XV сам ее к этому подталкивал, спрашивая у нее совета. Министры начали обсуждать с ней свои проблемы, а послы иностранных государств стали приходить к ней с визитами. Очень довольная своей ролью официального государственного лица, она настолько в нее вписалась, что стала отвечать на просьбы, величая себя по-королевски – «мы». Это новое возвышение еще больше озлобило ее врагов. Стали появляться все более многочисленные и все более ядовитые памфлеты на нее:

Пиявки дочка и сама такая,

Рыбешка с гонором без края

Нахально в замке, чтоб любой увидел взор,

Свой выставляет срам и короля позор[82].

Это стихотворение стоило автору двадцати лет тюрьмы: король не был намерен шутить с тем, кто оскорблял честь его возлюбленной…

Но коварство ее политических и придворных врагов было не единственной опасностью, которой фаворитке приходилось остерегаться. Ей грозила другая, еще большая опасность: стремление ее венценосного любовника к переменам. С годами Людовик XV, хотя и продолжал испытывать к ней всю ту же нежность, но его непостоянный и игривый характер, его чувственная требовательность стали толкать его на поиск новых открытий. Вины Антуанетты в этом не было. Этому одолеваемому вечной скукой человеку постоянно требовались новые идеи и развлечения. И первым делом необходимо было постоянно быть при нем. Она старалась как могла: ложилась спать в полночь, вставала на заре, ни минуты не сидела без дела, следовала за королем из одного замка в другой, оживляла ужины и балы, устраивала для Людовика столь любимые им маленькие праздники. Такая изнурительная жизнь подорвала ее здоровье, и без того не слишком крепкое: с детства у Антуанетты были слабые легкие, а теперь болезнь стала обостряться. «Вам скажут, что я харкала кровью, – написала она брату Абелю. – Так оно и было».

Она не могла не знать, что если она продолжит жить в том же ритме, то подвергнет свою жизнь опасности. Но у нее не было намерения «попридержать коней», поскольку она опасалась, что самое кратковременное ее отсутствие на поле брани даст возможность занять ее место какой-нибудь конкурентке. Да кого волновало, что она была на пределе сил! Такой, как в 1750 году описал один из близких ее друзей маркиз д’Аржансон: «Маркиза, – пишет он, – худеет с каждым днем, превращаясь в скелет. Нижняя часть лица пожелтела и высохла. Что касается груди, то и говорить не приходится».

Бедная Антуанетта действительно сильно похудела, а потеря сил не могла не сказаться на ее отношениях с королем. Король был большой любитель плоти, так что его возлюбленная отныне вызывала у него лишь ограниченный интерес. Чтобы сохранить любовь короля, она старалась пересилить свое естество, но результат был не блестящим. Разговор, который состоялся у нее с герцогиней де Бранка и о котором нам поведала мадам дю Оссе, ее первая камеристка, ясно показывает нам «немощь» маркизы:

«Дорогая подруга, – сказала мадам[83] мадам де Бранка, – я дрожу от страха при мысли о том, что потеряю сердце короля, если перестану ему нравиться. Мужчины ценят, как вам известно, определенные вещи, а у меня, к несчастью, теперь очень холодный темперамент. Я даже велела топить у себя посильнее, чтобы исправить этот недостаток… Знаете, что со мной приключилось восемь дней тому назад? Король, под предлогом того, что ему очень жарко, улегся на мое канапе и провел там половину ночи! Скоро я стану ему отвратительна, и он найдет себе другую…»[84]

Если Людовик предпочел провести ночь на канапе, а не в постели маркизы, это действительно было дурным знаком! И не смогла она вновь обрести страсть тигрицы благодаря горячему шоколаду с тройной порцией ванили, поедая трюфели и супы из сельдерея! Несмотря на все ее попытки раздуть пламя своего окончательного остывшего темперамента, Антуанетте не удавалось больше насытить сексуальный аппетит мужчины в полном расцвете сил, которому со временем стала необходима свежая плоть. И начиная с 1751 года в отношениях между Людовиком и Антуанеттой мало-помалу чувства пришли на смену удовольствиям. Маркиза, зная потребности короля, была в курсе всех его любовных похождений и закрывала на них глаза. Тем более что чаровницы, у которых король искал временное прибежище, не представляли никакой опасности. Людовик начал «подбирать» их в самом окружении мадам де Помпадур. Это было не столь деликатно, но весьма практично. Многие фрейлины фаворитки смогли таким образом побывать в постели короля, ничуть не обидев при этом их покровительницу. Она еще больше ушла в себя, когда мадам д’Эстрадес, обязанная ей своим привилегированным положением, просто-таки бросилась сама на шею короля. Об этом случае рассказала нам все та же мадам дю Оссе: «Однажды, когда Людовик XV выпил вина, он поднялся на борт красивого судна, куда мадам[85] не смогла пойти вместе с ним, поскольку страдала несварением. Мадам д’Эстрадес давно ждала такого случая. Она взошла на судно, а на обратном пути, когда уже наступила ночь, она прошла за королем в его тайный кабинет и дала королю больше, нежели авансы. Вечером она рассказала Мадам, что она пришла в кабинет по делам, что король последовал за ней и хотел ее там изнасиловать. Она могла говорить все что хотела, поскольку король не знал ни что он сказал, ни что он сделал»[86].

Дело это продолжения не получило, но неблагодарная графиня д’Эстрадес предложила свои услуги д’Аржансону, который был счастлив иметь в своем распоряжении шпионку с таким высоким положением. Для своих любовных похождений король не ограничивался дамами из высшего общества. Он не брезговал продажными девицами, которых поселил в домике в квартале Парк-о-Серф в Версале. Этот домик в Парк-о-Серф со временем все стали называть королевским гаремом. Поскольку грешить могли только богатые, во время революции утверждали, будто там бушевали оргии, которым могли бы позавидовать сами Борджиа! Лестное сравнение, но явно преувеличенное: в доме в Оленьем парке (Парк-о-Серф) действительно появлялись многие юные особы, но только ради удовлетворения королевской физиологии. Среди анонимных посетительниц Оленьего парка выделяется некая молодая ирландка по имени Луиза О’Мэрфи. Братья Гонкур восторженно описали ее красоту и ум. Они утверждали также, что Людовик XV был очень ею увлечен. Эта девица приобрела некую значимость потому… что сам Папа Римский интересовался у своего нунция монсеньора Дурини, каковы были ее успехи по завоеванию сердца короля. Проинформированный партией клерикалов, а возможно, самой Марией Лещинской, Его Святейшество вознес молитвы небу, чтобы оно поспособствовало свержению Помпадур. Поэтому он ликовал, получив отчет нунция:

«По всем признакам правлению Помпадур приходит конец, – докладывал монсеньор Дурини понтифику, – отношение к ней становится все более холодным по мере возгорания пламени страсти к юной ирландке Мэрфи. Незадолго до отъезда двора в Фонтенбло случились такие сцены, что все решили, будто фаворитка добровольно уезжает, не дожидаясь, когда ее выгонят… Новая ирландская звезда получила в подарок бриллианты и великолепные платья…»

Конечно же, пути Господни неисповедимы, но эти альковные сплетни, которыми обменивались Папа Римский и высокопоставленный служитель церкви, все-таки не мелочь. Как бы там ни было, понтифик и его представитель приняли желаемое за действительное, ибо Людовик даже и не думал заменить красивой ирландкой свою «королеву сердца». Впрочем, она была в курсе и этой идиллии и, по мудрой привычке, закрыла на нее глаза. Она даже дала другие доказательства своего понимания: когда обнаружилось, что Луиза О’Мэрфи беременна – Людовик XV плодил детей без счета, – маркиза лично проследила за тем, чтобы молодая женщина была тайно доставлена для родов в дом неподалеку от Сен-Клу. Разрешившись от бремени, Луиза О’Мэрфи получила в подарок сто тысяч ливров, а ее сын получил ренту. Король делал детей походя, но никогда их не бросал. Очевидно, сочувствие ему со стороны Помпадур можно оценить довольно сдержанно. Братья Гонкур так и поступили, назвав ее «великой организаторшей тайных родов», и заявили, что ее «соучастие» явно свидетельствовало об отсутствии гордости. Но совершенно ясно, что она поступила так для того, чтобы сохранить привязанность короля в тот момент, когда их уже больше не объединяли узы плоти. Но причина не только в этом: она искренне любила Людовика, ведь только любящая женщина могла забыть свою гордость до такой степени, как это сделала она.

Однако новое любовное приключение короля нависло над Антуанеттой угрозой тем более серьезной, что она не видела, откуда эта угроза пришла. Как мы уже знаем, ее недруги постоянно питали надежду подорвать доверие к ней со стороны короля. Для того чтобы этого добиться, был только один способ: найти какую-нибудь достаточно соблазнительную женщину, которая смогла бы заставить короля забыть о привлекательности фаворитки. Возглавившие заговор министр д’Аржансон и мадам д’Эстрадес, а также их союзники решили, что они нашли редкую жемчужину в лице Шарлотты де Шуазель-Романе, племянницы графини д’Эстрадес. А самое пикантное во все этой истории было то, что маркиза некогда благоволила Шарлотте. Именно Помпадур подыскала девушке мужа, и именно благодаря ей Шарлотта встретилась с королем. Действительно, молодая женщина постоянно была в свите Помпадур, и Людовик очень быстро заметил эту красивую особу, чей ум соперничал с очарованием.

Поначалу фаворитка не беспокоилась. За четыре года ей волей-неволей пришлось свыкнуться с увлечением любовника другими женщинами. Но на этот раз речь уже шла не об очередном капризе. В Фонтенбло заговорщики решили пустить в ход свой главный козырь в лице красавицы Шарлотты. Сцена, которая разыгралась однажды ночью, была достойна бульварной комедии: в кабинете графа д’Аржансона он и мадам д’Эстрадес с нетерпением ждали результата атаки, которую мадам де Шуазель-Романе вела на короля, закрывшись с ним наедине на несколько часов.

Надо полагать, что юная ирландка привела убедительные «аргументы», поскольку внезапно дверь кабинета, где она уединилась с Людовиком XV, с шумом распахнулась и из комнаты вышла Шарлотта, чей туалет явно свидетельствовал о том, что они с королем не ограничились обменом любезностями. Светясь от гордости, она бросилась на шею мадам д’Эстрадес и объявила ей победную реляцию: «Я любима! Он счастлив! Ее скоро прогонят, он дал мне слово!»[87]

Эта новость вселила радость в сердца заговорщиков. Они стали поздравлять мадам де Шуазель-Романе, словно генерала, одержавшего блестящую победу. На сей раз у д’Аржансона и его друзей не было никаких сомнений в том, что дни Помпадур сочтены! А героиня этого праздника решила ковать королевское железо, пока оно горячо. Дав новому любовнику время лишь на то, чтобы перевести дух, она выставила ему ряд требований, самым малым из которых было требование, чтобы Людовик признал ее родственников Шуазелей частью королевской семьи. Всего-то! Требование это было явно чрезмерным, но, охваченный желанием, Людовик согласился, правда на время. Он имел даже неосторожность сделать это письменно. И так же письменно пообещал сместить «королеву сердца» и заменить ее Шарлоттой.

Об этом деле очень скоро прослышала маркиза, решившая, что настал ее последний час. Что можно было сделать, чтобы затушить этот пожар? Она достаточно хорошо знала Людовика, чтобы понимать, что, когда ему в голову засела какая-то женщина, выбить ее оттуда очень трудно. И тогда выйти из этого неприятного положения ей помог нежданный случай. Болтливая Шарлотта с гордостью рассказала о своей удаче кузену, герцогу де Шуазелю. Она даже имела неосторожность показать ему письма короля. Будущий министр отнесся к этой истории весьма негативно: ему ни в коем случае не хотелось, чтобы фамилия его семьи упоминалась в альковных историях. И он приказал кузине прекратить позорить мужа и покинуть двор.

Спустя несколько дней после этого по настоянию одного из друзей он решился навестить Помпадур. До этой встречи он испытывал к ней лишь умеренную симпатию, но отчаяние молодой женщины тронуло его душу. «Я рассказал ей по порядку обо всем, что мне было известно, – написал он потом. – Тем самым я совершил серьезный промах, в котором потом сам себя укорял, но когда человек до такой степени растроган, трудно оставаться сдержанным»[88].

Проинформированная таким образом о сложившемся положении, Антуанетта потребовала от короля объяснений относительно выданных им обещаний. Людовик был очень недоволен тем, что его разоблачили, и все его недовольство обрушилось на Шарлотту, которая не смогла держать язык за зубами. Антуанетта была спасена, но по чистой случайности!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.