В петербургском захолустье

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В петербургском захолустье

Дом вице-адмирала Клокачева, где снимали квартиру родители Пушкина, — находился у Калинкина моста на набережной Фонтанки, в отдаленной от центра части Петербурга — Коломне.

Название это, сродни словам «около», «околица», подчеркивало окраинный характер Коломны. Она была как бы и в городе и вне его, о чем свидетельствовало, например, глубокое болото в конце Торговой улицы, куда чиновники — любители охоты — в праздничные дни отправлялись пострелять куликов.

Коломна — пристанище мелких чиновников, ремесленников, «ундеров» в отставке, актеров, что победнее, вдов, живущих на пенсию, — простиралась за Крюковым каналом, между реками Фонтанкой и Мойкой. Сюда, на задворки столицы, не скоро попадали из центра города. Извозчик с Невского проспекта от Аничкова моста брал с Пушкина за проезд до дома Клокачева целых восемьдесят копеек. Деньги весьма немалые, если принять во внимание, что коломенские обитатели забирали на день в мелочной лавочке на пять копеек кофию и на четыре сахару.

Странное впечатление производила Коломна.

Коломна. Площадь у Калинкина моста. Литография Ф. Перро. Первая половина XIX века.

Столица здесь заявляла свои права по-петербургски прямыми улицами, гранитной набережной Фонтанки, доходившей уже до Калинкина моста. Самим этим мостом с цепями и башнями. Церквами изрядной архитектуры. Двух- и трехэтажными каменными домами.

Но не они здесь главенствовали. Они терялись среди дощатых заборов, тянувшихся вдоль плохо мощенных улиц, полосатых будок, деревянных домишек с садами.

Двухэтажный каменный дом Клокачева на высоком полуподвале окружали «убогие лачужки», принадлежавшие «ундеру» Шумареву, трубачу Тячкину, кузнецу Димшукову. Они, как родные братья, походили на тот домик в Коломне, который Пушкин позднее описал в своей стихотворной повести:

                     …Вижу как теперь

Светелку, три окна, крыльцо и дверь.

Не одна только внешность отличала Коломну от центральных частей города. Жизнь здесь текла не по-столичному тихо. Пешеходов встречалось немного, стук карет бывал в редкость. А если уж останавливалась возле дома карета, во всех окнах показывались любопытные женские лица, даже в зимнюю пору набегали мальчишки. И можно было наблюдать, как, поджидая своего барина, скрывшегося в подъезде, кучер дремлет на козлах, а гайдук — выездной лакей, — молодой и рослый детина, играет с мальчишками в снежки.

Молочница и прачка. Литография из ежемесячного издания «Волшебный фонарь». 1817 год.

Вставали в Коломне чуть свет. Ложились тогда, когда на Морских и на Невском только выезжали с визитами. Столичные новости сюда доносились, как эхо. Здесь все больше толковали о способах приготовления кофию, сбережения шуб от моли, дороговизне говядины и капусты, о разных житейских происшествиях.

Встретятся, бывало, идучи по воду к Фонтанке, дворовая девушка из господского дома с соседкой-молочницей, и пойдет разговор:

«Здравствуй, Ивановна!»

«Здорово, кормилица!»

«Что тебя не видать, куда ты запропастилась?»

«Ах, дитятко! Не знаешь ты моего невзгодья. Прохворала все, окаянная. А к тому же господь нас посетил. Ведь у меня две коровушки пали. Эдакой причины со мной никогда не бывало. И сокровище-то мое… Ох, девушка! В покров-то вечером подоила я коровушек и, благословясь, пошла кое-что присмотреть по домашности да приготовить своему поужинать. Ну, удосужилась я, сижу, матушка моя, у окна и вяжу чулок. Глядь, ан идет мой сокол, переваливается. Я тотчас на плечи шугай и выбежала отворить ворота. А он вдруг хлобысть меня по затылку. Ах, пес проклятый…»

«Да, плохое житье твое, Ивановна, — сочувствует девушка. — И мое, чай, не лучше. Загоняли: „Машка, завари кофию! Машка, подай барину сюртук! Машка, беги по воду!“ Хуже нет у бедных господ-то жить. То ли дело у богатых. У богатых — людей полон дом. А тут все Машка да Машка».

Собеседницы стоят, жалуются, вздыхают, покачивают пустыми ведрами на коромысле. Потом, вдруг спохватившись, что у одной в печке щи перепрели, а у другой, верно, барыня из себя выходит, дожидаючись воды, торопливо спускаются к реке.

Коломна, по меткому выражению Гоголя, была «не столица и не провинция». Своеобразная смесь того и другого.