Снова на Чукотке

Снова на Чукотке

На другой год я с Флегонтом Бассейном побывал на Чукотке. Там нас встретили как старых знакомых.

– А мы тебя хорошо знаем, Михаил, – сказал старый чукча и выпустил целое облако дыма из своей длинной трубки с искусной резьбой по моржовой кости.

– Мы вас помним, дядя Миша, – вставил его внук. – Помним, как вы заблудились год назад и сели не в Ванкареме, а у нас.

– Как это – заблудился? – улыбаясь, возразил я. – Может быть, специально прилетел к вам, чтобы заправить бензином полные баки?

– Мы тебя хорошо знаем, Михаил. Твой самолёт-машина тоже знаем, – медленно продолжал старик. – На эта самолёт-машина ты челюскинцев спасал. А потом другому лётчику давал. Он много на эта самолёт-машина летал… Остров Врангеля был, разведку в море делал. В тундру летал. Один раз меня с собой взял. Мы с ним оленей искали. А когда сломался самолёт-машина, его наши ребята притащили. Здесь недалеко…

Я вскочил на ноги. Выходит, старый чукча знал о моём верном спутнике, моём любимом «М-10-94» больше, чем я сам.

– Проведите меня к нему!

– Сам видишь, теперь нельзя. Ждать будем!

Конечно, идти сейчас невозможно. Пурга воет и злобствует, поднимая слепящие снежные вихри. Полярная станция в ста шагах, и то не рискнёшь туда пойти, чтобы не заблудиться в снежную бурю.

Накануне я прилетел сюда, на мыс Шмидта, как недавно переименовали мыс Северный в честь славного руководителя челюскинцев. Прошёл год после их спасения, и я завершал дальний перелёт по знакомым местам. Остались позади Свердловск, Омск, Красноярск, Иркутск, Чита, Хабаровск, Николаевск-на-Амуре, Охотск, бухта Нагаева, Гижига, Анадырь, Уэлен. Всюду меня встречали как доброго знакомого.

Когда я добрался до конечного пункта маршрута, к месту нашей посадки собралось всё население мыса Шмидта. Зимовщики полярной станции знали, что мы везём письма, газеты, а местные чукчи пришли из любопытства. Мой новый «Р-5» еще не остановился, как его облепили люди. Встречали нас не приветствиями, а вопросами:

– Почту привезли?

Десятки рук ухватились за почтовую сумку, десятки голосов называли свои фамилии. Пришлось письма раздавать прямо с борта. В то время появление самолёта было для зимовщиков большим праздником.

Поразительные перемены произошли здесь за очень короткий срок. Только два года назад на мысе была организована научная зимовка. Тогда здесь стоял лишь десяток куполообразных яранг чукчей, а кругом снежная пустыня. Полярники привезли с собой строительные материалы, но в первое время жили в палатках. Быстро выросли несколько жилых домов, склад, здание радиостанции с высокими мачтами. На мысе Шмидта стал расти небольшой заполярный посёлок. Исконные кочевники – чукчи ещё не очень охотно переходили к оседлости. Но с помощью полярников несколько семей уже построили вокруг станции добротные жилые дома.

Чукчи только начинали приобщаться к цивилизации. Этот маленький северный народ охотников и оленеводов, живущий на огромном пространстве Чукотского полуострова, раньше грабили русские и иностранные купцы-хищники. В начале этого столетия чукчи платили за бутылку «огненной воды» – спирта – двадцать оленей. Чтобы приобрести плохонькую охотничью винтовку у американского купца (Америку от Чукотки отделяет не очень широкий пролив), чукча должен был положить на землю кучу белоснежных песцовых шкурок высотою с ружьё. Чукчи все поголовно были неграмотны. Они вымирали от голода и болезней, так как лечились только у колдунов-шаманов…

В середине тридцатых годов, примерно в то время, когда я оказался на мысе Шмидта, чукчи отправили письмо в «Правду». Я его переписал из газеты:

«…Раньше, до Советской власти, в наших головах было темно, как в большую ночь зимой, когда нет солнца. Мы все видим, что стали другими. Лучше охотимся, лучше живём. Мы теперь ходим в баню, чисто моем посуду, умеем печь хлеб. Нам понравилось носить нижнее бельё, и мы его стираем. У нас есть европейское платье, и, когда не холодно, мы его носим. Мы уже не инородцы, как называли нас до революции. Теперь мы – граждане, как все, кто живёт и хорошо работает на советской земле».

В день нашего прилёта стояла нормальная для этих мест зимняя погода – сорок градусов холода. Было ясно, но когда я шагал по посёлку, то заметил, что начала играть тонкая позёмка. Над стылой землёй поднимались низкие снежные смерчи. Это верный предшественник пурги. И на самом деле, вскоре разразилась злейшая пурга, сухая и морозная. Она застала меня в гостях у чукотской семьи. Мы находились не в дымной тёмной яранге – шалаше из звериных шкур, а в новеньком деревянном, просторном доме, даже с «городской» – правда, самодельной – мебелью: столом, скамейками, не то нарами, не то широкой деревянной кроватью, заваленной оленьими шкурами.

В доме было так жарко натоплено, что его обитатели ходили полуголыми. Я тоже остался в одной нижней рубашке. При свете керосиновой ларцы блестели смуглые мускулистые тела двух мальчишек, черноголовых, с чуть раскосыми тёмными глазами. Это были внуки знаменитого по всему побережью охотника за морским зверем Тымнатуге. Старшему – Ване – было четырнадцать лет. Его брату – Мише – двенадцать. У всех юных чукчей русские имена.

Мы ели варёную оленину. Запивали её бесчисленными кружками крепчайшего чая и беседовали под рёв пурги за бревенчатыми степами. Вернее, я отвечал на вопросы, сыпавшиеся один за другим. Больше всех спрашивали Ваня и Миша.

Эти ребята, знакомые с самым современным видом транспорта – самолётом, очень смутно представляли себе паровоз, не понимали, какая сила двигает вперёд автомобиль, и не знали, что такое троллейбус. Их интересовало буквально всё: и какая охота в Москве (?!), и в каких огромных каменных зданиях учатся школьники столицы… Они видели Кремль на экране кинопередвижки у соседей-зимовщиков, и теперь мой тёзка допытывался:

– Говорят, что часы на Спасской башне за сто километров видать даже с самолёта. А стрелку их один человек не поднимет. Правда это?

– Правда, ребята. Но только поближе… Я сам не раз низко летал над Красной площадью и хорошо видел стрелки часов. Время не успевал разглядеть, некогда было, боялся, как бы не задеть крышу какого-нибудь высокого здания.

Не один час тянулся вечер вопросов и ответов, пока я не услышал о том, что мой «М-10-94» находится здесь, неподалёку. Хозяева мои из вежливости молчали. К тому же всем захотелось спать. Первыми улеглись Ваня и Миша, за ними и взрослые.

Но мне не спалось. Было жарко и нестерпимо душно. Я ворочался на груде оленьих шкур, которые мне постелили на ночь, и думал о своём самолёте, и вспоминал рассказ Флегонта Бассейна о его полёте на остров Врангеля.