В.ЧЕРНОМЫРДИН КАК ПРЕМЬЕР-МИНИСТР
В.ЧЕРНОМЫРДИН КАК ПРЕМЬЕР-МИНИСТР
Мои взаимоотношения с премьер-министром В.Черномырдиным первоначально складывались сравнительно неплохо. Но только до конца июля 1993 года, когда он по непонятным причинам поддержал провокационную и крайне вредную для страны денежную реформу В.Геращенко. С того времени напряженность начала возрастать.
Моей особой вины в этом не было. Как мне кажется, у меня тогда отсутствовали серьезные политические амбиции и интересовало меня исключительно дело. Может быть, стоило лишь потратить больше времени на убеждение и разъяснение своих позиций.
В начальный период 1993 года В.Черномырдин вел себя крайне осторожно и тяжело переживал свои первые «проколы» типа постановления о ценах или об автомобилях с правосторонним рулем. Он старался действовать аккуратно и спокойно. Как политик он имел большой опыт и умел «выживать» в самых трудных ситуациях.
Однако многих общеэкономических вопросов он тогда просто не мог адекватно воспринимать, впрочем по вполне объективным причинам. Вместе с тем, как мне казалось, искренне пытался все понять, хотя и возраст, и прежний послужной список однозначно позволяли причислить его тогда к «нереформаторскому» краю власти.
Вовсе не случайно его, а не Е.Гайдара на съезде народных депутатов единодушно поддержало левое большинство. Рыночные идеи ему не были вначале по-настоящему близки. Но коммунисты, слава Богу, ошиблись в В.Черномырдине.
Зато он был и есть крайне опытный чиновник и непубличный политик (чего стоят только 10 лет профессиональной партийной работы!). Как компромиссный кандидат, он давал Б.Ельцину большее поле для маневрирования в бурных волнах российской политики.
На короткой политической дистанции В.Черномырдину нет равных, а искусство политического выживания он познал в совершенстве. Вспомните, как ловко он всегда уходил от удара! В 1993 году он уклонился от выборов в Госдуму (и правильно!). В 1994 году он оказался в Сочи во время «черного вторника». В 1995–1997 годах Госдума в лице коммунистов и жириновцев постоянно поносила Б.Ельцина и А.Чубайса, но почти не трогала В.Черномырдина.
Я завидую бесспорному таланту В.Черномырдина выступать перед любой аудиторией. Он может долго и эмоционально говорить — и при этом ничего не выдать, ничего не сказать по существу и с ущербом для себя. Тем не менее аудитория при этом чувствует себя удовлетворенной. И только через некоторое время до людей доходит, что им опять ничего конкретного не сказали.
Возможно, в отношениях с премьером мне помогал мой 10-месячный стаж работы в ЦК КПСС, что сильно отличало меня от остальных «молодых» реформаторов. В тот период Е.Гайдар, А.Чубайс или даже А.Шохин были еще недостаточно опытны в административной деятельности и своими академическими манерами явно раздражали премьер-министра. С другой стороны, свою внутреннюю неприязнь он умел скрывать и всегда ставил дело выше эмоций. Фразы о «завлабах» долго не выходили за стены кабинетов.
В.Черномырдин был последователен в своих подходах к управлению правительством и постепенно вытеснял из правительства всех ставленников Е.Гайдара, оставляя лишь ставших абсолютно необходимых для дела и лояльных лично ему. «Завлабы», по понятным причинам, оказались не в чести. Единственным и весьма заметным исключением из этого правила был и есть А.Чубайс, которого премьер, как мне кажется, никогда не любил, но уважал за силу и напор.
Сначала мне дали самые широкие полномочия в области всей финансово-экономической политики: я курировал фактически все основные экономические ведомства. Однако когда я стал еще и министром финансов в конце марта 1993 года, это вызывало отторжение бюрократии. Долго терпеть такую монополизацию власти «в не тех руках» аппаратчики не стали и начали искать «выход» из ситуации. Хотя министром я стал именно для усиления своих позиций. Кроме того, было ясно, что В.Барчук не может стать реформаторским министром финансов[14].
Помните референдум апреля 1993 года? Вроде бы победили демократия и реформы, а кто на самом деле пришел в правительство на уровень первых (именно первых) экономических вице-премьеров? Правильно — О.Сосковец и О.Лобов. В это же время за А.Нечаевым за пределы правительства последовал мой друг — молодой министр юстиции Н.Федоров. И так у нас было постоянно. Следует ли удивляться, что реформы в целом не были завершены?
К О.Сосковцу у меня нет никаких особых претензий по событиям 1993 года. Описываемые в средствах массовой информации «ужасы» о нем я никогда не видел и ничего об этом не могу сказать. Напротив, я могу засвидетельствовать, что несколько раз, благодаря ему, мне удалось «пробить» через правительство важные постановления. Например, первое постановление по углю и нерентабельным шахтам — если бы оно начало тогда выполняться, то сегодня не было бы шахтерской проблемы.
Никогда не забуду нашу встречу с шахтерами в здании «Росугля» — О.Сосковец был весьма эффективен в противостоянии как с шахтерами, так и с шахтерскими начальниками. Одним он с чувством рассказывал о труде металлургов, а других «поносил» по полной программе с матерком. Мне с шахтерами разговаривать было значительно сложнее.
О.Лобов — другое дело. Став первым вице-премьером и министром экономики, он тут же пошел в «лобовую» атаку на реформы, начиная с попытки поставить Минэкономики над всеми ведомствами, включая Минфин, и кончая попытками остановить приватизацию и прочими абсолютно безумными идеями. Здесь его бешеная активность нашла на камень: мы с А.Чубайсом быстро объединили усилия для защиты от общей беды. Главная проблема состояла в том, что О.Лобов имел привычку (и возможность) мимоходом забежать к Б.Ельцину и получить нужную ему резолюцию.
Тогда мы смогли помешать нелепому повышению статуса Минэкономики. Я блокировал рост расходов на этот абсолютно бесполезный, с моей точки зрения, орган и даже стал приглашать в Минфин на работу лучших их работников (так у нас появился нынешний министр, а ранее замминистра финансов по внешнему долгу М.Касьянов).
От О.Лобова был и прямой вред — например, с его подачи 400 млрд рублей, которые я предлагал отдать на погашение обязательств государства перед гражданами, направились на иные цели, а именно ушли неизвестно куда. Поскольку О.Лобов тупо и методично меня «доставал», используя свое более высокое служебное положение, в какой-то момент я просто перестал соединяться с ним по телефону.
О.Лобов явно хотел бы меня сместить с должности министра финансов и старательно вынашивал такие планы. Скорее всего, он хотел двинуть на это место своего и моего старого знакомого А.Зверева, который был и у меня заместителем в 1990 году. Я через своего пресс-секретаря О.Леонову запустил эту информацию в прессу и на время сдержал атаки О.Лобова. Ему пришлось несколько дней оправдываться и отрицать кадровые планы и интриги.
А затем А.Чубайс радикально «переиграл» его по вопросам приватизации. А.Б. всегда славился умением «выбивать» нужные решения у Президента Б.Ельцина и потому сумел эффективно нейтрализовать О.Лобова. К тому же внезапно изменилась общая политическая ситуация, и в начале сентября 1993 года на место О.Лобова пришел Е.Гайдар.
О. Лобов же стал секретарем Совета безопасности вместо Ю.Скокова, полностью потерявшего к тому времени доверие Президента.
…К осени 1993 года В.Черномырдину на меня все чаще и все больше «капали» мои недоброжелатели. В особенности ему и «старорежимным» членам правительства не нравилось, что я, Минфин и Кредитная комиссия правительства приобретали все большее влияние на процесс принятия важных решений.
Поэтому действия (скорее, противодействия) бюрократии и аппаратчиков состояли, осознанно или нет, в следующем:
1. Поддержка моих противников (В.Геращенко и частично А.Шохина) для нейтрализации моего влияния. С А.Шохиным меня намеренно сталкивали люди из аппарата, и я, к сожалению, поддался на провокацию.
2. Отказ подписать в сентябре-декабре 1993 года распределение обязанностей среди заместителей. Мало кто знает, что Е.Гайдар весь период своего второго пришествия в правительство не имел четко закрепленных полномочий. Мне обещали одни функции, а через минуту они же предлагались А.Шохину.
3. Попытка ввести в состав Кредитной комиссии «балласт» в виде дополнительных аграриев и требование утверждения премьером всех решений Кредитной комиссии. Эти действия вели к ликвидации моих полномочий. Понятно, что я сопротивлялся, как мог, — указанных аграриев на комиссию не приглашал и принципиально ничего не делал без формального утверждения решения комиссии. Окружение В.Черномырдина нередко затягивало такое утверждение, а потом он сам возмущался отсутствием действий.
4. Прямой саботаж через аппарат правительства. Руководитель аппарата В.Квасов нередко противился назначению людей в мой аппарат (без него я не мог себе назначить помощника!), а мои проекты «пропадали» в недрах правительственной бюрократии, так как у меня не было действенных методов воздействия на аппарат.
Уверен, что В.Черномырдин ничего такого не планировал и, скорее всего, не знал истинной картины. Однако нормального диалога у нас, к сожалению, больше не получалось.
Я много раз пытался поговорить с премьером начистоту, но, видимо, не проявил достаточной настойчивости. Я буквально предлагал ему следующее: «Я готов взять ответственность за все непопулярные меры на себя — только давайте действовать». Мы постоянно говорили о печальном примере И.Силаева, которого никто не помянет добрым словом. Действовало это только на время.
Мне, честно говоря, была совершенно непонятна человеческая позиция В.Черномырдина. Он пять с лишним лет находится у руля правительства, а достижений или зримых результатов не было. Он вынужден работать с множеством неприятных ему людей, непрерывно заниматься вопросами, в которых было трудно разобраться и к которым у него не лежит душа. За бесконечным маневрированием и выживанием исчез, как мне кажется, сам смысл пребывания в правительстве.
При этом у меня не создалось ощущения, что он влюблен во власть ради власти или держится за материальную сторону премьерства. Он всегда относился к людям, в том числе и к поверженным противникам, без злобы и со снисхождением, искал компромиссов. Никто его не мог обвинить в корыстных интересах.